В 1957-м он возглавил один из беднейших колхозов Владимирской области и сделал его едва ли не самым богатым в СССР. "Огонек" дважды писал и о колхозе, и о его хозяине. Сейчас — третий рассказ о 90-летнем Степане Гинине, который до сих пор председательствует в деревне Уляхино, где им создано практически все
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
"Земли у нас нет, но пейзажи красивые,— так в 1981 году Степан Гинин рассказывал о своем хозяйстве корреспонденту "Огонька".— Поля от природы бедные: пески, суглинки".
Сейчас свободно он и о работниках своих высказывается: "Не пьют, но иногда выпивают. Так при Хрущеве было и при Путине так есть. Мы ж в России живем". И вот с этой землей и с этими людьми он создал хозяйство, в которое иностранцев на экскурсии привозили, чтоб показать, как живут "простые советские колхозники".
"Деньги пачками получали"
"Я вообще не понял, как в этом колхозе оказался,— смеется 90-летний председатель.— Работал начальником отдела снабжения и сбыта на стеклозаводе в Гусь-Хрустальном, в деревне и не бывал никогда, а тут вдруг в райком партии вызывают: "Присмотрелись мы к тебе, Степан Петрович. И вот что решили: поедешь ты председателем в колхоз. Ты экономист, окончил Плехановский институт, участник войны. Вытянешь"".
Так Гинин стал "тридцатитысячником" — одним из тех самых "передовых работников предприятий и организаций, направленных КПСС в деревню в 1955-1957 годах для руководства экономически слабыми и отстающими колхозами с целью подъема колхозного производства в СССР".
Молодому специалисту выдали годовые отчеты всех хозяйств: "Ты в районе один председатель с высшим образованием, так что разрешаем тебе выбрать колхоз получше". А он выбрал самый худший, самый бедный и неперспективный. "Ты, Степан Петрович, на цифры-то посмотри,— ласково посоветовал секретарь райкома.— Там же одни отходники, никто в деревне не работает, все мужчины по восемь месяцев в году на заработках". Гинин упорствовал: "Зато их много. А люди — это основной капитал. Вы Маркса читали?" Экономист Гинин еще не знал, что в колхозе, который он выбрал, уже сменилось 30 председателей — рекорд СССР! А предшественник его так торопился сбежать, что даже забыл сдать колхозную печать. Так с ней и исчез.
До деревни Уляхино 31-й председатель добрался на телеге. Счетовод дед Данил достал из валенка бумаги, огласил ему список имущества: "Крупный рогатый скот — 179 голов, свиней — 59, овец — 45, курей — 60, в том числе 22 петуха". Гинин усмехнулся: "Петухов многовато".
Осмотрели хозяйство — коровы стояли головой вниз, задними ногами на кучах замерзшего навоза. Свиней два дня не кормили и заходить к ним, разъяренным, не советовали. Зато жителей, согласно спискам, действительно было много, одних мужиков — 400 человек. Но все они были на заработках: кто лес валил, кто торф добывал. "Тогда в колхозе работали за трудодни,— объясняет Гинин.— Рассчитывались с крестьянами сеном, поэтому они и зарабатывали на стороне, выкручивались, кто как мог. А мне надо было придумать, как оставить этих людей дома. И это была интересная задачка. Загорелся я".
Гинин вспомнил Энгельса ("Одни и те же люди будут заниматься земледелием и промышленным трудом, вместо того чтобы предоставить это делать двум различным классам") и решил, что даже зимой у его людей будет работа. Вместе с бабами и инвалидами, которые, смеясь, проголосовали за его кандидатуру на собрании ("Когда тридцать второго ждать?"), стал он производить черенки для лопат, веники, топорища — цена на это была хорошая, и оставшиеся в колхозе люди заработали больше, чем те, что были "в отходе".
