Точка возврата

Крошечный мужской колледж, в котором на тот момент числились всего лишь 212 студентов, в заштатном американском городке Фултон 70 лет назад стал той самой точкой, где сделала крутой поворот мировая история. И все потому, что бывший премьер Великобритании Уинстон Черчилль избрал это захолустье для произнесения своей знаменитой речи. Принято считать, что с нее началась холодная война, державшая мир в напряжении 45 лет — до распада СССР и Варшавского договора летом 1991 года. Сегодня, в условиях нового и резкого похолодания в отношениях между Россией и Западом, о Фултоне вспоминают все чаще, говорят уже не только об исторических параллелях, а о "прямых цитатах" из далекого прошлого, звучащих в наши дни. "Огонек" задался вопросом: справедливо ли это?

Ответить на этот вопрос редакция попросила директора Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, академика РАН Алексея Арбатова

— Алексей Георгиевич, отмечая юбилей фултонской речи, многие ищут аналогии со временами начала холодной войны в нынешней ситуации. Вы видите такие аналогии?

— Отношения России и Запада сегодня во многом напоминают времена холодной войны. В послевоенном мире к этому привело отсутствие договоренности о том, что будет происходить в установленных ялтинскими и потсдамскими соглашениями сферах влияния каждой из стран-победительниц. Сталин в своей "зоне ответственности" стал менять общественно-политический строй — в государствах Центральной и Восточной Европы он создавал для Москвы "лояльный буфер", который не сохранился бы при демократическом строе в этих странах. А это возмутило и напугало Запад: в советской "зоне влияния" быстро начались массовые репрессии, уничтожение оппозиции, госперевороты, установление марионеточных режимов, лояльных Москве, внедрение социалистической госэкономики. Для таких мероприятий нужно было изолировать свою зону от Запада — отсюда то, что Черчилль назвал "железным занавесом".

— Но Россия не является сегодня центром распространения идеологии...

Фултон с нами

— Но и холодной войны в понимании 40-х годов сегодня нет! Скорее, мы можем говорить о некоей "гибридной холодной войне", когда не прерываются экономические и торговые связи, проводятся совместные полеты в космос, а резервные фонды России хранят в американских долларах и западных ценных бумагах (последнее в годы прошлой холодной войны было невозможно даже представить). Но и сегодня, как и в марте 1946 года, между Россией и Западом отсутствует договоренность о том, что должно происходить во многих важных зонах мира. Более того, не определены сами зоны. После распада СССР Россия сделала попытку закрепить свое особое влияние в границах бывшего СССР, но вместо ее "зоны ответственности" получилась зона столкновения интересов. Часть бывшего европейского советского пространства примкнула к Западу (страны Балтии), часть стала союзниками России (Армения и Белоруссия), остальные остались "проблемной зоной" (Украина, Молдавия, Грузия и Азербайджан). В Центральной Азии растет вероятность столкновения интересов России и Китая, инвестировавшего туда колоссальные средства. Извлекая уроки из последних кризисов Грузии и Украины, сегодня явно требуется вернуться к теме нового договора о европейской безопасности, закрепить нейтральное военно-политическое положение не присоединившихся пока стран, чтобы они не опасались России, а Россия — их вступления в НАТО. Нужно гарантировать территориальную целостность стран постсоветского пространства при условии, что они не попытаются изменить свой статус и границы (путем объединения Молдавии и Румынии, например). Нужно также по мере возможности согласовать пределы вмешательства во внутренние дела других государств, но одновременно создать международные гарантии соблюдения прав человека. Требуется снять противоречие между правом государств вступать в союзы и правом стран реагировать на то, что они воспринимают как угрозу извне (например, на расширение НАТО). И делать все это надо безотлагательно, а не ждать нового кризиса, когда ситуация снова накалится до предела.

— До железного занавеса, по-вашему, дойдет?

— Нет, если только его не опустит Россия, как некогда сделал Сталин. Черчилль в фултонской речи лишь констатировал, что СССР отгородился. Впрочем, если бы сэр Уинстон промолчал в Фултоне, Сталин все равно повернулся бы к Западу спиной. Он считал, что нужно предельно затянуть гайки внутри страны, и панически боялся нового "восстания декабристов" с участием возвращавшихся с европейских фронтов героев-победителей. Но и сегодня в России звучат призывы вновь отгородиться от Запада — закрыть выезд, прекратить свободный обмен валюты, преследовать тех, кто так или иначе связан с Западом ("нежелательные иностранные организации", "иностранные агенты").

