Орфей и тофу
Михаил Трофименков о фильме «Моя девушка — зомби» Джо Данте
В отечественный прокат фильм Джо Данте «Похоронить бывшую» (Burying The Ex, 2014) выходит под названием, которое иначе как постыдным не назовешь. «Моя девушка — зомби» — такое сгодится лишь для молодежной комедии категории «Зед», но никак не для фильма 68-летнего классика. Впрочем, прокатчики по-своему правы. Найти 10 отличий между фильмом Данте и молодежным «отстоем» непросто
Начинается-то он как какой-нибудь, прости господи, "Американский пирог — 24". Деликатный хипстер Макс (Антон Ельчин) обнаруживает, проснувшись однажды утром, что его единокровный брат, увалень Трэвис (Оливер Купер), пробравшись под покровом ночи в его дом, оприходовал там сразу двух приблудных оторв — беленькую и черненькую. Нарушив тем самым железное табу, установленное Эвелин (Эшли Грин) — подругой Макса, "зеленой" веганкой, чья сексуальная власть над Максом столь велика, что он даже избавился от автомобиля как антиэкологичного объекта. Несколько позже выяснится, что Эвелин кормит Макса одним лишь тофу. Макс упоминает об этом со столь скорбным видом, что невольно вспоминается сочащийся безграничной ненавистью к этому продукту монолог, которым разразился в одном из интервью Квентин Тарантино. Дескать, нет в мире ничего страшнее, чем тофу. Вы только подумайте, вещал Тарантино, это же воплощенный ужас: вещество без запаха и вкуса — не иначе как инопланетная зараза.
В некотором роде "Моя девушка — зомби" — фильм о тофу в широком смысле слова. Можно сказать, хотя это и оскорбит самого Данте, что "Моя девушка — зомби" — тофу-фильм.
Возможно, Данте, вкладывая в уста Макса горькие слова о тофу, вспоминал именно об этом интервью Тарантино. Данте — ветеран кинематографа ужасов, и его новый фильм переполнен отсылками к классике жанра. Макс работает в лавочке "Кровавая Мэри": там продают всяческий трэш, и "готичный", и сексуальный. Логично, что больше всего в жизни, если не считать Эвелин, он дорожит коллекцией афиш классических фильмов ужасов. Среди них — камера выделяет именно эту афишу — и плакат к фильму Роджера Кормана "Колодец и маятник". А сам Данте начинал свою режиссерскую карьеру именно в "конюшне" Кормана, откуда вышли, среди прочих, и Коппола со Скорсезе.
Первый "выход в свет" безутешный Макс — после того как Эвелин погибнет в ДТП — совершит в кинотеатр, на двойной, как в золотую эпоху фильмов "категории Б" и грэйндхауза, сеанс фильмов еще одного классика — Жака Турнера: "Люди-кошки" и "Я гуляла с зомби". Наконец, на кладбище, куда увлечет Макса на прогулку Оливия (Александра Даддарио), его новая пассия и будущая соперница воскресшей Эвелин, похоронен не кто иной, как Петер Лорре, великий актер, чьей первой главной ролью была роль серийного убийцы детей в шедевре Фрица Ланга "М".
Но что там кино. Жанр ужасов может похвастаться такой генеалогией, восходящей к древнейшим мифам, какую при всем желании не подберешь никакому другому жанру. Опять-таки гордое имя Данте обязывает. Собственно говоря, он, оправдывая свою фамилию, всю жизнь, начиная с "Пираний" (1978), снимает кино о рае и аде. Только рай у него — сугубо американский. Точнее говоря, провинциально-пригородный: до тошноты жизнерадостный, яблочный, общинный, клаустрофобический. А врата, ведущие из этого рая прямиком в ад, отворяют зачастую милые подарки, безделушки, игрушки. Ихний "Чебурашка" в диптихе о гремлинах (1984, 1990), игрушечные морпехи, проявляющие, ожив, самые садистские инстинкты, в "Солдатиках" (1998). Или вот некий резиновый демон, "исполняющий любые желания самым злобным образом", который поступил в "Кровавую Мэри", хотя его никто вроде бы и не заказывал.
Данте глумится над «готами» и прочими «эмо», не способными отличить декоративного зомби от настоящего
Но каким бы убогим ни был рай Данте, каким бы игрушечным ни казался его ад, история о Максе и полуразложившейся Эвелин, блюющей раствором для бальзамирования, зато становящейся королевой вечеринки в модном клубе "Смерть", это, как ни крути, современная вариация на тему Орфея и Эвридики. Или, если угодно, вот такой вот "Солярис".
Причастность архетипическому бродячему сюжету о любви, преодолевающей смерть, отнюдь не противоречит злободневности. В конце концов, Данте Алигьери, сторонник партии гвельфов, в своем "Аду" сводил счеты с политическими противниками — гибеллинами. Джо Данте — также сугубо политический режиссер. В своих шедеврах "Предместье" (1989), "Дневной сеанс" (1993), "Вторая гражданская война" (1997) и "Возвращение домой" (2005) он использовал инструментарий фантастического кино в целях политической сатиры. Скажем, его зомби были не просто зомби, а павшими на Среднем Востоке солдатами, восстающими из могил, повинуясь идиотскому высказыванию президента, заверившего нацию, что, воскресни герои Багдада и Кабула, они непременно проголосуют за него. А семейка вампиров была разоблачена изнывающими от скуки обывателями лишь потому, что была чужой в их пригороде, да еще носила подозрительную, явно не "арийскую" фамилию Клопики.
Ужасно хочется интерпретировать и этот фильм как политическое высказывание. Хочется — но не получается. Да, конечно, Данте глумится над "готами" и прочими "эмо", не способными отличить декоративного зомби от настоящего. И политэкономический аспект проблемы зомби ему очевиден. Зомби бывают хорошие и плохие. Хорошие — те, кого можно поставить на службу мелкому бизнесу. Но все это для Данте мелковато. Тофу, одним словом: и смысл фильма — тофу, и форма тоже.
В прокате с 27 августа