16 рублей в год должен был, по мнению крестьянина Ивана Посошкова, получать простой солдат русской армии, а умеющий без промаха стрелять по движущейся цели — 25 рублей. Свои соображения, как нужно управлять страной — чему учить, что запрещать, кому и сколько платить,— Посошков пытался донести до Петра I. Но после передачи императору "Книги о скудости и богатстве" окончил жизнь в тюремной камере. На проекты из серии "Как нам обустроить Россию" власти реагируют болезненно.
Фото: Fine Art Images/DIOMEDIA
Фото: Heritage Images/DIOMEDIA
Фото: Heritage Images/DIOMEDIA
Фото: Энциклопедия русской живописи
Фото: ru.wikipedia.org
Фото: wikipedia.org
"Ввести великого человека в святилище русской истории..."
В 1842 году Михаил Погодин напечатал в журнале "Москвитянин" подробный пересказ "Книги о скудости и богатстве" Ивана Посошкова. Для историка-славянофила публикация этой книги была огромным событием. "Кончил Посошкова,— записал Погодин в дневнике.— Благодарю судьбу, которая доставляет мне случай ввести такого великого человека в святилище русской истории". В посошковском проекте преобразований российского государства Михаил Погодин увидел альтернативу пути, по которому шел Петр I. К славянофильской критике петровских реформ добавился голос старшего современника Петра I.
Опубликовать книгу оказалось непросто. Прочитать лекцию об Иване Посошкове в Московском университете Погодину не разрешили, и лишь благодаря вмешательству министра народного просвещения графа Сергея Уварова, создателя теории официальной народности, труды Посошкова обрели права гражданства. При этом оппозиционер вдруг стал апологетом режима. Про Ивана Тихоновича Посошкова писали как про великого самоучку, крестьянина, ставшего первым русским экономистом и чуть ли не сподвижником Петра I. В результате получился реформатор из народа, который всей душой поддерживал реформатора-царя. Однако здесь все не так просто.
Ивана Посошкова называют крестьянином-самоучкой, хотя крестьянином он был не по роду занятий, а лишь по сословной принадлежности. Подмосковное село Покровское, где он родился, находилось в ведении Оружейной палаты, и его жители не пахали землю, а трудились в различных мастерских Государева двора. Так что идиллическая картинка, изображающая крестьянина, который идет за плугом, размышляя о нормализации денежного обращения или же о реформе судопроизводства, к реальности отношения не имеет. Государевы мастерские были для своего времени передовым производством, и Иван Тихонович приобрел здесь разнообразные технические познания. Он проявил себя в черчении, иконописи, гравировании, чеканке денег, в оружейном, столярном, винокуренном деле. Так что самоучкой его как-то странно называть. Ну да, он не окончил университета, которого в России и не было, не учился он и в Славяно-греко-латинской академии, где можно было получить общее гуманитарное образование. Но обучение в мастерских Государева двора давало, как сказали бы сейчас, хорошее инженерное образование.
Универсальное техническое образование открывало массу возможностей. Сначала Иван Посошков с братом держали где-то в провинции водочный завод. Потом уже в Москве Иван Тихонович получил заказ на изготовление модели станка для чеканки денег, которую собирались подарить Петру I. С работой он справился, но чуть было не сел в тюрьму по политическому обвинению. Заказчик, для которого Иван Посошков делал свою модель, был арестован за хранение "тетрадок", то есть на нынешний манер литературы экстремистского содержания. Лишь с огромным трудом Посошков смог убедить следователей, что в беседах на политические темы не участвовал и самиздата не читал.
В петровские времена талантливый технарь и изобретатель был фигурой востребованной. Посошков не раз встречался с царем, но к карьерному взлету это не приводило, хотя все его начинания были вполне в духе энергичного монарха. Посошков предлагал Петру "огнестрельные рогатки", то есть какой-то новый вид пушек. Проект был одобрен, но, когда дошло до дела, пушки закупили в Европе. Посошков обнаружил месторождение серы, необходимой для изготовления пороха, но вместо обещанной "великой награды" получил 50 рублей — сумму большую, но никак не влияющую на его социальный статус.
