Героиня на все вечера

Юбилей балет

Майя Плисецкая умерла в самом начале мая, месяца ее имени, в разгар подготовки к юбилейному гала. Режиссером она выбрала Андриса Лиепу, но во все детали вникала сама. В собственноручно написанной программе (Большой театр предусмотрительно воспроизвел ее факсимиле) Майя Плисецкая прописала не только номера, исполнителей и видеофрагменты, но даже музыкальные вставки будущего юбилея. В этом черновом, но подробном наброске можно разглядеть воспоминания о феерическом кремлевском концерте десятилетней давности, придуманном и поставленном Дмитрием Черняковым и Алексеем Ратманским, который Плисецкая считала лучшим из своих юбилеев. Однако режиссер режиссеру рознь: на сей раз за современность отвечала элементарная акробатика эстрадного ансамбля Аллы Духовой, за обожаемую юбиляршей Испанию — почтенная гранд-дама фламенко Эва Йербабуэна.

Большой театр оставил все, как было задумано: 20 ноября состоялся не вечер памяти, а гала в честь дня рождения балерины. Обошлись без речей, которые Плисецкая ненавидела: бодрый старт, согласно плану, задал ансамбль Моисеева с жизнеутверждающей массовой "Хотой". Череду женских классических вариаций, как и было велено Плисецкой, исполняли только прима-балерины Большого (исключение — экс-петербурженки Ольга Смирнова и Юлия Янгуразова, не достигшие этого статуса по молодости лет) — все танцевали от души, как умели: кто лучше, кто хуже. Одна гостья — экс-солистка Большого, ныне прима Михайловского Анжелина Воронцова — с лучезарностью Барби пропрыгала вариацию Лауренсии. Несколько детей разного возраста из тольяттинской Детской хореографической школы имени Майи Плисецкой что-то делали у станка и на середине. На заднике в это время шли уникальные кинокадры с подростком-Плисецкой в школьном классе, своевольно задиравшей высоченный арабеск на фоне примерных одноклассниц и сигающей в таких волевых полетных перекидных жете, будто ею уже станцована повелительница виллис Мирта.

Вообще-то это был бы крутой режиссерский ход: запустить весь концерт с параллельным видеорядом танцующей Плисецкой. К счастью для современных балерин, на такой радикальный шаг никто не отважился. Сама-то Плисецкая ненавидела, когда ее копировали, и три главные балерины вечера (кстати, все петербурженки, включая Светлану Захарову, окончившую Академию Вагановой), с успехом этого избежали. Их персонажи являли собой полную противоположность героиням Майи Плисецкой.

Трудно представить себе больший контраст, чем академическое благолепие Розы Ульяны Лопаткиной, тихо угасающей с прощальным поцелуем в благоговейных объятиях Андрея Ермакова, и страстную жажду жизни Розы Плисецкой, в шипах изломанных экспрессивных поз рвущейся из губительного кольца рук властного партнера. Эти принципиальные различия, переворачивающие весь смысл дуэта, могли оценить лишь особо пытливые зрители, заглянувшие в антракте на выставку костюмов и фотографий Плисецкой, где в том числе прокручивали запись ее "Гибели розы" Ролана Пети с Руди Брианцем.

Удалая Кармен Светланы Захаровой отличалась от прототипа не только идеальными ногами, но и концептуально: жажду тотальной свободы она подменила свободным поиском партнера. Задорно закадрив бесхитростно-пылкого Хозе (серьезная и качественная работа Дениса Родькина) и быстро разочаровавшись в добыче, Кармен Захаровой азартно переключилась на более перспективного клиента в лице Тореадора. В этой партии Михаил Лобухин, рисующий пальцами возле причинного места нечто вроде сердечка, нежданно открыл невиданные запасы пошлости, что вполне соответствовало потребностям новой Кармен. Героиня Плисецкой противостояла такой концепции лишь заочно: слишком дробную нарезку эпизодов из "Кармен-сюиты" крутили по ходу первых двух актов — и казалось, что это совсем другой балет.

Меньше повезло Диане Вишневой, танцевавшей "Болеро" в окружении танцовщиков бежаровского Ballet Lausanne. Умная балерина добросовестно изучила текст, тщательно продумала грим и грамотно рассчитала силы, включив темперамент на полную мощь лишь в финальной части. Против Вишневой сыграли ее внешние данные: хрупкое тельце ребенка, тонкие грациозные ручки и отрешенная маска древней пифии не объясняли экстаза толпы полуголых мужчин. Священное безумие бежаровского "Болеро" захватило зал лишь в самом конце юбилейного вечера, когда на экране затанцевала Майя Плисецкая: шесть минут ее самосжигающей сакральной пляски загипнотизировали публику, вскочившую на ноги и аплодировавшую танцующей Плисецкой до самого конца балета.

По первоначальному сценарию после этого триумфа на сцене должна была появиться сама героиня вечера — в программке она так и написала: "Мой выход вживую из центра сцены". Но судьба, которую Майя Плисецкая подчиняла своей воле почти девять десятков лет, на сей раз обманула ее — в центре сцены появился лишь портрет величайшей из балерин. И зал устроил овацию живому кумиру — Родиону Щедрину, яростно хлопавшему из царской ложи своей жене и музе, а также всем тем отважным артисткам, которые рискнули предстать в ее коронных ролях.