— Но и Запад ввел антироссийские санкции...

НАТО поднимает знакомый фланг

— Это не железный занавес, а попытка заставить Москву изменить политику в отношении Украины. Запад насторожило позиционирование России в качестве противовеса США и ЕС, ее претензия на лидерство в незападном мире — вместе с Китаем, странами ШОС и БРИКС. Хотя экономической мощи России не хватает — она стремится возместить это дипломатией и военной силой, расширяет экспорт вооружений и мирных атомных технологий, демонстрирует огромный ядерный арсенал и обновленную армию. Но ни демонстрация силы, ни малоприятная западному уху риторика о готовности защищать повсюду интересы русскоязычных, не привели бы к санкциям. Они были привязаны к решению конкретного вопроса — Донбасса и Луганска. Как только он будет решен, Украина перестанет быть "занозой" в отношениях между Россией и Западом, наибольшая и самая болезненная для России часть санкций будет снята, хотя малая и незначительная, введенная после присоединения Крыма, останется. Иными словами, Запад беспокоят действия России за ее рубежами. И тут аналогия с фултонской речью (Черчилль назвал три зоны столкновения интересов — Турция, Иран и Европа) очень отдаленно просматривается.

— Нет Черчилля в своем отечестве?

— Нигде сегодня нет политика, сопоставимого по масштабам с такой личностью, как сэр Уинстон. Он был истинным мэтром Realpolitik. Да и проблемы дня сегодняшнего не чета тем, с которыми англичане сталкивались 70 лет назад: сейчас Лондон волнуют беженцы, ответ на вопрос, оставаться ли Великобритании в ЕС, и прием в Евросоюз Турции. А в 1946-м опасались третьей мировой. Впрочем, аналог фултонской речи все же прозвучал — с известными оговорками так можно назвать мюнхенскую речь Владимира Путина в 2007 году. Он в известном смысле сделал то же, что и Черчилль,— провозгласил несогласие с формировавшимся статус-кво. Путин объявил: Россия более не потерпит, что Запад с ней не советуется при решении вопросов, затрагивающих ее интересы, не считается с ее возражениями (например, в деле расширения НАТО, раздела Югославии, признании независимости Косово) и что так нельзя строить единое евроатлантическое пространство. Лично я далек от того, чтобы сравнивать Путина и Черчилля, но в Мюнхене была предпринята попытка пересмотра де-факто складывавшегося взгляда на отношения между государствами, как и в Фултоне.

— И у этой речи тоже были последствия?

«Ничего похожего я не припомню с момента распада СССР»

— Ну, конечно, не такие, как в годы холодной войны. Однако, когда Путин в третий раз вернулся в Кремль после четырех лет раздумий в некоей условной "александровской слободе", он изменил курс — вместо европейского пути, слов о единых нормах демократии, которые он произносил еще в 2007 году, была провозглашена опора на традиционные ценности. Причем тут дело не в отношении к гомосексуалистам, а в новом прочтении уваровской триады (православие, самодержавие, народность) применительно в современным условиям. Иных традиционных ценностей я как-то не увидел. Минувшей осенью Путин продолжил тему Мюнхена с трибуны ООН, перейдя через короткое время от слов к делу — началу военной операции в Сирии. В то же время российские власти, наверное, подспудно осознают, что с европейского пути лучше надолго не сворачивать. Иного пути к модернизации экономики и государства для нас просто нет. С нефтегазовой иглы нас не снимет ни "оборонка", ни сотрудничество с Китаем. Кстати, случай с Эрдоганом показал, что хорошие личные отношения с лидерами авторитарных режимов не являются гарантией от политической конфронтации и даже вооруженного столкновения. Но то Турция, а ведь есть и Китай...

— Вернемся все же к Фултону. Запад тогда, по сути, провозгласил, что с Россией иначе как силой нельзя! Разве что Рузвельт пытался по-другому, втягивая СССР в западный мир...

— Стратегия Рузвельта была во многом утопией: достаточно вспомнить, какой личностью и каким политиком был Сталин, ГУЛАГ, репрессии, переселение народов... Построенная Сталиным система была несовместима с сохранением союзнических отношений с Западом после разгрома общего врага. Черчилль прагматично и даже цинично смотрел на ситуацию, поэтому и ратовал за политику военно-политического сдерживания СССР. Правда, в далекой перспективе и Черчилль надеялся на ООН, предлагал наделить ее армией и даже полагал возможным передать ООН ядерное оружие, но не раньше, чем уйдет Сталин и СССР изменится. В последнем он отчасти оказался прав: через 7 лет после Фултона — день в день — вождя всех народов не стало, а его преемники сразу убавили напряженности в отношениях с Западом. Хотя и они вместе с США вели политику, не раз ставившую мир на грань ядерной войны (например, Карибский кризис). Но все же сталинская система постепенно смягчалась.

