«Просьба одна: перестаньте лить грязь на светлые чувства»

17 июля исполнится 70 лет композитору Алексею Рыбникову, автору опер, балетов, крайне успешных мюзиклов и музыкальных тем из кинофильмов, десятки которых стали шлягерами. Сегодня в рамках мероприятий, приуроченных к юбилею, Театр Алексея Рыбникова сыграет в зале Crocus City Hall авторскую версию рок-оперы «Юнона и Авось», ставшей знаменитой в начале 1980-х в постановке театра «Ленком». БОРИС БАРАБАНОВ встретился с АЛЕКСЕЕМ РЫБНИКОВЫМ, чтобы поговорить о том, как автор симфонических произведений превращается в успешного хитмейкера, а руководитель музыкального театра — в кинорежиссера-новатора.

— Помимо 70-летия, которое вы отмечаете в этом году, есть одна дата, которая пока осталась незамеченной. Исполняется 60 лет вашему первому балету — «Кот в сапогах». Где его можно услышать? И стоит ли он того, чтобы его услышали?

— Услышать его можно было, например, на прошлом моем юбилее, десять лет назад. Концерт в Большом зале консерватории начинался с этого произведения. Вообще, возрастных круглых дат я стараюсь избегать, они меня ужасают, мне больше нравятся даты вроде «50-летия творческой деятельности». Когда мне было 10 лет, я партитуры, конечно, не писал, а вот к 60-летию сделал себе подарок — оркестровал его. Музыковед, который выступал на сцене с комментариями к этому концерту, просто сказал: «А сейчас будет сюита из балета “Кот в сапогах”». И не сказал, что я его написал, когда мне было 10 лет. Я сидел ни жив, ни мертв. Но все прошло замечательно. Произведение вполне можно исполнять и сейчас. Я хотел бы сделать из «Кота в сапогах» сказку для симфонического оркестра и чтеца, как «Петя и Волк» Сергея Прокофьева. Хватило бы времени на все.

— Если изложить вашу творческую биографию очень кратко, то выйдет, что в молодости вы занимались симфонической музыкой, а в начале 1970-х резко ушли в сторону от классической консерваторской колеи, за несколько лет выдали огромное количество выдающейся кино- и театральной музыки, множество шлягеров, а в начале 1980-х вернулись к высокому искусству и уже дальше занимались только им.

— В общем, так все и было. В начале 1970-х мне показалось интересным обратиться к рок-музыке, к мелодии. В симфонической музыке тогда (да и сейчас) мелодия была ругательным словом — мол, это все давно ушедшие XIX, XVIII века. Я был готов к тому, что серьезные композиторы от меня отвернутся. Писать музыку с мелодиями для меня было гораздо более ценным. Это все продолжалось до того момента, когда была написана «Юнона и Авось». Это было обращение к симфонической и русской духовной музыке в сочетании с рок-музыкой. А «Литургия оглашенных» уже целиком базировалась на русской духовной музыке, хотя и была написана для вокалистов и электроники. В конце концов я вернулся в симфоническую музыку, но с мелодиями, с красотой звучания.

— «Юнона и Авось» была поворотным моментом для вас?

— Это был вызов. В Советском Союзе вообще непонятно было, как это возможно — писать музыку на тексты молитв. Но я был уже в таком возрасте, когда был обязан рассказать о том, что у меня на душе, иначе я перестал бы себя уважать. Мы начинали рок-оперу «Юнона и Авось» вместе с Марком Захаровым и Андреем Вознесенским, я даже успел сыграть ее на рояле для труппы «Ленкома», но, когда произведение было готово, мы поняли, что довести его до публики будет крайне сложно. И тогда я записал ее на фирме «Мелодия». А запись легла на полку. С записью и постановкой «Юноны и Авось» была вообще практически детективная история, я рассказываю ее среди прочего в только что вышедшей автобиографической книге «Коридор для слонов». Ключевым моментом было прослушивание фонограммы в церкви Покрова на Филях в 1981 году, на которое мы пригласили иностранных журналистов. И вскоре появились рецензии в New York Times, в журнале Time, в других зарубежных изданиях, такие, словно это бродвейская премьера, не меньше. И после этого не замечать «Юнону» было невозможно. Через полгода состоялась премьера в «Ленкоме», а в 1983-м была издана аудиоверсия.

— В Crocus City Hall вы покажете авторскую версию мюзикла. В чем именно ее отличие от легендарного спектакля Марка Захарова?

— Марк Захаров ставил «Юнону и Авось» в рамках своей концепции драматического театра. На сцене моего театра работают прежде всего профессиональные певцы. У нас есть возможность передать мой музыкальный замысел, донести все те нюансы, которые были в изначальной версии, записанной на фирме «Мелодия». Добавлю, что к моему 70-летию в «Ленкоме» подготовили вечер с фрагментами спектаклей моего театра.

— То есть никаких противоречий между двумя версиями и вообще антагонизма между театрами нет?

— Нет, мы даже, возможно, споем что-то вместе с артистами «Ленкома». Вообще, надо сказать, были силы, которые хотели столкнуть наш театр с «Ленкомом». Но наша «Юнона» — это развитие жанра, а не оппозиция «Ленкому». «Юнону и Авось» в разных театрах ставили десятки раз, все версии разные. Так и должно быть.

— Что представляет собой ваш театр?

— Театр основан в 1987 году, поначалу он базировался в подвале дома, где я жил. В разгар лихих 1990-х в России невозможно было ничего делать, и в 1994-м мы погрузили 16 тонн оборудования на океанский лайнер, и он направился в США. 65 человек на протяжении четырех месяцев играли «Литургию оглашенных», путешествуя по городам Америки, причем с очень хорошими откликами. Потом мы вернулись обратно, и наш театр стали методично разваливать. Надо сказать, у нас так до сих пор и нет постоянного помещения.

