Возобновление балет
Самый московский из классических балетов — "Дон Кихот" Александра Горского (1900 года) и еще полудюжины советских авторов — переехал с Новой сцены на торжественную Историческую, а заодно сменил декорации и костюмы. О последствиях переезда и косметического ремонта рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
"Дон Кихот" — самый живучий балет в мире. Он позволяет делать с собой все: вставлять новые танцы, менять местами порядок сцен, переносить вариации из других балетов, сочинять новые. С 1900 года (когда петербуржец Александр Горский поставил на либретто Мариуса Петипа собственную, московскую версию, которую — исключительный случай — впоследствии перенесли в Петербург) только в Большом театре "Дон Кихот" пережил с десяток постановок, включая две военные, 1942 года, в эвакуационном Куйбышеве и прифронтовой Москве. В партитуру Минкуса благополучно врастали номера Соловьева-Седого и Желобинского, хореографию Горского дополняли Ростислав Захаров, Касьян Голейзовский, Анатолий Симачев, а также множество танцовщиков — от лучшего Эспады 1940-х годов Сергея Кореня до непревзойденного Владимира Васильева, вознесшего партию Базиля к вершинам сегодняшней виртуозности. Редакция, которая существовала в Большом до прошлого года, была наитрадиционнейшей: в 1999 году тогдашний балетный худрук Алексей Фадеечев вернул на сцену спектакль своего детства, убрав мертворожденную версию Юрия Григоровича. На премьере радость была всеобщей. Жизнерадостные декорации Сергея Бархина, исторические костюмы, отсылающие к постановке 1906 года, оживившаяся труппа, россыпь отлично исполненных ролей — все заставляло говорить о возрождении балета Большого после драматических перипетий последнего десятилетия ХХ века.
С тех пор спектакль разболтался: ушли на пенсию участники премьеры, утратили смысл мизансцены, распоясались в актерской отсебятине танцовщики, перевирая или адаптируя хореографический текст. К тому же востребованный спектакль следовало перенести с небольшой Новой сцены на главную, Историческую — там больше мест для зрителей, да и балет многолюден. Почистить "Дон Кихота" пригласили его автора Алексея Фадеечева. Дежурный перенос балета со сцены на сцену не то что премьерой, даже возобновлением трудно назвать: он шел еще в прошлом сезоне, танцевать должны были те же самые люди. Словом, ничто не предвещало беды.
Хотя, конечно, решение заказать новые декорации Валерию Левенталю выглядело спорным: художник оформлял не один "Дон Кихот" и неизменно неудачно — сценография спектакля, идущего поныне на сцене Музтеатра Станиславского, равно как и декорации версии Григоровича, вышли жеманными, тусклыми, концептуально невнятными. Волею судьбы новый заказ Большого оказался последней работой художника: Валерий Левенталь скончался, едва завершив работу над эскизами. Не желая обсуждать его работу, скажем лишь, что по-веласкесовски обстоятельные исторические костюмы Елены Зайцевой далеко не всегда сочетаются с декорациями, в которых раскрашенные "под реализм" задники помещены в условные — золотые или черные — рамы голых кулис, а с колосников давяще-низко провисают пышные драпировки тканей. Впрочем, стремление уйти от вековых традиций не чуждо и художнице по костюмам. Традиции жестоко мстят: одна балеринская пачка третьего акта (красная с черной отделкой и широкой золотой каймой по ободу — вылитая хохлома) способна перечеркнуть изыски богатых придворных платьев, в которых щеголяет миманс.
Впрочем, странности оформления можно было бы отмести как второстепенные, если бы режиссерско-хореографическая чистка "Дон Кихота" заставила балет засиять былой свежестью. Увы, мусор лишь размели по углам, отчего руинированные фрагменты спектакля явились во всей неприглядности. В первую очередь характерные танцы (их также называют народно-сценическими), которых в "Дон Кихоте" больше, чем в любом балете. Алексей Фадеечев, бывший классический премьер, мало что понимает в этом жанре (до конца 1960-х в каждой большой труппе СССР для исполнения таких танцев содержались специальные, характерные артисты), а потому всю каблучную "испанщину" и "цыганщину" отдал на откуп репетитору Большого Юлиане Малхасянц.