В какой-то момент Иван Посошков занялся установкой и отладкой купленного за границей пресса для штамповки медных денег. "Никто ни из русских людей, ни из иноземцев, не сыскался такой человек, чтобы те струменты к таковому делу состроить",— писал он впоследствии. А несколько лет спустя он вспомнил про это свое ремесло и предложил царю изготавливать более легкие монеты, что, с одной стороны, усложняло жизнь фальшивомонетчикам, а с другой — экономило огромное количество меди. Проект был поддержан, и Иван Посошков получил задание изготовить опытные образцы легких денег, а также десять рублей на инструменты и материалы. То есть перед нами, говоря нынешним языком, наладчик оборудования, мастер высокой квалификации. Но в качестве изобретателя и инженера он никогда не поднимался выше уровня наемного работника.
Куда большие успехи сулило получение государственных заказов. Первая попытка выступить в качестве откупщика барышей не принесла, но интересна она другим. Иван Посошков обратился к властям с прошением отдать ему на откуп изготовление игральных карт. Превращение этого производства в государственное предприятие кажется довольно неожиданным. Действовавшее законодательство видело в карточной игре тяжкое преступление, оно жестоко каралось, вплоть до смертной казни. Однако строгость российских законов и тогда компенсировалась необязательностью их исполнения. Игральные карты были в обиходе, и их выпуск сулил хорошую прибыль как казне, так и откупщику. Куда более странным кажется то, что Иван Посошков, отстаивающий в своих сочинениях нравственный идеал допетровской Руси, решил организовать производство столь богомерзких предметов. Однако сам Посошков считал свой проект делом благочестивым. По его мнению, дизайн выпускаемых тогда игральных карт оскорблял чувства верующих, поскольку рисунок треф имел сходство с крестом. Это-то и собирался исправить Посошков, получив от казны ссуду и необходимое оборудование. Однако по неизвестной причине проект заглох.
Не став карточным королем, Иван Посошков попытался поступить "на службу из жалования для строения водок" в Санкт-Петербурге и окрестностях. Как раз в тот момент Петр I, пытаясь пополнить казну за счет спиртного, реанимировал систему винных откупов. Посошкову не удалось нажиться на спаивании населения столицы (его почему-то невзлюбил Александр Меншиков), но аналогичное место в Новгороде он получил. Водочная торговля позволила Ивану Посошкову купить дом в Санкт-Петербурге, дворы в Новгороде и некоторое количество деревень.
"Доношение об исправлении всех неисправ"
Иван Посошков был на 20 лет старше Петра I и по складу принадлежал, конечно же, уходившей эпохе. Поэтому-то он и не смог вписаться в тусовку амбициозной молодежи, руками которой проводились петровские преобразования. Но темперамент рвался наружу, а род занятий обеспечивал шапочное знакомство со многими властями предержащими, что давало надежду быть услышанным. И Посошков начал сочинять пространные записки, проекты, которые адресовал лично царю, либо его окружению. Одна из его записок так и называлась: "Доношение об исправлении всех неисправ".
Экономическая мысль Ивана Посошкова противоречит как российской действительностью того времени, так и принципам, на которых базировались реформы Петра. Принципиальная для Посошкова идея, что государственное благосостояние определяется не количеством собираемых налогов, а доходами граждан, была прямо противоположна по смыслу тому, что делал Петр I. Тот создавал сильное государство и заботился о государственной казне, а не о благосостоянии подданных.
Внедряя управленческие схемы, заимствованные в Европе, Петр I не стремился формировать объединения свободных предпринимателей по европейскому образцу. Созданные Петром органы городского самоуправления были в первую очередь инструментами выбивания из горожан налогов. Ни к какой экономической свободе, не говоря уж о свободе личной, петровские реформы не вели. Посошков же пытался изобрести единые для всей страны правила, в рамках которых могла развиваться экономика. Здесь почвенник и изоляционист Иван Посошков был, по сути, куда большим европейцем, нежели государь. При этом все свои расхождения с Петром I он то ли не замечал, то ли сознательно замалчивал. В его сочинениях почти не встречается новомодных словечек, к примеру, любимые Петром "коллегии" он, кажется, не упоминает ни разу. Посошков описывает Россию, игнорируя то, что уже начался петербургский период ее истории — это дает возможность воздерживаться от критики петровских преобразований и прямой полемики с императором.
