Премьера кино
Фото: Paul Arnaud / Why Not Productions
"Дипан" — фильм-победитель Каннского фестиваля — дошел до России спустя полгода, а это серьезный испытательный срок для кино об азиатских иммигрантах в Европе. Сквозь оптику последних событий посмотрел картину Жака Одьяра АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Создатель "Дипана" — маститый, статусный кинематографист, потомственный член французской киносемьи: его отец, Мишель Одьяр, был знаменитым сценаристом. Сын перенял от него виртуозные профессиональные навыки и некоторое презрение к авторскому кино. Он тоже привержен жанру, но в более холодном, эстетском варианте — как к "троянскому коню", способному завоевать зрителя с тыла. Его называют наследником Клузо и Мельвиля — классиков "полара" (французского триллера). И это, наверное, справедливо.
Шесть лет назад одьяровский "Пророк" считался каннским фаворитом и, хотя получил гран-при жюри, уступил первенство, то есть Золотую пальмовую ветвь, "Белой ленте" Михаэля Ханеке. Это стало для Одьяра травматическим опытом: когда его награждали в этом году, он пробормотал что-то вроде: "Ну да, здесь ведь не было фильма Ханеке". Энергичный, маскулинный стиль режиссера проявил себя сполна еще в перфекционистском триллере "Мое сердце биться перестало". В "Пророке" этот стиль нашел подпитку в новой мультикультурной реальности. Фильм стал поворотным в карьере режиссера: он почувствовал потребность в других лицах, других цветах кожи, других способах экспрессии. Игравший в "Пророке" Тахар Рахим, актер арабского происхождения, стал звездой и символом этой новой многоцветной реальности.
"Дипан" тоже обязан своим появлением экзотическому исполнителю главной роли Антонитасану Джесутасану. Шестнадцатилетним он был мобилизован на своей родине Шри-Ланке в армию "тамильских тигров", дезертировал и бежал в Таиланд, потом натурализовался во Франции. Участвовал в троцкистской группе (шутит, что в те годы не читал никакой литературы, кроме русской) и в конце концов стал признанным писателем. Чем не сюжет для впечатляющего документального фильма?
Но Одьяр делает игровое кино — гибрид триллера и мелодрамы. На экране разворачивается история трех тамильских беженцев — мужчины, женщины и девочки, которые изображают семью (так проще получить иммиграционные бумаги) и перебираются во Францию, в проблемный микрорайон, населенный иммигрантами всех мастей и раздираемый грызней криминальных кланов. Дипан работает ответственным за участок (типа дворника) и стремится вести правильную жизнь, но война, от которой бежали скитальцы, настигает их и здесь. Джесутасан, который в начальных кадрах картины прощается с погибшими товарищами и сжигает свою военную униформу, в какой-то степени играет самого себя, но особенной экранной харизмы у него не проявилось. Да и режиссер недостаточно помогает своему герою раскрыться, заставляя его большую часть фильма изображать исключительное миролюбие и законопослушность. Только в одном — кульминационном — эпизоде, где бывший тамильский боевик проявляет себя как Рэмбо, наконец возникает характерный для Одьяра мощный драйв.
Сам режиссер говорит: "Меня интересовал человек, занимающий совсем другое положение в обществе. Тот, кто предлагает купить розочку, когда мы сидим в кафе, как он живет и откуда он появился. Если такой интерес поможет хоть немного изменить ситуацию, тем лучше". Предположим, хотя образ исправившегося террориста с букетом роз выглядит если не комично, то несколько слащаво.
Немного добавляет к общему итогу любовная линия. Ялини, жена Дипана (Калиеасвари Сриванасан), показана как типичная иммигрантка, пытающаяся приспособиться к ситуации. Ей приходится, проявляя кулинарные способности, ухаживать за беспомощным стариком и даже вступить в платонический роман с его племянником, ввязанным в бандитские разборки. Но и эту героиню режиссер быстро обращает на путь добродетели, побуждая развивать не слишком увлекательные отношения с Дипаном. Одьяр хочет показать, как из фиктивной формируется реальная семья (свою партию в этом трио сыграет и мнимая дочка). Однако, прямо говоря, социальный реализм и пролетарский гуманизм — не главные козыри этого режиссера, которому куда лучше удаются щекочущие нервы имморальные коллизии.
Впрочем, реализм ли это? Становится ли фильм более правдивым оттого, что снят в значительной своей части на тамильском языке (предмет особой гордости продюсеров) с аутентичными исполнителями? В этом уверены далеко не все: например, журнал "Кайе дю синема" дал комментарий в Facebook, где назвал Одьяра манипулятором. Понятно, что тема беженцев и их адаптации болезненна для Франции, пережившей трагедию с нападением на редакцию Charlie Hebdo,— это в значительной степени и объясняет победу "Дипана" в Канне. За истекшие полгода страна подверглась новой жесточайшей атаке, а Европу заполнили орды беженцев, среди которых никакой детектор лжи не отфильтрует потенциальных террористов. Казалось, именно Жак Одьяр, минуя политические клише, способен перевести борьбу этносов и религий в универсальный жанрово-психологический регистр. Но, в отличие от многоцветного "Пророка", "Дипан" вышел одноцветным, и художественная правда так и не родилась.