Лауреат Притцкеровской премии рассказал ВАЛЕНТИНУ ДЬЯКОНОВУ о проекте реконструкции ГЭС-2 и политике.
Фото: Reuters
— Вы часто говорите, что архитектура — это политика. Недавно вас выбрали пожизненным сенатором в итальянский парламент. Каково вам работать в России, учитывая то, что ваш политический недруг Сильвио Берлускони — личный друг президента РФ Владимира Путина?
— В качестве сенатора я не занимаюсь партийной борьбой, я независим от нее. Меня интересует только моя профессиональная сфера, а именно — развитие городской периферии. Не будем забывать, что слово "политика" происходит от слова "полис". То есть политика — это искусство управления городами. И в случае этого проекта мы работаем на то, чтобы Москва стала более интересным, более открытым городом. А все, что касается Сильвио Берлускони, меня не очень интересует.
— Хорошо, но какому обществу или социальному слою адресован ваш проект?
— Это публичное пространство, оно для всех без исключения. Я же с этого начал, когда работал вместе с Ричардом Роджерсом в Париже. Мне было 33, ему — 36, и наша политика заключалась в том, чтобы открыть красоту и культуру вообще для всех. Поэтому мы построили Центр Помпиду. Я уже стар, но занимаюсь тем же самым. Мы занимаемся в основном общественными пространствами — проектируем музеи и университеты. В ГЭС-2 предполагается огромная площадь общедоступных пространств. Лес, открытый первый этаж — все это даст людям возможность разделить некие ценности. Слава богу, проект не рассчитан на определенный класс людей. Он для того, чтобы все встречались, просто были здесь, сидели в библиотеке, смотрели кино, слушали музыку, задумывались об экологических аспектах. Речь идет о гражданской ценности городов. И такие проекты обогащают города, делают их более пригодными для жизни.
— Тут запланировано открытое пространство, "волшебный фонарь", как вы его называете, но еще и лес — противоположность открытости. Зачем нужна березовая роща?
— Это же не густой лес, это скорее метафора. Он заполняет пространство, ограничивает его. Надо сказать, что квадратная форма нашего участка — жест простой, но очень сильный. Так же думали и в Нью-Йорке, когда проектировали Центральный парк: просто отрезали прямоугольный кусок. Такие вещи настолько просты, что живут долго. В любом случае лес важен, и важно, что он березовый. Летом будет зелено, а зимой белые стволы дополнят ощущение "храма света", возникающее от основного здания. В общем, это совсем не Бирнамский лес, он не собирается нападать на посетителей.
— Когда вы поняли, что возьметесь за этот проект? Что послужило точкой невозврата?
— Нельзя назвать только одну причину. Во-первых, мы — мастерская — давно хотели построить что-нибудь в Москве. Это город с большой историей. Еще важный момент. Для меня, человека средиземноморской культуры, важно, что мы собираемся строить на воде. Это, конечно, не море, но тем не менее. Мы между Москвой-рекой и каналом. В-третьих, делать места для людей в городе — это наша работа. Это то, что мы делаем. Наконец, заказчик Леонид Михельсон — очень интересный человек. Он приземленный, но и мечтатель одновременно. И это важное сочетание. Все это вместе превращает ГЭС-2 в один из самых интересных проектов в нашей мастерской. Сейчас мы работаем примерно над 12 проектами в трех мастерских — в Нью-Йорке, Генуе и Париже.
— Я бы хотел жить в городе, где такой проект реализуем, но что-то не очень верится...
— Послушайте, когда мы с Ричардом Роджерсом участвовали в конкурсе на Центр Помпиду, мы тоже волновались. А потом перестали и решили сделать что-то необыкновенное, действительно свое. Нас выбрали, а значит, чудеса бывают. Наверное, особое положение звезд и планет нам помогло. В нашей мастерской есть правило: никогда не сдаваться.