Точно так же Иван Посошков будто бы не замечает, до какой степени петровские культурные преобразования противоречат старомосковскому идеалу, ценность которого не вызывала у него сомнений. Быт средневековой Руси нужно хранить и защищать, был уверен Посошков. Резко критикуя "вечеринки с богомерзкими танцами" и моду "нечестивых иноверцев", Иван Посошков словно забывает, что это любимые детища Петра I, что царь не только сам участвовал в подобных развлечениях, но и заставлял приближенных. И все же балансируя на грани дозволенного, Посошков умудрялся не оступиться и не сделать последнего, рокового шага. Сражаясь в своем "Отеческом завещании" с входящими в моду париками, он объявляет их головным убором и требует, чтобы мужчины внутри храма были без париков. А из мемуаров известно, что Петр I поступал именно так — снимал парик, входя в церковь.
Записки Ивана Посошкова подобны речи опытного переговорщика, который старается выдать собственные мысли за мысли собеседника (в нашем случае — Петра I). И в некотором смысле ему это удавалось. Царским советником он не стал, но ведь и в тюрьму не сел — для сочинителя, заваливающего Петра I текстами такого рода, это просто-таки невероятная удача. А вот тем, кто читает Ивана Посошкова 300 лет спустя, приходится несладко. Граница дозволенного, которую ясно видели современники, для нас не очевидна. И мы готовы поверить, что Иван Посошков был апологетом петровских преобразований.
Накормить, помыть, одеть, научить
Если открыть оглавление "Книги о скудости и богатстве" — последнего сочинения Ивана Посошкова, сразу бросается в глаза система приоритетов. Первая глава посвящена духовенству, последняя — "царскому интересу", то есть налогам, а между ними помещены главы об армии, судопроизводстве, купечестве, ремесленниках, разбойниках, крестьянах и, наконец, о земле. Этот порядок не случаен. Именно с духовенства Посошков собирается начинать преобразования в стране, что, в общем-то, вполне логично. По воскресеньям и праздникам большая часть жителей села собиралась в церкви — хорошая возможность чему-то крестьян научить и в чем-то убедить. Конечно, государство знало это и без Посошкова. Вплоть до начала XX века наиболее важные обращения власти к народу зачитывались именно в храмах — вспомнить хотя бы манифест об отмене крепостного права, который читали во всех церквях. Однако Иван Посошков видел в священнике не только совершителя богослужений, но и главного просветителя русской деревни. Однако мешали необразованность и нищета духовенства — по мнению Посошкова, это было проблемой, которую следовало решать в первую очередь.
Как известно, большинство священников занимались крестьянским трудом наравне с прихожанами. "Мужик за соху,— сетует Иван Посошков,— и поп за соху, мужик за косу — и поп за косу, а церковь святая и духовная паства остается в стороне". Сельскохозяйственные работы практически не оставляли свободного времени. Посошков с горечью сообщает, что знает церковь, где на пасхальной неделе служба была только раз: весна — попу пахать надо. Но отказаться от крестьянского труда священник не мог, поскольку регулярной платы духовенство не получало.
Иван Посошков собирался лечить этот недуг введением церковной десятины — чтобы каждое хозяйство отдавало на нужды церкви десятую часть доходов. Вообще-то церковная десятина — древний институт, упоминаемый еще в Новом Завете. Но на Руси десятину если и платили, то только первые лица государства. Память об этом сохранилась в названии одной из церквей в Киеве, которая существовала за счет десятины, выплачиваемой киевским князем,— Десятинная церковь. Сторонников возрождения десятины, считающих, что при таком способе финансирования церковная организация будет зависеть от прихожан, а не от государства, немало и сейчас. Но Посошков, мечтая о возрождении десятины, надеялся дать священникам возможность выполнять собственно священнические обязанности, вместо того чтобы работать ради хлеба насущного.