— Как? Вы же народный артист, лауреат госпремии, доверенное лицо президента Путина на выборах? И не можете получить помещение для театра?

— Ну не знаю. Вы задали вопрос, и я задумался, да. Это государственное учреждение с бюджетным финансированием, у нас около 100 представлений в год в России и за рубежом. К нам предъявлены очень жесткие требования по количеству спектаклей и по тем деньгам, которые он должен зарабатывать. Требования выполняются, на отсутствие публики пока не жалуемся. Но с помещением не получилось.

— При этом есть музыканты, которые получают в Москве помещения под театры, для некоторых театры специально строят…

— Это заколдованная история какая-то. Очевидно, мне не хватает умения лавировать в бюрократической среде. Может быть, подсознательно, я не хочу идти окольными путями и использовать закулисные методы. Отчасти из-за этого я решил заняться кинопроизводством.

— Это будет музыкальное кино?

— Да. Я внимательно наблюдаю за тем, как появляются специальные формы проката для музыкальных фильмов, в том числе классических опер, кроме того, их уже довольно успешно показывают в интернете. Музыкальные фильмы, в отличие от блокбастеров на один уикенд, могут жить очень долго, годами.

— Последнее, что вспоминается из удачных российских примеров,— это «Стиляги».

— «Стиляги» — это фильм с песнями, как «Волга-Волга» или «Веселые ребята»... А я говорю о фильмах, где музыка звучит от начала до конца. У нас в работе фильм «Дух Соноры» — это полное переосмысление «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты». Останется та же музыка, которую многие знают и любят, но при этом будет рассказана подлинная история главного героя, в отличие от фильма 1982 года, который остался дорогим для меня воспоминанием, но все же был отчасти сказкой. Новый фильм — это в чем-то даже мистический триллер. Это не только мой первый режиссерский опыт, это в принципе первый случай, когда композитор становится кинорежиссером. Когда я отбирал актеров, для меня важно было, чтобы для наших зрителей это были свежие, непримелькавшиеся лица. Причем мы будем записывать их пение прямо на съемочной площадке, мы решили не снимать под фонограмму, как это обычно делают, когда снимают мюзиклы.

— И запись будет отвечать требованиям качества?

— Нет, потом мы будем заново записывать голоса в студии. Актеры будут петь, видя свое смонтированное изображение. Так мы добиваемся ощущения живого пения на экране. Вообще, я воспринимаю это как авторское кино. Мы не собираемся конкурировать с блокбастерами, мы надеемся, что займем свою нишу. В России она пустует. В этом году съемки закончатся, а в следующем будут монтировать.

— Можете еще рассказать о вашем 70-летии?

— Кроме того, что я уже упомянул, будет концерт моей киномузыки в зале Чайковского. А что касается симфонической музыки, то я сейчас готовлю серьезную премьеру. Это «Тишайшая молитва» — произведение на духовные темы для четырех хоров и компьютера. Может быть, успеем показать его еще в этом сезоне, ближе к Новому году.

— И компьютера?

— Да. Там очень большое количество участников, четыре хора, синхронизировать все это невозможно без одновременной подачи звука с компьютера в наушники певцам. Еще я хочу сказать о своем виолончельном концерте, его выпускает фирма «Мелодия», причем не только издает, но и записывает, как в старые времена.

— Вы член Патриаршего совета по культуре. Что это значит?

— Два раза я был на его заседаниях. Обсуждались, например, проблемы, возникшие в связи с появлением интернета и влиянием других новых факторов на духовную жизнь человека. Кстати сказать, у православия, в отличие от католичества, протестантства, нет миссионерской задачи, никто не пытается насильно внедрять веру. Никто не навязывает идеологию, сам факт ее существования должен притягивать тех, кто спасается от океана насилия и безумств.

— Как раз в последнее время церковь недвусмысленно дает понять, что намерена внедрять, навязывать, диктовать...

— Такое ощущение возникает потому, что церкви приходится защищаться. Из нее делают какого-то монстра. Оскорбляют, унижают, насмехаются. Не только над православием. Достаточно посмотреть на все эти карикатуры на пророка Мухаммеда … Издеваются над религиозностью людей. Раньше этого не было. Может быть, не нужно себя утверждать, унижая и оплевывая кого-то? И вот оказывается, церковь еще и голос может поднять в свою защиту! А просьба одна: перестаньте лить грязь на светлые чувства. Больше ничего не требуется. Что же касается других направлений деятельности Патриаршего совета по культуре, то там обсуждают поддержку каких-то инициатив по проведению фестивалей духовной музыки, поддержку издания книг, проектов компании «Православная энциклопедия».

— Вам, кстати, никогда не доводилось показывать спектакли своего театра или другие произведения в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя?

— Нет.

— Есть одна горячая тема последних дней: по сообщениям СМИ, гендиректор РАО купил себе замок в Шотландии за £1 млн. Вы же член РАО? Вы довольны тем, как работает эта организация?

— Да, я член РАО, но я понятия не имею, как она работает, это самая закрытая и непрозрачная организация. Когда там было бдительное око государства, что-то еще можно было понять. Но сейчас это частная организация. Ходят слухи, что между авторами распределяется только 10% поступающих отчислений. Отчеты они могут представить какие угодно, но проверить невозможно. Так что сейчас, когда речь идет о моих правах, там, где это возможно, я стараюсь заключать прямые договоры с организациями, которые эксплуатируют мои спектакли, используют музыку в фильмах. Вот один пример. После заключения прямого договора с театром, где прокатывались мои произведения, доход только с него одного за год был в два раза больше, чем годовые доходы от всех театров России, которые перечисляло мне РАО.