Российская политика «поворота на Восток» пока не оправдала тех надежд, которые на нее возлагались после охлаждения отношений с Европой и США. «Власть» пыталась разобраться, почему это произошло и что делать дальше.
Рисунок: Коммерсантъ / Андрей Шелютто
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
«Несмотря на то что официально “поворот на Восток” никто не объявлял, внимание российских бюрократов к Китаю сильно выросло»
Отсчитавший свой первый полный год российский «поворот на Восток» не пнул в конце декабря прошлого года только ленивый. По мнению большинства опрошенных «Властью» политиков, бизнесменов и даже некоторых чиновников, он провалился. Ощущение субъективное (никаких критериев его успешности заявлено не было), но оттого не менее заслуживающее внимания. Оно может показаться странным на фоне безусловных политических успехов: заключения Владимиром Путиным и Си Цзиньпином соглашения о стыковке Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути в мае 2015 года и присутствия китайского и российского лидеров на парадах в Москве и Пекине 9 мая и 3 сентября соответственно. Традиционное военное сотрудничество также демонстрировало положительную динамику: Китай стал первым зарубежным покупателем систем ПВО С-400 и самолетов Су-35. Производителя для энергокабеля в обесточенный Крым также нашли в Китае, им стала компания Jiangsu Hengtong. Что же пошло не так?
После присоединения Крыма к России и введения западных санкций в марте 2014 года Россия была исключена из группы G8. Российская элита восприняла это событие достаточно болезненно: со времен Бориса Ельцина членство в клубе развитых государств было одним из свидетельств сохранения страной статуса великой державы наравне с правом вето в ООН и ядерным паритетом с США. Реагируя на исключение России из «большой восьмерки», власть и околовластное экспертное сообщество объявило, что Запад все равно находится в упадке, а главные партнеры России по строительству нового мира входят в группу БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка). В преддверии визита на VI саммит БРИКС в бразильскую Форталезу в июле 2014 года Владимир Путин призвал членов этого клуба «настойчиво противодействовать попыткам отдельных государств навязать международному сообществу курс на смещение неугодных режимов».
На мероприятии стало понятно, что никакой значимой поддержки (даже вербальной) «новые центры силы» Москве не окажут. Связи с США и ЕС оказались для них куда важнее, чем солидарность с крестовым походом России против мировой гегемонии. На академическом форуме БРИКС один из приближенных к руководству Бразилии местных аналитиков заявил, что его страна «не будет воевать против Запада, потому что она и есть Запад». Схожей позиции придерживались Индия и ЮАР.
Довольно быстро круг потенциальных партнеров на замену западным странам сузился до Китая. В экономике Москва и Пекин никогда не имели глубокой взаимозависимости. За исключением военных контрактов и строительства «Росатомом» двух блоков Тяньваньской АЭС, отношения традиционно проистекали по формуле «нефть в обмен на ширпотреб». Зато в политике две тяготеющие к сильной централизации и болезненно охраняющие собственный суверенитет страны с начала 2000-х годов создали некое подобие симбиоза. В 2001 году стороны подписали ключевой договор «О добрососедстве, дружбе и сотрудничестве» и создали Шанхайскую организацию сотрудничества. В 2005 году, после ратификации соглашения с Китаем о границе, Россия стала единственной граничащей с КНР страной, с которой та разрешила все территориальные споры. Россия и Китай все нулевые годы практически синхронно голосовали в Совбезе ООН по важным вопросам, а свои первые в должности визиты все председатели КНР со времен Цзян Цзэминя совершали в Москву.
Основы «поворота» были заложены еще в 2012 году в преддверии саммита АТЭС, проходившего во Владивостоке. За полгода до него в своей предвыборной февральской статье Владимир Путин заметил, что у России появился «шанс поймать “китайский ветер”» в паруса российской экономики. Через три месяца было официально открыто Минвостокразвития, в задачи которого входило в том числе привлечение азиатских (в основном китайских) денег. Практическое сотрудничество помимо нефтегазовой сферы (контрактов «Роснефти» 2013 и 2014 годов) тем не менее развивалось не слишком активно. Российский бизнес и чиновничество испытывали недоверие к китайским партнерам и в основном использовали переговоры с ними для давления на европейцев в вопросах цен на ресурсы.
