О параллелях в истории и о том, почему рецепты из прошлого не действуют в настоящем
Крах коммунизма некоторые расценили как конец истории. Но, похоже, с него берут начало многие нынешние конфликты
Фото: фотоархив журнала , фотоархив журнала "Огонек"
Олег Витальевич Будницкий — доктор исторических наук, профессор Школы исторических наук Высшей школы экономики (ВШЭ)
История мало кого чему учит. Добавлю: обращаться к прошлому в поисках рекомендаций, рецептов, которые могут быть применены в настоящем, не слишком продуктивно. Однако история показывает, какие решения власти в прошлом были верны или неверны в определенных обстоятельствах. Рассуждения на тему, что день сегодняшний чем-то напоминает тот или иной момент в российской истории (например, времена Крымской войны или ситуацию накануне Первой мировой), не более чем попытка найти в прошлом опору и оправдания действиям нынешним. Или же их осудить. Такие аналогии почти всегда ложны: внешне события могут быть схожи, но по сути — различны, ибо все в этом мире происходит впервые. История — открытая система, в которой ничто не предопределено.
Я не согласен с утверждением, что российская история "ходит по кругу": несомненно, развитие происходит. К примеру, если бы советских людей из 1985 года перенесли в 2015-й, они бы решили, что оказались в царстве свободы: многопартийность, больше одной кандидатуры в избирательном бюллетене, свобода выезда за рубеж, отсутствие "глушилок" и возможность при желании получать любую информацию и т. д. Однако же мы, во всяком случае некоторые из нас, сетуем на откат назад и фактическое ограничение гражданских свобод, режим "управляемой демократии". Если искать аналогии в прошлом, нечто подобное мы уже проходили: после великих реформ Александра II наступил период контрреформ Александра III. Однако тогда стремление "подморозить" Россию ни к чему не привело: да и, как показано в современных исторических исследованиях, период Александра III не был временем только лишь отката назад. Движение вперед, к европейским стандартам, продолжалось, хотя и зигзагообразно. А немногим более 10 лет после смерти Александра III самодержавие и вовсе было вынуждено пойти на самоограничение. Конечно, заманчиво отыскать в прошлом подобные нынешней ситуации, чтобы получить рецепт, как действовать. Такое желание свидетельствует, скорее, о тех, кто ищет. Но рецепты прошлого неприменимы сегодня.
Не только Россия, но и весь мир находится на ином, нежели 100 лет назад, уровне информационного, технического и экономического развития. Наличие ядерного оружия сделало вооруженный конфликт между великими державами невозможным. Точнее — самоубийственным (но ведь самоубийства иногда случаются, правда?). Никогда мировая экономика не достигала такой степени глобализации. Сегодня даже наличие конфликта между Россией и Украиной не прервало (хотя существенно ухудшило) экономические связи между двумя странами. Сохраняется и безвизовый режим. Раньше такого и представить было нельзя. Главной статьей бюджетных доходов России по-прежнему остается экспорт энергосырья (никакие разногласия с Западом тому не мешают). Впрочем, так было и в советские времена.
История, однако, щедро снабжает пищей для размышлений. К примеру, дипломатическая предыстория Крымской войны — редкий случай неумения предвидеть последствия своих действий, своего рода коллекция политических просчетов. Император Николай I и глава МИД граф Карл Васильевич Нессельроде искренне полагали, что в результате революционных событий во Франции (1848 года) и последовавшей за ними контрреволюции, прихода к власти Наполеона III, французам будет не до войны, Лондон не пойдет на конфликт в одиночку, а Австрийская империя вообще преисполнена благодарности русскому престолу за подавление революции в Венгрии. Наилучший момент, чтобы разобраться с Турцией, этим "больным человеком Европы", по выражению императора Николая I, завладеть Константинополем и установить контроль над проливами — Босфором и Дарданеллами. Императорскому представителю в Стамбуле Меншикову было дано указание провоцировать турок. Он и старался, отказываясь, вопреки этикету, склонять голову, входя к султану. Хитроумные турки укоротили дверной проем, однако эффекта это не дало: князь Меншиков вошел к владыке Блистательной Порты вприсядку, но не склонив головы. Война разразилась, но только Николай I и Нессельроде просчитались: Наполеону III, недавно пришедшему к власти, как раз была нужна победа в военной кампании, для Великобритании вопрос проливов оказался столь важен, что англичане без особых колебаний вступили в конфликт, а венский двор явил пример черной неблагодарности (вообще в политике такое понятие, как благодарность, весьма относительно) и занял позицию враждебного нейтралитета. В общем, вместо того чтобы схлестнуться с ослабевшей Османской империей, Россия оказалась в положении сражающейся с сильнейшими европейскими державами. Поражение в Крымской войне, как известно, послужило толчком к реформам: крестьянской, судебной, военной и другим. А 15 лет спустя после заключения унизительного мира Россия смогла ликвидировать его последствия без единого выстрела.
Неумение просчитать последствия своих действий — это своего рода всемирно-исторический феномен. Первая мировая война лучшее тому подтверждение: в 1914 году никто из ее участников не ожидал, что конфликт затянется на годы. Думали, что боевые действия закончатся в течение нескольких месяцев. А уж как — до деталей — был продуман план молниеносного разгрома противников поодиночке Германией! Но случившихся последствий никто не видел и в страшном сне: 10 миллионов убитых, развал трех империй, передел карты Европы...
Можно обратиться и к периоду русско-японской войны и первой русской революции. Тогдашнему министру внутренних дел и шефу жандармов Вячеславу Константиновичу фон Плеве, еще одному стороннику "подморозки" России, приписывают фразу о том, что для решения внутренних проблем нам нужна "маленькая победоносная война". Война оказалась не маленькой и не победоносной, сам Плеве был убит 15 июля 1904 года эсеровским террористом. Созданная им охранительная система своего демиурга от такого финала не уберегла, а в России вспыхнула революция. Последствия охранительной политики не всегда бывают такими, о каких мечтают ее авторы.
В наибольшей степени аналогия напрашивается с Советским Союзом начала 1980-х годов: конфронтация с Западом, гонка вооружений, необъявленная война в Афганистане, падение цен на нефть, запрет на экспорт в СССР современных технологий. Однако и эта аналогия страдает и, на мой взгляд, по некоторым вопросам современное российское руководство гораздо ближе к фундаментальным ценностям Запада (частная собственность, рыночная экономика, например), нежели к советским идеологемам.
От историка, видимо, ждут того, что он призовет общество и власти обратиться к опыту прошлого и там поискать ответов на вопросы сегодняшнего дня. Но там нет ответов. Разве что указание: "Думайте, ребята!"