«Я давно грезил идеей ювелирной выставки, той, что показала бы, что ювелирное искусство у нас живо. Но площадка должна была быть подходящей — я не хотел проводить ее в неприметной галерее. Нужно было знаковое место».
— Как случилось, что вы занялись ювелирным делом?
— Я окончил Казанское художественное училище в 1980-х, тогда профессии дизайнер у нас не существовало, я был "художником-оформителем", но учили нас именно дизайну. Занятия — теория, а потом практика — длились весь день. У нас были потрясающие педагоги! Один из них основал творческий союз, и я занимался там батиком и художественным витражом. Но совсем не потому, что мне страстно этого хотелось. Просто нужны были специалисты в батике и витраже — и мы освоили эти занятия, причем на очень высоком уровне. Драгоценных дел мастером я тоже стал совершенно случайно. Набирали трех человек для обучения ювелирному искусству в рамках программы возрождения искусств и ремесел и по совершенно непонятной мне причине отправляли в Душанбе. Я позвонил в компанию, которая занималась проектом, набор был уже окончен, но меня взяли четвертым, и в 1992 году я уехал в Таджикистан. Нас привезли в кишлак к известному национальному ювелиру: на первом этаже дома была его мастерская, на втором — ткали ковры. Долго мы там не задержались: меня чуть было не женили насильно, пришлось, кроме шуток, убегать в ночи. Уже из Душанбе мы позвонили в компанию, которая нас отправила на стажировку, и нас определили в ювелирную мастерскую. Там мы поработали дня три, а потом начались беспорядки в Душанбе. Нам пришлось работать грузчиками, чтобы выбраться из города. А когда я вернулся в Казань, мне начали заказывать украшения и приносить их на ремонт — все же знали, что я уезжал учиться на ювелира! Хоть тогда я и порванную цепочку не знал, как спаять, но признать, что я чего-то не умею, я не мог, пришлось учиться. Было тяжело: приходилось браться за любую работу, даже ремонтировать фасад здания своей родной школы, чтобы по вечерам учиться ювелирному делу.
И уже в 1994 году я взял первую премию на фестивале прикладного искусства мусульманских стран, проводимом в Пакистане под эгидой ЮНЕСКО.
— Чему было тяжелее всего научиться?
— Была такая одержимость, что получалось все. Многие ювелиры сейчас говорят, что, если бы у меня было классическое ювелирное образование, я не смог бы прийти к тому, что сейчас делаю. Появились бы рамки. Тогда я воплощал в жизнь любую свою идею, не задумываясь, возможно ли это. Первую коллекцию украшений с эмалями я сделал в 1996 году. Оставалось всего несколько месяцев до выставки во Франции, в Пуатье, в которой меня пригласили участвовать, она должна была открыться в марте, а в конце января один знакомый привез из Москвы эмали и в двух словах объяснил, как с ними работают. Я подумал, что у меня есть опыт работы с витражами, почему бы не попробовать эмаль? Тем более мне всегда не хватало цвета в украшениях, тогда я еще делал традиционные национальные вещи, отсылавшие к культуре волжских булгар. И вот я попробовал поработать с эмалью, и мне невероятно понравилось: за январь--март я создал совершенно новую коллекцию и привез во Францию только ее. До сих пор эмаль занимает одно из главных мест в моих украшениях. Причем сейчас, когда я смотрю на свои старые работы, я иногда не понимаю, как мне вообще удалось это сделать. Был у меня, например, браслет, целиком покрытый эмалью. Сейчас мой опыт говорит, что невозможно такой сделать, но сделал же!
— Эмаль обращает на себя внимание в ваших украшениях, а что еще определяет стиль Ilgiz F.?
— Дизайн, который можно назвать современным ар-нуво и ар-деко. Но это условное определение, конечно. Когда-то я опирался на произведения таких мастеров, как Лалик, Вевер, Фуке,— вообще на французскую школу, но сейчас, полагаю, во многих технологиях я превзошел их. И это не бравада, просто технологии настолько шагнули вперед, что стыдно было бы делать хуже. Сейчас есть 3D-моделирование, резьба по воску сменила лепку, появилась лазерная сварка и так далее, поэтому и возможностей больше. Во времена Лалика, например, витражная эмаль была шириной не меньше 2-2,5 мм, а сейчас я могу сделать ее миллиметровой и применять в деталях сложной конфигурации — и все это рассчитать.