Бывшая характерная солистка театра с младых лет танцевала не то, что поставлено, а то, что могла, компенсируя искалеченность хореографии убойным темпераментом, агрессивно-вульгарной манерой подачи и некоторыми ноу-хау, среди которых особой эффективностью выделялся мостик со специфическим прогибом в крестце, позволяющим волосам танцовщицы подметать сцену. Теперь все "испанки" Большого гнутся именно так: деловито расставляя ноги пошире и целеустремленно доставая головой до пола. Между этими гимнастическими прогибами академический хореографический текст попросту отсутствует или трансформирован до полной неузнаваемости. А поскольку нынешнее, премьерное исполнение будет считаться эталонным, то московский характерный танец можно считать похороненным окончательно. Единственной уцелевшей пляской (точнее, ее последней частью, поскольку драматическая середина была исполнена с экстатической невразумительностью) оказался сольный "Цыганский" в исполнении Анны Антроповой, танцовщицы достаточно зрелой, чтобы помнить, как эту партию исполняли до эпохи Юлианы Малхасянц. Дурно станцованная "Джига" — поставленный в 1940 году танец ирландских пьяных моряков — колориту новому спектаклю не добавила, а вот бесследно исчезнувший в третьем акте танец детей-амуров заставил пожалеть о себе.
Да что там характерный танец, когда классические партии "Дон Кихота" исполнены так, будто на сцене не одна из лучших трупп мира (в чем корреспондент "Ъ" была уверена до последнего вечера), а провинциальная компания недоученных новичков. Безукоризненно танцевала разве что Ольга Смирнова, чья Повелительница дриад уверенно противостояла малограмотному окружению. Подчиненные ей кордебалетные дриады подскакивали в entrechat-quatre неровным забором, "четверка" прыгала свои jete вразнобой, анемично улыбающийся Амур — Юлия Лунькина вяло перебирала вязкими ногами, сохраняя чиновную неподвижность корпуса. В первой, прыжковой вариации третьего акта артистка кордебалета Елизавета Крутелева на круге больших jete с уверенностью какой-нибудь Кшесинской демонстративно заскакала поперек музыки, давая понять маэстро Сорокину, что темп ей неудобен. Во второй вариации Дарья Бочкова и вовсе не отделялась от земли.
На фоне этой массовой разрухи Китри и Базиль выглядели вполне достойно. Мария Александрова танцует партию Китри уже полтора десятилетия, и, хотя лет десять назад это давалось ей куда легче, опыт позволил балерине удержаться на плаву. Мария Александрова, поделив движения на главные и необязательные, акцентировала зрительское внимание на прыжках и вращениях, не насилуя тело в адажио и не отвлекаясь на мелкие па. Самоконтроль и нескрываемое удовольствие, которое эта Китри получала от пребывания на сцене, выгодно отличали ее от бессмысленно улыбающихся коллег, танцующих словно наобум. Ее партнер Владислав Лантратов не воспользовался возможностью посоперничать с дамой: оставаясь в тени Китри, его герой оказался изящным кавалером, скорее идальго, чем цирюльником. Впрочем, в партнершу этот Базиль был искренне влюблен, а вариацию третьего акта исполнил безупречно.
Главные герои будут вытягивать этот балет и в дальнейшем: в буклете указано девять Китри и восемь Базилей, включая приглашенных звезд Наталью Осипову и Сергея Полунина. Но плановая чистка главного балета Большого театра оказалась фатальной. Та самая постановка, которая 17 лет назад возродила труппу после бедственных 1990-х, сейчас похоронила иллюзорное благополучие сегодняшнего балета Большого. На премьере присутствовали сразу три балетных худрука: бывший — Алексей Фадеечев, нынешний — Сергей Филин и будущий — Махарбек Вазиев, единственный, кто не сиял от удовольствия. Еще бы: ему-то и придется расхлебывать нежданные последствия генеральной уборки.