Все изменилось после введения в отношении России западных ограничений в ответ на присоединение Крыма. «Несмотря на то что официально “поворот на Восток” никто не объявлял, а первый вице-премьер Игорь Шувалов даже отрицал в июне 2015 года его существование, внимание российских бюрократов к Китаю очевидно сильно выросло»,— поделился с «Властью» воспоминаниями руководитель Азиатской программы Фонда Карнеги Александр Габуев. На «азиатский Давос» в китайский город Боао в апреле 2014 года впервые поехала огромная российская делегация во главе с вице-премьером Аркадием Дворковичем. «Газпром» и CNPC, которые более десяти лет не могли договориться о поставках газа в Китай, форсированно подписали в мае 2014 года 30-летний контракт на поставку 38 млрд кубометров газа, предполагавший строительство газопровода «Сила Сибири». Через год, 8 мая 2015 года, он был дополнен договором о строительстве второй нитки газопровода, а 3 сентября — меморандумом о создании третьей. Несмотря на то что соглашения имели сильную политическую составляющую и вызывали серьезные вопросы с точки зрения коммерции, они создали ощущение наращивания сотрудничества и готовности Китая инвестировать в Россию «вдолгую». Это, в свою очередь, создавало приятную иллюзию, что «в случае чего» Пекин будет жизненно заинтересован в финансовой поддержке России хотя бы для того, чтобы не потерять вложенные средства.
«Реакция китайцев на наше внимание была скорее сдержанно холодной»
В конце 2015 года неумолимые цифры убили в глазах экспертов весь пафос нерушимой российско-китайской дружбы. Несмотря на подписание соглашений по целому ряду крупных проектов в машиностроении и нефтегазовой сфере, рухнувший рубль не дал воспользоваться их успехами. Обвал торговли с КНР по итогам 2015 года, скорее всего, составит около 30%. Не воспользовались китайские инвесторы и падением цен на активы в России: в нее было вложено 0,7% суммарных инвестиций КНР за рубеж в 2015 году, $794 млн из $116 млрд. На 30% выросли поставки нефти в Китай, но из-за падения курса рубля ровно на столько же упали доходы от ее экспорта. Поставки сжиженного природного газа упали за январь—сентябрь 2015 года на 51,3%, а в денежном выражении — на 71,5%. Периодически приходящие с мест строительства второй нитки газопровода тревожные сообщения о задержках и странных кульбитах китайских партнеров заставляют опасаться за судьбу проекта.
Попытки российских госкомпаний заместить пересохший поток европейских кредитов азиатским к успеху не привели. Ценящие отношения с американскими коллегами китайские банки предпочли (за исключением политически мотивированных местных аналогов ВЭБа и ВТБ, ExIm Bank и China Development Bank) по факту присоединиться к санкциям против России и всеми силами уклонялись от выдачи кредитов. Более того, как сообщил «Власти» исполнительный директор Делового совета Россия—АСЕАН Виктор Тарусин, многих россиян вынуждали закрывать счета в китайских банках и переводить средства в другие места. Не найдя понимания у азиатских коллег, «Газпром» 9 декабря объявил, что возвращает ежегодный День инвестора, в 2015 году проведенный в Сингапуре и Гонконге, обратно в Лондон и Нью-Йорк. Причиной такого поведения собеседники «Интерфакса» в компании назвали «нерешительность и консервативность азиатских инвесторов».
Активно инвестировать в Россию у Китая особенных причин нет. Пекин, руководствуясь жесткой экономической логикой, обычно инвестирует либо в страны первого мира, способные дать технологии и практики управления (США), либо в страны третьего мира, относительно дешево и без лишней мороки с трудовым законодательством расстающиеся с ресурсами и посевными площадями (Судан, Зимбабве). Россия не принадлежит ни к первой, ни ко второй категории. Если судить по рейтингу простоты ведения бизнеса Doing Business, где Россия в октябре поднялась до 51-й позиции, Китай окружают Сингапур (1-е место), Гонконг (5-е место), Южная Корея (4-е место), Тайвань (11-е место) и Малайзия (18-е место). В рейтинге Global Opportunity Index, измеряющем инвестиционную привлекательность государства, Россия занимает 81-ю позицию, Сингапур — 1-ю, Гонконг — 2-ю, Малайзия — 10-ю, Южная Корея — 28-ю, Япония — 17-ю. При этом по показателю «верховенство права» Россия откатывается сразу на 119-ю позицию, в компанию Нигерии и Мозамбика.