Между тем духовенство следовало не только накормить, но и одеть, обуть и дать образование. Иван Посошков предлагает царю запретить попам входить в алтарь в лаптях. Его ужасает священнослужитель, который "возложит на себя одежду златотканую, а на ногах лапти, растоптанные и во всяком кале обваленные, а и кафтан нижний весь гнусен". Но главное — образование. Во всех епархиях планировалось открытие школ, а назначению на священническую должность должен был предшествовать строгий экзамен. Предполагалась организация библиотек при храмах, а обучение прихожан становилось одной из обязанностей священника. Понятно, что эта программа была утопичной по многим причинам. Введение десятины, то есть налога, идущего мимо государственной казны, Петр I уж точно бы не потерпел. Да и материальных возможностей для создания такой системы образования не было.
Разобравшись с духовенством, Иван Посошков берется за армию. Его принципы неизменны: накормить, обмундировать, вооружить. Начинает он со страшилки про солдата из Вышнего Волочка, который, получив жалование, "вынял нож, да брюхо у себя и перерезал". Объяснив, что солдат нужно кормить, он переходит к вооружению и вполне профессионально размышляет об огнестрельном оружии и о том, что в идеале армия вообще не соприкасается с противником, а открывает по нему огонь с некоторого расстояния. А чтобы огонь велся с максимальным успехом, Посошков предложил ввести для солдат дифференцированную систему оплаты. "Рядовому солдату,— пишет он,— в год жалования 16 рублев, а тем, которые будут из фузеи с руки в 20 саженях по шапке бить без погрешения, то таковым, видится, мочно дать и по 20 рублев на год, дабы, на то смотря, и иные острились на такое умение. А буди же таковой по подвижной цели будет убивать без прегрешения, мочно и по 25 рублев в год дать".
На третье место после духовенства и армии Иван Посошков ставит судопроизводство. И здесь, как и следует прожектеру, он весьма радикален. Во-первых, Посошков предлагает кодифицировать русское право, приведя к общему знаменателю как русские уложения, так и полезные России иностранные законодательные акты, которые предварительно следовало бы перевести на русский — причем не только европейские, но и турецкие. Но самое интересное начиналось потом. Проект нового Судебника Иван Посошков предлагал сначала всенародно обсудить, а уже потом ввести в действие. Защищая эту идею и убеждая царя, что крестьяне могут участвовать в таком обсуждении, Посошков пользуется, например, таким неполиткорректным аргументом: "Я видел, что и в мордве разумные люди есть, то како во крестьянах не быть людям разумным?" Понятно, что для системы полицейского государства, которую строил Петр I, такой способ обсуждения законодательных актов не годился.
Кроме законодательства Иван Посошков предлагал изменить судебную практику. Чтобы дела не затягивались, он считал необходимым перейти к сдельной оплате труда судей, зафиксировав процент от суммы иска, который они получают по завершении дела. То есть нет судебного решения — нет зарплаты. Таким образом, судьи получали стимул работать быстро. А чтобы на судей не давили, Посошков предлагает под страхом тюрьмы запретить посторонним заходить в помещение, где ведется допрос. Ну и, естественно, жестоко наказывать всех нерадивых и нечестных. Наказания и контроль Иван Посошков уважал не меньше, чем Петр I.
"Таких товаров не принимать, которые, купя, выпить да выссати..."
Иван Посошков относился к купцам с большим пиететом. По его мнению, именно богатство купцов определяет благосостояние страны, и защиту интересов купечества он полагал важнейшей государственной задачей. Посошков предлагал строго следить за тем, чтобы торговлей никто, кроме купцов, не занимался. Офицеры или церковные причетники, решившие работать в этой сфере, должны были, по его мнению, оставить прежний чин, записаться в купцы и тогда уже спокойно идти торговать. Внутри купеческой корпорации должен был установиться строгий контроль за тем, чтобы дела велись честно. Но главная задача корпорации — противостояние иностранным купцам и фактическое установление монополии внешней торговли.
Иван Посошков считал, что вывоз денег из страны — зло, и потому предлагал запретить иностранным купцам торговать в России, если на вырученные средства они не будут покупать русские товары. Причем цену русские купцы должны были установить сами и снижать ее не допускалось. Кроме того, Посошков предлагал поставить иностранцев в ситуацию цейтнота и запретить предоставлять склады несговорчивым иноземным торговцам: или покупай быстро по нашим фиксированным ценам, или увози свой пармезан назад. Он был абсолютно уверен, что иностранцы не проживут без русских товаров и в конце концов "гордость свою отложат — нужда пригоняет и к поганой луже". И "поганая лужа" с каждым годом должна становиться все поганее. Ведь после вероятного бойкота цену на русские товары, идущие за границу, следовало увеличить на рубль, через год — на два и т. д.
