Премьера телевидение
Фото: Бенгт Янгфельдт
Вчера, в день 75-летия Иосифа Бродского, "Первый канал" показал документальный фильм Николая Картозии и Антона Желнова "Бродский не поэт". Почему это кино — удивительное событие для нашего телевидения, объясняет АННА НАРИНСКАЯ.
Главное достоинство этого фильма не принадлежит к разряду тех, которыми мы привыкли оперировать в последнее время, когда практически любую похвалу, а тем более похвалу чему-то телевизионному, приходится сопровождать уточнением: "На фоне того, что у нас сейчас происходит и что нам сейчас показывают". Нет, эту черту, вернее, это качество работы Николая Картозии и Антона Желнова, безусловно, заметили бы где угодно, в том числе в странах с традиционно "интеллигентным" телевидением. Их фильм снят без всякой игры в поддавки со зрителем, без всякой оглядки на "уровень" (читай — "невысокий уровень") многомиллионной аудитории, без всякого высокомерного похлопывания по плечу и разъяснения полуазбучных истин, без всяких обычных для подобных проектов подспудных расшаркиваний "извините-что-мы-сейчас-вам-про-умное-и-культурное-рассказываем". А это значит — с максимальным к этому самому зрителю, к этой самой аудитории уважением. Что, повторюсь, вещь не особенно типичная для телевидения вообще, не говоря уже о нашенском.
Впрочем, вещи нетипические в контексте именно отечественного телевидения здесь тоже имеются. "Бродский не поэт" (а вот название это как раз можно занести в недостатки: неудачное, сбивающее с толку, как бы его ни объясняли создатели фильма) — это рассказ о Бродском как о гражданине мира, поэте, укорененном в мировой и, главное, в европейской культуре и традиции в той же мере, что и в русском языке и в русской литературной традиции.
В этом смысле фильм представляет собою практически классический пример единства формы и содержания. Тут не только основное экранное время потрачено на заграничный срок жизни Бродского (то есть на период его настоящей уже славы и — что важнее — полностью сформировавшейся жизненной философии), но и в качестве вспоминателей призваны почти исключительно зарубежные друзья поэта. Даже знаменитые "полторы комнаты" в питерском доме Мурузи Николай Картозия показывает зрителю вместе с подругой Бродского из Италии — Аннелизой Аллевой.
Как итог — в этом фильме нет налета той провинциальности и, что хуже, сермяжности, которая свойственна большинству теперешнего отечественного культурного продукта, а уж продукта телевизионного тем более. Это фильм, создатели которого вслед за своим героем видят мировую культуру всеобщим и в том числе собственным достоянием и гордятся (уж если обязательно надо чем-то гордиться) тем, что поэт, писавший на их языке, эту всеобщую культуру обогатил.
Ну а как подитог — этот фильм не оправдывает опасений, которые вызывают практически любые программы о Бродском (особенно после того, как пять лет назад медиа подробно отработали его 70-летие). А именно: он не наполнен одними и теми же неизбежными людьми (пусть даже самыми замечательными, но все равно в контексте бродскианы приевшимися), рассказывающими одни и те же байки.
Так что хорошо снятый и умный фильм (а если бы ведущие нашли в себе силы меньше появляться в кадре — был бы даже еще умнее), сделанный в "хороших европейских традициях". Правда, европейскость эта иногда может нанести ответный удар. Создатели фильма так комфортно чувствуют себя в предоставленной им зоне относительной свободы, что вроде бы забывают о том, что происходит во внешнем мире — где их фильм будут смотреть здесь и сейчас. И может, это творчески и правильно, но когда они читают с экрана шуточную надпись, которую Бродский сделал на книге своей знакомой, ставшую по трагическому совпадению его последним стихотворением ("Пусть Вам напомнит / Данный томик, / Что автор был не жлоб, / Не гомик, / Не трус, не сноб, не либерал, / Но — грустных мыслей генерал"),— грешным делом думаешь: ох, какое шебуршение сейчас начнется — мол, наших он все-таки или ваших: либерал--антилиберал, укроп--ватник. Одно утешительно: человек, написавший "Слава Богу, чужой. / Никого я здесь не обвиняю. / Ничего не узнать. / Я иду, тороплюсь, обгоняю. / Как легко мне теперь, / Оттого, что ни с кем не расстался. / Слава Богу, что я на земле без отчизны остался", не обратил бы на это шебуршение никакого внимания.