В семьях начались ссоры, а виноватым в итоге назначили председателя. "Хотели меня топором стукнуть. Но я заявлять не стал. Понимал, что если начну наказывать, то люди никогда меня не примут, война продолжится". В него и стреляли. Уже не рассерженные мужья, а один из бригадиров — из тех, кто вывозил селян на заработки и получал за это свои проценты. Гинин нашел стрелявшего и посоветовал ему: "Уходи из Уляхино, чтоб полгода тебя видно не было, ружье в проруби утопишь", а милиционерам сказал, что это пьяные охотники по улице ночью ходили и, случайно выстрелив, попали в его окно. Наутро об инциденте вся деревня знала, в подробностях. Отношение к новому начальнику потихоньку стало меняться. "Выбирали меня на год, а получилось навсегда".
К 1959 году колхоз полностью перешел на денежную оплату труда. Построенный "на веники" двухъярусный птичник стал давать 250 тысяч яиц в год — в Уляхино выполнили план по яйцу за всю пятилетку и за весь район. Позже это стало правилом — за одну пятилетку Гинин всегда давал две: по молоку, мясу, строительству. К хозяйству присоединили несколько отстающих колхозов, знали, что Гинин всех вытянет. И он вытягивал. Контакты у него были, казалось, всюду: в Ростове покупал излишки подсолнечника, отвозил на переработку, получал техническое масло и уже в Уляхино производил на его основе краску. Где-то по дешевке доставал резиновые обрезки и колхозники из них мастерили ошейники. А еще наладил производство сумок, упряжи, деревянных изделий, даже галстуков и ремешков для часов. Люди были заняты круглогодично, промышленные цеха приносили огромную прибыль. Простые уляхинские доярки получали по 650 рублей в месяц — и это в то время, когда у министра зарплата была 450, а колбаса стоила 6-7 рублей.
— Да у нас один комплекс давал две трети молока района,— вспоминает бывшая колхозница Татьяна Кочеткова,— я готовила корма для этого комплекса, а муж трактористом был. Когда приносил зарплату, дети не спрашивали, сколько он денег получил, а спрашивали, сколько пачек. Мы деньги пачками получали.
"Это был настоящий коммунизм"
"Все колхозницы в золоте ходили,— вспоминает Татьяна Шурыгина, которая в 1979-м возглавила в Уляхино Дом культуры.— Это был настоящий коммунизм: в деревне провели водопровод, газ, канализацию, асфальтированные дороги, построили шикарное кафе, сауну с бассейном, новые дома. При этом коммунальные услуги своим работникам оплачивало хозяйство, а еще и кормили их на работе бесплатно, выделяли технику для обработки личных огородов, сено выдавали, комбикорм. И знали, что это все благодаря Степану Петровичу — он своим механизаторам и легковые автомобили доставал, и холодильники, и весь дефицит. Ах, как жили! У нас была своя хоккейная команда, свой духовой оркестр. Приезжали сюда иностранные делегации, писатели, художники, представители правительства. Лев Яшин у нас был, космонавт Кубасов, композитор Ян Френкель. В нашем колхозе все хотели работать. А уж после того как ваш журнал про нас рассказал первый раз, то письма пошли со всего Союза мешками! Все к нам просились".
В 1990-е в "Огоньке" писали, что по интеллекту, эрудиции и складу мышления Степан Петрович — сложившийся ученый. И все-таки больше — председатель, "лютый враг формулы "Делай как все"". Кандидат экономических наук, Герой соцтруда — Гинин был гордостью области. И все-таки его хозяйство регулярно терзали проверками. То он письмо Хрущеву напишет с объяснениями, как наладить сельское хозяйство в стране, и обкому поручают "разобраться с этим умником". То очередной начальник захочет понять, откуда у колхоза из Владимирской глубинки такие миллионные прибыли, и инициирует проверку. "Все равно посадим",— не раз обещали Степану Петровичу, и он, бывало, неделями в скирдах ночевал, а не дома, "чтобы не увезли".
Во время очередной ревизии, которая длилась два года, проверяющие нашли, наконец, улики на складе: десять ботинок на правую ногу. "Понятия не имею, откуда они там взялись,— смеется Гинин.— Наверное, кладовщика моего обдурил кто-то из поставщиков и втюхал ему эти ботинки. Или он сам согласился за магарыч их взять, чтоб людей выручить. Не знаю. Но я тогда сказал: "У нас тут инвалид войны сторожем работает, одноногий. Это с лишней ноги его обувь". В общем, выкрутился. А потом отстали от нас..."