Иван Посошков считал, что ввоз товаров из-за рубежа следует сокращать, покупать только то, что служит долго и категорически не покупать вина и дорогой еды. "И наипаче таких товаров не принимать,— писал Посошков,— которые, купя, выпить да выссати". Так что с европейскими винами и деликатесами надо было попрощаться. Иноземное вино разрешалось пить лишь тогда, когда иностранец угощает. Если же иностранец нарушит запрет и попытается свое вино продать, то его следует оштрафовать, а вино забрать и передать для царского стола, что, по всей видимости, казалось наиболее рациональным способом уничтожения импортных продуктов. Уважал Посошков и идею импортозамещения. И вино, и табак он предлагал изготавливать в России, поскольку в этом случае, "кто сколько каких питей русских и табаку ни выпьет", деньги останутся в стране — "а заморские питья покупать ничем не лучше того, что деньги в воду метать".
Иван Посошков считал, что купечество должно быть хорошо организованным сообществом, контролирующим не только бизнес своих членов, но и их личные траты. Например, одеваться купцы должны в соответствии с достатком, одежда дороже положенной должна быть конфискована. Но богатым купцам, которые одеваются слишком бедно, пришлось бы еще хуже. Посошков предлагал описывать имущество купцов, которые одеваются слишком бедно, и большую часть конфисковывать, причем 1/10 часть конфискованного отдавать доносчику. Зачем человеку деньги, если он их потратить по-человечески не может?!
В такую же хорошо организованную корпорацию, следящую как за качеством продукции, так и за квалификацией новых мастеров, должны были объединиться и ремесленники. Ничего особо революционного Иван Посошков здесь не предлагал. Обычная для европейских ремесленных цехов организация отношений между мастерами и учениками — чтобы ученики не конкурировали с учителями, выходя слишком рано в самостоятельную жизнь.
Но что Посошкова действительно занимает, так это освоение западных технологий. Иностранцев, указывает он, следует привечать, но глаз с них не спускать. И нужны они в первую очередь для организации производства и обучения местных мастеров. Понятия интеллектуальной собственности тогда еще не было, поэтому использование чужих идей и технологий было в порядке вещей. "Надлежит достать,— пишет Посошков,— и таких мастеров, кои могут делать волоченое железо (то есть металлопрокат.— "Деньги"), и жесть, и кровельные доски железные. И если это и трудно будет, то все равно надо их добыть и отослать их на сибирские заводы, чтобы тому мастерству и наших русских людей научили". Точно так же следует осваивать технологии обработки льна, чтобы продавать за границу не сырье — лен и коноплю (пеньку), а готовую продукцию — ткань и канаты. В общем, ни копейки за границу, все делать у себя, продавать товары, а не сырье.
Рукопись "Книги о скудости и богатстве" была направлена Петру I незадолго до его смерти. Ну а Посошков приступил к строительству полотняной фабрики в Новгороде. По делам, связанным с этим проектом, он отправился в Петербург, где его арестовала Тайная канцелярия. Ему было уже за шестьдесят, и через пять месяцев он скончался в заключении. В протоколе, зафиксировавшем смерть Ивана Посошкова, он назван "водошных дел мастером". Причиной ареста была рукопись, но непонятно, кто именно нашел в ней крамолу. Скорее всего, Петр I не успел ее прочитать, и Иван Посошков попал под горячую руку Меншикова, ставшего при Екатерине I фактическим правителем страны.
Рукопись русского народного прожектера осела в архиве и была забыта до тех пор, пока Михаил Погодин не напечатал ее пространный пересказ. Тут-то наконец и оказался востребованным упомянутый талант переговорщика, присущий Ивану Посошкову. Потомки дружно приняли его за своего: славянофилы видели в нем первого славянофила, критикующего западнические идеи Петра I, западники — сподвижника Петра и теоретика его реформ, патриоты — первого экономиста, разработавшего исконно русскую экономическую теорию. Реальность же, как оно всегда бывает, оказывается куда более сложной и многозначной.