Политические договоренности и помпезные декларации о совместной дружбе вызвали у определенной части бизнеса и чиновничества ощущение, что теперь китайским компаниям будет дано указание заключать контракты с Россией на условиях хуже рыночных. Этого не произошло. «Россия, мне кажется, слишком эмоционально отреагировала на объявление поворота на Восток. Реакция китайцев на наше внимание была скорее сдержанно холодной,— замечает Ирина Сорокина, ответственный секретарь Российско-Китайской палаты по содействию торговле машинно-технической и инновационной продукцией.— Мы ожидали потока инвестиций из Китая, но они предпочитают медлить и все очень тщательно взвешивать». По ее мнению, китайские бизнесмены в любом проекте превыше всего ценят степень возвратности инвестиций и готовность партнеров вкладывать живые деньги, к чему наши предприниматели зачастую не готовы. «Проекты, в которых российская сторона предлагает участие “интеллектуальной собственностью”, а у партнеров запрашивает в качестве доли в совместном предприятии деньги, у китайцев энтузиазма чаще всего не вызывают»,— добавляет Ирина Сорокина.
В некоторых случаях бизнесмены и чиновники из КНР вели себя особенно не «по-товарищески». В начале декабря 2015 года Китай разрешил России экспортировать зерно из ограниченного числа областей, но только в мешках, а не насыпью. Это, по мнению экспертов, опрошенных «Властью», делало экспорт малорентабельным и ставило Россию в неравные условия по сравнению с другими поставщиками Пекина. В том же месяце глава НП ГЛОНАСС Александр Гурко жаловался, что после закрытия западных рынков китайцы подняли закупочные цены на электронные компоненты системы в три-четыре раза. В целом подобное поведение для китайцев типично. В интервью Financial Times 19 января иранские бизнесмены жаловались, что в период санкций против Тегерана китайские бизнесмены активно пользовались положением страны, задирали цены и задерживали поставки.
«Они говорят: “Мы готовы инвестировать, но нам нужно 50%+1 голос”»
Проблемы поворота, очевидно, вызвали в руководстве страны желание как-то улучшить ситуацию, но усилий этих, по мнению экспертов, было недостаточно для радикального изменения ситуации. «Правительство пыталось осмысленно наращивать экспертизу,— говорит Александр Габуев.— Заработал подкомитет по продвижению экономических интересов России в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В остальном — продолжалась работа прошлогодних форматов вокруг первого вице-премьера Игоря Шувалова». Собеседник «Власти» из крупной нефтяной компании заметил, что «госкомпании достаточно формально к этому относятся. Очень неохотно несут проекты, государство их подталкивает. Заседания межправкомиссии (Российско-китайская комиссия по подготовке регулярных встреч глав правительств.— “Власть”) проводятся формально, делаются какие-то отписки». Пока, по словам собеседника «Власти», Россия больше действует в «режиме Марко Поло», пытаясь освоиться в относительно новой для себя азиатской реальности.
Впрочем, в случае, когда к китайским партнерам удается найти подход, это может привести к интересным результатам. Гендиректор компании En+ Максим Соков уверен, что привыкнуть к особенностям китайского способа ведения бизнеса непросто, но вполне возможно. «Надо иметь в виду, что с Китаем ты не можешь просто повернуться и за один момент выстроить отношения. Ты должен выпить с этими людьми некоторое количество чая и сказать много слов уважения, но после этого все идет достаточно быстро,— заметил он в беседе с “Властью”.— Пословица про “долго запрягаем, но быстро едем” определенно имеет в Китае эквивалент». По мнению господина Сокова, там, где европеец считает, что решение уже принято, китаец видит лишь платформу для начала следующей стадии переговоров.