— Запад и сейчас не готов делать ставку на вовлечение России, а только на противостояние с ней?

«Мы скатились во времена новой холодной войны»

— В начале 1990-х Запад пробовал — оказывал экономическую и политическую помощь. Была мечта создать единое евроатлантическое пространство от Ванкувера (или Бреста) до Владивостока. Не получилось. В чем-то неправильно повел себя Запад: вмешательство во внутренние дела России было подчас грубым, НАТО явно спешило воспользоваться слабостью России и начало без причины расширяться, совершило агрессию против Югославии, Ирака, позже — Ливии с известными результатами, о которых говорил Путин в ООН. Это была ошибка, потому что в ответ США и их союзники получили рост антизападных настроений в России. Отчасти неумение ЕС и США смотреть на Россию как на равного партнера объясняется тем, что в ней видели страну, проигравшую в холодной войне. А в России считали и считают, что без СССР времен Горбачева и России времен Ельцина холодная война не завершилась бы, что именно Россия, встав на путь перемен, закончила холодную войну. Но помимо разногласий в этой оценке есть еще и объективное неравенство экономик.

— Но и в ЕС не все равны...

— Конечно, Люксембург экономически не равен Германии, но внутри Евросоюза и НАТО у них по одному голосу. Сравните с тем, как обстоят дела в союзах с участием России (ОДКБ, СНГ, Евразийский союз): Москва нередко предпринимает действия, не спрашивая согласия союзников (Грузия, Крым, Восточная Украина). Неудивительно, что она получает обратную реакцию: никто из них не признал присоединение Крыма, не вышел из Договора о сокращении обычных вооружений в Европе вслед за Россией, не ввел контрсанкций против Запада... Но экономическое неравенство внутри международных союзов — одно, а в отношениях между Россией и Западом — другое. Я не приверженец китайской модели, но Дэн Сяопин 30 лет кропотливо поднимал экономику Китая, пользуясь тем, что давал Запад, пока КНР не стал второй экономикой мира, и только после этого Пекин заявил, что неравноправного отношения к себе не потерпит. Россия, еще не построив мощную экономику и продолжая зависеть от цен на нефть, требует равного отношения немедленно. Однако танковых армий, полетов бомбардировщиков у чужих границ и запусков стратегических ракет для этого недостаточно.

— До нового поворота на Запад ждать полвека, как после Фултона до развала СССР?

«Мы по-разному трактуем окончание холодной войны»

— Предсказать сложно. С одной стороны, сирийская операция России явно преследовала цель не только нанести удар по террористам, продемонстрировать военную мощь и заявить претензию на лидерство вне своего региона, но и наладить контакт с Западом. Не могу не сказать, что это удалось — хоть в какой-то мере. С другой стороны, на Западе, видя, что рейтинги поддержки Путина и его новой политики зашкаливают за 80 процентов, пришли к выводу, что Россия развернется к ним лицом еще не скоро. При этом и Россия, и Запад, видимо, забыли о главном — об угрозе войны, которая тяготела над европейским континентом тысячу лет. Последние четверть века без масштабной европейской бойни — и прививка страха ушла. В Евросоюзе и НАТО расслабились настолько, что сейчас всерьез озабочены нехваткой военного потенциала и никак не могут согласовать совместные меры его увеличения. НАТО заявляет, что готово восстановить отношения при условии, что Россия прекратит демонстрировать силу соседям, что там расценивают как возобновление традиционной территориальной экспансии и даже называют "политикой реваншизма". Россия требует признать ее внешнюю политику как абсолютно оправданную и легитимную, как вынужденную самооборону. Разрешить эти противоречия и избежать эскалации можно только путем диалога. Главное, начать процесс деэскалации нынешней конфронтации. Мы живем на одном континенте, нам некуда отсюда уйти, мы или будем сотрудничать, или доведем дело до войны с катастрофическими последствиями. Думаю, что и Запад, и Россия изменят линию на военное противостояние, как только увидят, что за словами стоят дела.

Беседовала Светлана Сухова