"Кто ж знал, что придут жулики!"
"Перестройка всех людей разогнала,— Гинин не хочет вспоминать о том, что было дальше.— Если бы народ мог остаться в Уляхино и работать дальше, то здесь был бы рай земной". Но "прошла коммерциализация", молокозаводы перестали брать молоко — 1400 коров пришлось зарезать. "Еще и не знали, куда мясо сбыть, я каких-то цыган нашел, им и продавал". Лишились колхозники и личных накоплений — тогда у всех на книжках лежали огромные суммы. Сам Гинин, хоть и получал среднегодовую зарплату в тысячу рублей, особо не шиковал. Его деревенский дом, которому сейчас 50 лет, никогда не был самым заметным в Уляхино, колхозникам строили и получше. Зарплату он тоже откладывал, а на что тратить-то? "Но пришел Гайдар и отобрал у меня все деньги. Около 80 тысяч пропало, десять "Волг". И так у всех. Мы же верили государству. Это были наши, крестьянские, законно заработанные деньги. Кто ж знал, что во власть придут жулики!"
Колхозную землю раздали на паи. Гинин организовал агрофирму, которая выкупила некоторые участки: "Раньше у колхоза было около 7 тысяч гектаров и мы могли бы полмира кормить, у нас вся земля работала. А сейчас у нас меньше 3 тысяч, больше не потянем, остальное лесом зарастает... Кредит на строительство овощехранилища не можем получить уже столько времени! Какое тут импортозамещение? Какая помощь сельскому хозяйству?.. Ай, не хочу говорить".
В советское время у Гинина в подчинении было 1100 работников. Сейчас агрофирме, им созданной, нужно лишь 100. Люди, главный его капитал, снова "в отходе" — кто в Москве на стройке, кто во Владимире в охране, кто у частников лес пилит. И на этот раз председатель не знает, как вернуть своих мужиков обратно. "Раньше власть помогала деревне, а сейчас наоборот. Все под корень порезали, все мечты и судьбы".
У разнорабочих зарплата около 15 тысяч, у механизаторов — 30-35. И то хорошо: остальные хозяйства в округе загнулись, а гининская "Россия" опять в числе лидеров. Каким-то образом этот 31-й председатель снова извернулся, нашел заказчиков, теперь в Уляхино выращивают картофель "на чипсы", коров завели.
Год назад Степан Петрович, правда, передал свой пост: "Тут надо много бегать, а у меня уже колено не то". Теперь он председатель наблюдательного совета агрокомпании. Но на работу ходит, как обычно, каждый день. Проверяет, как идет ремонт техники, как грузят картошку ("Вот оно, золото, сухая картошечка, красота!"), как себя чувствуют коровы и "телятишки", что в этот раз привезли рабочим на обед. С ним все здороваются, и он всех знает по имени: "А как же! Я сюда пришел работать, когда их еще на свете не было. Я с их дедами еще трудился".
Кабинет тоже остался за ним. В нем, кажется, ничего и не изменилось: портрет Ленина на стене, а рядом — черно-белая фотография недавно умершей жены, белые телефонные аппараты, какие-то отчеты под стеклом. Все это когда-то уже фотографировали для "Огонька": и председателя, и большое окно за его спиной, а в окне — вся его деревня, две длинные-длинные улицы — Колхозная и Полевая. "Всю Полевую я построил",— объясняет Степан Петрович.
"Он все тут построил,— шепчет секретарша.— Здесь все — его". Но свое хозяйство 90-летний председатель оглядывает без особого довольства. "Я раньше даже в воскресенье ходил на работу. Ни праздников, ни отпусков не любил. Не нужно мне это было, в поля рвался, в контору. Азарт был! Хотелось придумывать новое, менять что-то, с предложениями в район ездить, выбивать, доставать, побеждать. А сейчас то, чем мы занимаемся, никому не нужно. Поэтому у меня энтузиазма уже нет. Все, что я делал, все прахом пошло".