В 2015 году En+, компания «Ланит», правительство Иркутской области, а также китайские компании Huawei и Centrin Data Systems подписали соглашение об открытии Центра обработки данных. Пустить в эксплуатацию его собираются уже летом 2016 года. Хранилища данных будут обрабатывать информацию китайских компаний, поставлять которую взялась Huawei, предоставляющая оборудование. В отличие от частично «политического» газопровода «Сила Сибири», этот проект имеет исключительно коммерческую основу, а потому имеет все шансы на успех. Экономика проекта проста: холодный сибирский климат (серверам нужно постоянное охлаждение), дешевая электроэнергия с сибирских гидроэлектростанций (в себестоимости продукции ЦОД она составляет до 60%) и необъятный китайский рынок, которому нужно все больше мощностей для обслуживания клиентов.
Впрочем, изменение отношения китайцев в последние годы заметил и Максим Соков. «Сейчас они стали требовать во многих компаниях контроль, раньше этого не было,— замечает он.— Они говорят: “Мы готовы инвестировать, но нам нужно 50% + 1 голос”». Из-за этого, по его словам, в 2015 году не состоялись очень многие сделки, в том числе и у En+. «У нас были переговоры с компанией в сфере гидроэлектроэнергетики, и все уперлось как раз в вопрос контроля,— замечает Максим Соков.— Мы готовы китайцев пускать в объеме 50% минус 1 акция, но не давать контроль. Мы же на своей территории». Заключение в конце года сделок о продаже китайцам 9,9% в проекте «Ямал-СПГ» НОВАТЭКа и 10% СИБУРа на этом фоне он считает большим успехом.
Как отметил старший научный сотрудник Научно-исследовательского финансового института Минфина России Сергей Савинский, часто проблемы российских предпринимателей в общении с китайцами связаны с непониманием бизнес-культуры друг друга. «Если брать сельское хозяйство, то проблем найти в Китае контрагентов, интересующихся экологически чистым производством, нет,— делится он с “Властью” наблюдениями.— Но искать контрагентов через интернет бесполезно, надо приглашать их к себе, убеждать в надежности, установить неформальный контакт, потратиться на переводчика, на юридическое сопровождение». Иначе, считает господин Савинский, контакт может закончиться к совместному неудовольствию обеих сторон.
Главным результатом года стало то, что российские чиновники и бизнесмены открыли для себя Азию и начали постепенно пытаться разобраться в местных правилах ведения дел. «Восток начал обсуждаться на стратегических сессиях крупных компаний, причем не только государственных. Задумываются они пока не очень квалифицированно,— поделился с “Властью” наблюдениями руководитель Лаборатории региональных исследований Института исследований развивающихся рынков школы “Сколково” Дмитрий Онтоев.— Основная проблема — рынок забит. Западные компании повернули на Восток 40 лет назад, и российским приходится очень серьезно толкаться локтями, к чему они не очень были готовы».
2016 год начался многообещающе: 18 января российская делегация устроила вгонконгском Asia Society Hong Kong Center мероприятие под названием «Место России в экономической модели АТР — новые возможности для роста и инвестиций». Вице-премьер Аркадий Дворкович и магнат Виктор Вексельберг пытались убедить (стенограмма предоставлена Asia-in-focus.com) аудиторию, состоявшую из влиятельных азиатских бизнесменов, в перспективности инвестиций в Россию. Аудитория реагировала с пониманием, но при ответе на один из вопросов ведущего, гонконгского бизнесмена Ронни Чана, Аркадий Дворкович случайно открыл присутствовавшим главный секрет российского государства: отсутствие долгосрочного планирования. «Какой вы видите Россию через 10–20 лет?» — спросил Ронни Чан, добавив, что Си Цзиньпин ответил бы на этот вопрос мгновенно. «Нормальной страной»,— ответил Аркадий Дворкович, уточнив, что речь идет о государстве «сильном и открытом для мира». Удовлетворил ли этот ответ азиатских инвесторов, мы узнаем по результатам 2016 года.