Исследователи из Стокгольмского института окружающей среды раскритиковали проекты совместного осуществления в рамках Киотского протокола в России и Украине. По мнению ученых, отчетность большей части проектов по снижению выбросов парниковых газов недостоверна. В ряде случаев в РФ выбросы парниковых газов сначала специально наращивались для продажи больших объемов сокращений на международном рынке. Российские эксперты признают ряд претензий, заявляя, однако, что многие из одобренных ООН проектов в других странах реализованы по аналогичным схемам, а чистая экологическая польза от проектов в РФ все-таки была.
Фото: Максим Кимерлинг, Коммерсантъ
Стокгольмский институт окружающей среды опубликовал результаты исследования экологических и климатических последствий проектов совместного осуществления (ПСО), реализованных во время первого периода обязательств Киотского протокола.
В 2008–2012 годах странам было доступно несколько рыночных механизмов финансирования снижения выбросов. Это проекты или в рамках «механизма чистого развития» (МЧР), когда снижение выбросов в развивающихся странах проходило за счет инвестиций развитых стран — или так называемые проекты совместного осуществления: они за счет инвестиций развитых стран могли выполняться в «условно развитых» странах (в их число вошли и РФ и Украина). «Углеродные единицы» сокращений (тонны невыброшенного СО2) могли впоследствии продаваться на международных площадках.
Большая часть проектов ПСО была реализована в Украине и РФ (они ответственны за 90% из 872 млн «углеродных единиц» в рамках ПСО), а также Польши и Германии. РФ довольно поздно присоединилась к реализации механизма ПСО — здесь он проработал только полтора года. Во втором периоде Киотского протокола ПСО стали недоступны российскому бизнесу из-за отказа РФ от численных обязательств по снижению выбросов до 2020 года (вследствие отсутствия таких обязательств у крупнейших эмитентов — Китая, США и Индии).
Исследователи из Стокгольмского института проанализировали реализованные проекты, оценив их экологический и климатический эффект, соответствие заявленных целей снижения реальным, отсутствие регистрации проектов «задним числом» и степень их «дополнительности» (показатель означает, что проекты не были бы реализованы, если бы не получили финансирование в рамках ООН). В результате, у 60% украинских и 44% российских ПСО уровень экологичности был назван низким, у 29% украинских и 28% российских — сомнительным. Одновременно с этим 70% польских ПСО и 97% немецких получили высокую оценку экологичности.
В целом около 80% всех единиц сокращения выбросов, эмитированных в результате ПСО, поступили от проектов с низким или сомнительным уровнем экологичности. Кроме того, так как две трети всех углеродных единиц ПСО были впоследствии приобретены для Европейской торговой системы (площадки торговли единицами сокращения выбросов в рамках ЕС), их низкое качество могло снизить выполнение климатической цели ЕС на 400 млн тонн СО2 (около трети необходимого снижения выбросов в ЕС с 2013 по 2020 год). Массовый же наплыв сомнительных единиц сокращения выбросов в конце первого периода Киотского протокола привел к резкому падению цены на них на ЕТС в последние годы.
«В 2011–2012 годах в России и Украине были зарегистрированы многие проекты ПСО, появление которых точно не было вызвано экологическими причинами — это скорее напоминало печатный станок»,— говорит Владислав Жежерин, независимый украинский консультант в области углеродной торговли и один из соавторов исследования. Среди ключевых претензий к российским и украинским проектам — использование естественно образовавшегося избытка квот, получившихся в результате падения промпроизводства в 1990-е годы в большинстве стран восточного блока. Ввиду этого принцип «дополнительности» вряд ли можно считать выполненным — более 95% единиц сокращения выбросов были выпущено странами с высоким уровнем естественного экономического падения, говорят исследователи.
Кроме того, даже в реальных проектах снижения выбросов, включая предотвращение пожаров отходов угольного производства в Украине или утилизацию попутного газа в России, принципы «дополнительности» не были реализованы. Во многих случаях реальные цифры снижения выбросов оказались ниже заявленных. В частности, в случае крупнейшего ПСО за всю историю — утилизации попутного газа на десяти нефтяных месторождениях в Ханты-Мансийском автономном округе (реализована четырьмя дочерними компаниями ТНК-BP) авторы исследования отмечают, что документация на ряд проектов подавалась спустя годы после их реализации.
Как рассказал “Ъ” бывший заместитель главы департамента энергоэффективности Минэкономики, сейчас — ответственный секретарь по сотрудничеству в климатическом и экологическом секторе в некоммерческом партнерстве «Круглый стол промышленников по сотрудничеству с ЕС Олег Плужников, возможность начала проектов до их утверждения в качестве ПСО многократно обсуждалась в профильном комитете ООН. «В результате было принято решение, что в отдельных случаях это возможно»,— заявил он, назвав аргументы исследователей «голословными».
«Я не разделяю критику авторов — проблема сжигания попутного нефтяного газа в факелах до сих пор существует в РФ, одна из главным причин тому именно отсутствие инвестиций, потому на период Киотского протокола поддержка через ПСО была действенным инструментов для решения проблемы»,— говорит и руководитель программы по экологической политике ТЭК WWF России Алексей Книжников.
