Фото: Ullstein Bild/VOSTOCK-PHOTO
В год 70-летия Фултонской речи, навсегда связавшей образ России с «железным занавесом», мы представляем спецпроект о тех, кому удавалось за него проникнуть и рассказать об увиденном. Россия XX века в книгах посетивших ее иностранцев: все, что они считали нужным сообщить об этой стране,— в 16 мыслях.
Карл Шлегель / Karl Schloegel
"Постигая Москву" / "Moskau lessen"
Карл Шлегель — немецкий историк, специалист по истории Восточной и Центральной Европы, автор книг "Террор и мечта. Москва 1937" и "Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919-1945)". Работа "Постигая Москву" основана на записках, сделанных в Москве в 1982 году, и представляет собой, на первый взгляд, исследование московской архитектуры. На самом деле — это дневник впечатлений, поиск различий и сходств в парадигме "мы и они", попытка прочитать и сформулировать Москву. Заявляя о своем стремлении преодолеть стереотипность восприятия, Шлегель признает невозможность окончательной и однозначной формулировки и любовно собирает разнообразный фактический материал: списки зданий на некоторой улице или в некотором стиле, поэма из сокращений (ВНИИС, ВНИИСИ, ВНИИСинтезбелок...), выдержки из адресных книг, фотографии мельчайших фрагментов города. Текст приводится в переводе В.А. Брун-Цехового (М.: РОССПЭН, 2010).
1
Москва, при всем прогрессе туризма (а туристы, как и прежде, чаще всего ездят организованными группами), при всем переплетении с миром международного бизнеса и несмотря на массу политических и культурных делегаций, неподходящая территория для вольно бродящих странников.
2
Здесь я встретил гораздо больше сердечности, ошеломляющей потому, что она проявляется так непосредственно, без околичностей, словно встретились давние знакомые; иногда это приятно компенсирует долгий утомительный день. Оборотная сторона подобной прямоты — своего рода беспощадность, даже жестокость, ранящая в той же мере, в какой приятна сердечность. Отсутствует посредничество необязательного, наигранной формальности, которая гарантирует анонимность, но в то же время необходимую дистанцию и безопасность.
3
Едва ли в каком-то другом государстве мира существует столь систематически разработанный календарь праздников, основанный на исторических событиях, годовщинах и юбилеях — начиная от Куликовской битвы <...> до первого полета человека в космос. Между тем избыточная презентация прошлого сама по себе уже указывает на проблемы с историчностью. Насильственный разрыв с историей, очевидно, должен был быть излечен обилием исторических реминисценций, конечно же избирательных.
4
В городском пейзаже Москвы есть что-то от красоты каменоломни, если устремить взгляд на целое, не ограничиваясь какой-то одной точкой <...>. Огромный массив городского ландшафта открывает наблюдателю отложения веков. Слои предстают в своих особых оттенках, всякий раз различных.
5
О заторможенности товарооборота свидетельствует и кое-что еще: затянутая процедура расчета и упаковки, избыток персонала в магазине, где не так уж много посетителей. Конечно, в использовании счетов наряду с электронным калькулятором, в спокойной незаинтересованности продавщицы есть и своя прелесть. Тем не менее здесь обнаруживает себя не сопротивление инертной традиции рациональности денег, а неэффективность и иррациональность экономического механизма, считающего себя особенно рациональным и превосходящим капиталистическую анархию.
6
Диспропорцию между обилием деталей, декора и украшений, с одной стороны, и способностью видеть и воспринимать — с другой, можно преодолеть только благодаря беглости взгляда. Иначе прохожий чересчур переутомлялся бы, отвлекаясь от великих целей трудных будней. (Кстати, в метро контраст между немым призывом посмотреть вокруг и стремительным исчезновением великолепной картины в результате движения поезда доведен до крайности).
7
Реконструируя обмен ударами и объяснениями в любви, издавна практиковавшийся между жителями двух столиц, можно некоторым образом определить координаты самосознания, обитающего между двумя полюсами — Востоком и Западом — и колеблющегося между ними.
8
Фотография тех лет демонстрирует еще один памятник на площади перед знаменитым театром — львиную голову Дантона. Она лежит на гранитном блоке, будто отрублена. На заднем плане виден фасад "Метрополя". Эту картину можно истолковать и так: любой представитель молодого правительства, поначалу обитавшего в "Метрополе", глядя в окно, понимал, что революции могут стоить головы не только другим, но и ему самому.
9
Плавать зимой посреди ледяного, заснеженного города, в облаках пара, поднимающихся над улицей,— в этом есть какая-то фантастическая отвага, как если бы на Уолл-стрит захотели снести банки и расчистить место для детских садов. При всем этом гигантский круг есть не что иное, как результат затруднения. Там, где сегодня пар заволакивает точки купальных шапочек, первоначально должен был возноситься в небо новый, необозримо-мощный, просто-таки чудовищный центр советской власти. До этого не дошло.
10
Музеи выполняли в России иную функцию, нежели в Западной Европе. Там они были местами сбора накопленного за прошлые века художественного богатства, демонстрировали драгоценные оригиналы, хвалились обладанием чем-то уникальным. <...> Музеи здесь — педагогические учреждения, возникшие с образовательными и воспитательными целями.
11
Повсюду на передний план пробивается торжествующий жест. Крестьянки, вяжущие снопы, рабочие, запускающие механизмы, идеальные образы, указующие вперед. Ничто не говорит собственно об объектах осмотра, экспонатах. Гордый, демонстративный жест господствует над очевидностью реального дела.
12
Так и кажется, что с удвоением количества столиц был расщеплен, изолирован и тем самым сделан менее продуктивным потенциал конфликтов, столь плодотворно урегулированных в Европе.
13
Усадьба и дача — это не только строения, но и форма жизни, знак преемственности, несмотря на всю разницу между упряжкой четверней и электричкой, несмотря на расхождение между городом и деревней.
14
После знакомства с баней <...>: неомраченное, даже целомудренное отношение к телу, еще не знающее общественной дискриминации живого прикосновения к чужой плоти и далекое от умения держать себя, превращающегося в чопорность. Нагота существует как данность, а не как нечто, судорожно отвоеванное.
15
Работа в Библиотеке имени Ленина — урок теснейшего сосуществования гумбольдтовских этики и манер с самой мелочной цензурой.
16
Москва — место, где можно <...> проследить очень поучительные метаморфозы, обусловленные валютой, одеждой и статусом: превращение маленького человека в щедрого подателя чаевых, простого чиновника — в человека, козыряющего широкими жестами и с трудом обретенными манерами. Находятся, конечно, и люди, остающиеся теми, кто они есть.