Говоря о том, какие созданные мной украшения я считаю определяющими мой стиль, не могу не упомянуть кольца. Почти каждое из них рассказывает историю. Раньше сложные сюжеты доверяли украшениям крупных форм — тем же брошам. Подобные кольца были редкостью, а у меня почти каждое из них — история. Кстати, немного обидно, что сейчас не носят таких крупных украшений, как раньше. В Музее Галуста Гюльбенкяна, например, есть потрясающая брошь-стрекоза Лалика, сейчас таких просто не делают! И это во многом продиктовано нашим образом жизни — таким украшениям в ней практически нет места.
— У Лалика был Гюльбенкян, а у вас есть такой человек?
— К сожалению, сейчас вообще мало коллекционеров ювелирного искусства. А некоторые из тех, кого я знаю, говорят, что если бы современных художников-ювелиров было больше, был бы и рынок. Увы, сегодня его нет.
Украшение, ценное с художественной точки зрения, а не только благодаря редким камням, сейчас не рассматривается как хорошая инвестиция. Да и сюжеты бывают непростыми для восприятия. У меня, например, есть украшение "Вороны" — это сложный образ, он не позитивен, не каждый может его понять. Наверное, поэтому, у меня есть эскизы, по которым я так и не стал делать украшения — и вряд ли стану, если не найдется коллекционер, который их оценит.
— А были вещи, которые пока не были изготовлены, не давали вам покоя, не давали думать ни о чем другом?
— Были, конечно. Работу "Снегири" я делал практически без эскиза. Одним российским ювелирным журналом был объявлен конкурс, и мне стало интересно. Родилась идея "Снегирей", и я создал их примерно за полтора дня. Сейчас, когда я делаю новые работы этой серии — причем уже точно знаю, как их делать,— со мной вместе работает 17 человек: закрепщики, скульпторы, ювелиры. Тем не менее меньше недели работы на одну вещь не уходит.
"Снегири" тогда выиграли в конкурсе, но главное — благодаря этому украшение попало на Международный конкурс ювелирного дизайна в Гонконге в 2011 году, так как журнал был аккредитован при гильдии ювелиров и подал заявку на участие в соревновании своих работ-победителей.
Потом я еще раз побеждал в этом конкурсе, уже с серьгами и кольцом "Затмение" с граненым жемчугом. Не могу сказать, что гран-при чем-то помогает здесь, в России, скорее — на Западе. В Лондоне, Женеве. Но это тоже важно: мои украшения продаются не только в России.
— Кроме того, вы сотрудничаете с часовой компанией Bovet.
— Да, три года назад мы начали работать со швейцарским мультибрендом Les Ambassadeurs, была презентация, много статей. Так мы познакомились с Bovet. В конце ноября в Москве мы покажем первые пять часов, циферблаты для которых я делал. Для меня это новый этап в творчестве, и эстетический, и технический.
— 31 марта следующего года откроется ваша персональная выставка в Кремле, как появился этот проект?
— Я давно грезил идеей ювелирной выставки, той, что показала бы, что ювелирное искусство у нас живо. Но площадка должна была быть подходящей — я не хотел проводить ее в неприметной галерее. Нужно было знаковое место. Помог случай. Нас познакомили с Еленой Гагариной, она побывала у меня в мастерской, и хотя до этого, насколько я знаю, она была против выставки современного ювелира в Музеях Кремля, после она предложила ее сама.
— Что мы увидим на выставке?
— Я покажу работы разных лет, какие-то одолжу у клиентов. Но из 200-250 представленных предметов будет и около 50% совершенно новых, тех, которые раньше никто не видел.
У меня было много идей: я хотел, например, сделать выставку-мастерскую ювелира, показать процесс создания, но от части идей пришлось отказаться из-за специфики площадки, из-за того, что это историческое здание. Но мы все равно постараемся сделать настолько интересный проект, насколько это возможно.
— Часть работ на выставке будет из частых собраний. Можно ли говорить о том, что у Ilgiz F. уже есть свои преданные коллекционеры?
— В основном это постоянные клиенты, но есть и несколько коллекционеров. Надеюсь, что проект в Кремле привлечет внимание новых коллекционеров, для которых важно, что мои работы есть в музеях — в Музеях Кремля их, например, пять, что мои украшения участвовали в крупных выставках.