Начальник отдела энергоэффективности и экологии Минэкономики Владимир Максимов также уверен, что российские ПСО имели экологический результат. «Налицо сокращение выбросов, было снижено сжигание ископаемого топлива, была сэкономлена электроэнергия, произошла технологическая модернизация производства»,— говорит он. Российские ПСО отбирались в рамках конкурсов, устроенных Сбербанком, который в дальнейшем передавал проекты Минэкономики, оно утверждало их и передавало их Минприроды уже для открытия счета для передачи углеродных единиц. Все ПСО проходили проверку в ООН, соответствие принципам подтверждалось независимыми экспертами. «Любые претензии к утвержденным в таком порядке проектам могли приниматься только в момент, когда они были вывешены на сайте ООН для общественного утверждения»,— уверен господин Максимов. Отметим, что исследование также критикует работу аудиторов и верификаторов ПСО (в случае РФ — прежде всего «Бюро Веритас Россия»), говоря об их неспособности или нежелании выявлять явные ошибки, несовпадения, сомнительные предположения или заявления, а также изменения в проектах.
Максимум критики пришелся на российские проекты по снижению выбросов хладона-23 и гексафторида серы — их анализ был также опубликован в журнале Nature Climate Change. По данным авторов, в 2011 году операторы трех химических заводов, управляемых ОАО «ГалоПолимер», отключили системы безопасности и специально увеличили производство газов обоих видов с тем, чтобы заработать на продаже будущих сокращений. «Если вы производите больше парниковых газов только затем, чтобы разрушить их и сгенерировать больше углеродных единиц, вы вообще-то разрушаете климат ради прибыли»,— заявил Ламберт Шнайдер, один из соавторов исследования. Отметим, что “Ъ” писал о международных судебных разбирательствах с ОАО «ГалоПолимер», связанных с двойной продажей углеродных единиц еще в декабре 2010—январе 2011 года (см. “Ъ” от 23 декабря 2011 года).
«Авторы российских ПСО не сделали ничего такого, чего до них не сделали бы китайцы»,— настаивал в беседе с “Ъ” глава рабочей группы по климату экологического комитета РСПП Михаил Юлкин. Владимир Максимов из Минэкономики также отмечает, что хладоновые проекты в рамках МЧР в Китае, реализованные на общую сумму около $2 млрд, также вызвали серьезную международную критику и были даже запрещены на ряде рынков (в том числе, на ЕТС, см. “Ъ”).
«Проблема в устройстве углеродного рынка, который плохо вписывался в общий рыночный контекст и нарушал условия справедливой конкуренции на обычных товарных рынках, создавая искажения и давая преференции одним за счет других»,— полагает Михаил Юлкин. Так, квоты стран (в Киотском протоколе) и компаний (в ЕТС) зачастую не были увязаны с производством — независимо от того, росло оно или падало, квота оставалась прежней, что и привело к резкому падению углеродного рынка в ЕС во время экономического спада и избытка квот на руках как у компаний, так и у бывших соцстран.
По мнению Антона Галеновича, ответственного секретаря совместной рабочей группы Минэкономики и «Деловой России» по выработке системы углеродного регулирования в РФ, рыночные механизмы Киотского протокола делали выгодным строительство в Индии или Китае завода холодильников ради того, чтобы потом продавать на Запад сокращения его выбросов. Прибыль от такой торговли намного превышала прибыль от продажи холодильников. «Принципиальная разница между проектами в развивающихся странах и проектами в России и на Украине заключалась в том, что в первом случае, выбросы все равно росли, а во втором — сокращались»,— полагает господин Галенович. «Винить участников рынка в этом нельзя. Они, с одной стороны, стараются получить как можно больше зачетных сокращений как можно дешевле, а с другой — продать как можно больше зачетных сокращений как можно дороже»,— считает он.
Михаил Юлкин также полагает, что все участники «действовали к своей выгоде в предлагаемых обстоятельствах, используя в том числе и пробелы системы». По мнению эксперта, на первом этапе такие издержки неизбежны. «Сейчас настало время проанализировать киотский опыт, сделать правильные выводы и внести коррективы на будущее»,— говорит он.
Критика ПСО в РФ имеет уже чисто «исторический» смысл, в то время для Украины — возможно, и практический, особенно если страна будет участвовать в ПСО во втором периоде Киотского протокола, полагает Алексей Кокорин из WWF России. Впрочем, европейские эксперты занимают более жесткую позицию. «Правительства, прежде всего РФ и Украины, серьезно дискредитировали инструмент ПСО из-за слабого контроля и управления, что серьезно вредит как климату, так и репутации обеих стран»,— полагает глава немецкой аналитической организации Germanwatch Кристоф Бальс. По его мнению, этот опыт необходимо учитывать для создания новых рыночных механизмов, чья роль для нового климатического соглашения, принятие которого ожидается в Париже в декабре этого года, еще остается открытой.