В июне в Эрмитаже откроется выставка "Эрте — гений ар-деко: возвращение в Петербург". Накануне первой большой выставки в России одного из самых изысканных художников века перелистаем страницы его биографии.
Фото: AFP / Roger Viollet
Фото: DIOMEDIA / The Art Archive
Фото: DIOMEDIA / Fine Art Images
Настоящее Эрте-- Роман Петрович Тыртов. Потомок старинного рода, берущего начало от татарского хана Тырта, он стал известен всему миру под псевдонимом Эрте, который взял, "чтобы не позорить семью". Его отец, генерал-лейтенант флота, начальник Морского инженерного училища Петр Иванович Тыртов, был человеком строгого нрава, смягчить который могла только музыка. Римский-Корсаков, автор "Снегурочки", "Сказки о царе Салтане" и "Царской невесты", выпускник Морского кадетског корпуса и служивший на флоте, был другом семьи. Посещение его оперы "Садко" в Мариинском театре маленький Роман Тыртов, родившийся в ноябре 1892 года, позже вспоминал не только как чудо музыки, но и как пиршество красок и форм в костюмах и декорациях сказки об оказавшемся на морском дне новгородском купце.
"Я начал рисовать в три года",— писал Эрте в своих воспоминаниях. Уже в пять он сделал эскиз вечернего платья, который его мать, темноволосая женщина с пронзительно-черными на фоне фарфорового лица глазами, отдала портному. Платье имело успех, а юный наследник фамилии, кажется, понял, что не собирается идти по стопам пяти поколений морских офицеров, служивших российской короне...
С позволения матери Роман полностью отдается искусству. Он изучает пластические возможности тела под руководством балерины Марии Мариусовны Петипа, дочери создателя "Корсара", "Жизели" и "Баядерки", часами бродит под надзором гувернантки по залам Древнего Египта, Греции и Рима в Эрмитаже, разглядывает книги с персидскими и индийскими миниатюрами, пленяющими тонкостью и виртуозностью работы. Театры, музыка, выставки, фешенебельные магазины на Невском — все это становится для мальчика неиссякаемым источником восторгов. Неудивительно, что школьная форма и правила его угнетают и душат, он хочет поскорее закончить уроки, чтобы вернуться к краскам и кистям. Мать нашла повод показать рисунки Романа Илье Репину. Знаменитый художник отметил их стиль и дал совет продолжать работу. Юный Тыртов ему последовал. В 1912 году 19-летний юноша уехал в Париж.
В 1900 году Тыртов был здесь с матерью во время Всемирной выставки. Столица Франции произвела на него тогда ошеломляющее впечатление. Город огней и роскоши, сумасшедший Париж навсегда стал для него единственным возможным для жизни местом на земле. Двенадцать лет спустя мечта превратилась в реальность. Корочки специального корреспондента известного петербургского журнала "Дамский мир" дали Тыртову доступ в главные дома моды: он должен был снабжать журнал заметками о модных новшествах и набросками моделей. Мода быстро показала юноше свой нрав. Едва он устроился в небольшой модный дом "Каролин", как хозяйка выгнала его со словами: "Молодой человек, занимайтесь в жизни чем угодно, но никогда больше не пытайтесь стать художником по костюмам. Из этого у вас ничего не получится".
Назло сварливой даме — получилось. Тыртов собрал рисунки и отправился к самому Полю Пуаре, Полю Великолепному. Самый известный кутюрье эпохи прославился тягой к экзотическим расцветкам, ориентальным силуэтам и стремлению освободить женщин от корсета. Он придумал показы с манекенщицами (лучшей была его жена), собственные духи и даже интерьерную линию. Пуаре восхищался "этими русскими", взорвавшими Париж,— дягилевские "Русские сезоны" будоражили публику. Тыртов оказался как нельзя кстати. Именно в доме Paul Poiret Роман Тыртов стал подписываться псевдонимом, под которым вошел в историю,— Эрте.
У Пуаре Эрте отточил свой стиль. В его изысканных, тонких, необычных рисунках, певучих линиях и филигранно проработанных деталях соединились и выверенность линий эрмитажных греческих ваз, и красочность восточной миниатюры, и вычурность, и утонченность. С этого момента и до самого конца своей жизни в апреле 1990 года Эрте оставался верен этой манере, этому взгляду, взгляду человека моды. В его рисунках поза, заломленные руки, жемчуга, меха, блеск и игра ткани важнее, чем сама женщина, неизменно элегантная и точеная.
По окончании контракта с Пуаре в 1914 году Эрте неудачно попытался открыть собственный дом моды и начал работать с театрами. Среди прочего он создал эскизы костюмов для спектакля "Минарет", в котором на сцену выходила экзотическая танцовщица и шпионка Мата Хари. В этом же году он получил предложение, которое сделало его звездой. Владелец журнала Harper's Bazar (Bazaar стали писать только в 1929 году) Уильям Рэндольф Херст предложил Эрте долгосрочный контракт. С января 1915-го Эрте нарисовал для журнала 250 обложек и 2,5 тыс. рисунков. Херст был счастлив: "Чем бы был наш журнал без обложек Эрте?" Эрте купался во всемирной славе лучшего иллюстратора моды по обе стороны Атлантики.
Он работал как одержимый, педантично рисуя каждый день в одном из залов виллы, которую он снимал во время Первой мировой в Монте-Карло на холме над казино. Одетый в широкую пижаму, отделанную горностаем, этот тонкий, невысокий человек сочинял костюмы и декорации для светских маскарадов графа де Бомона и маркизы Луизы Казати. Именно Эрте принадлежит знаменитый костюм графини Кастильони из черного тюля с бриллиантами, в котором Казати произвела фурор на благотворительном бале-маскараде 3 июля 1924 года в Парижской опере. Сам Эрте появился на балу в костюме тореадора из золотого ламе. Поверх него был накинут усыпанный алыми розами плащ. Спускаясь по лестнице, Эрте бросал цветы в толпу шокированных гостей.
Эрте рисует эскизы для труппы Анны Павловой, балета Монте-Карло, Чикагской оперы, парижской Гранд-Опера, звезд парижских кабаре Мориса Шевалье и Мистангет, мюзик-холла "Фоли-Бержер" и его главной звезды темнокожей Жозефины Бейкер. Когда в 1923 году Эрте ценой неимоверных усилий смог добиться выезда своих родителей из советской России, отцу художника ничего не оставалось, как признать успех сына: "Ты был прав, выбрав артистическое поприще в Париже!"
Более чем десятилетняя работа с "Фоли-Бержер" научила Эрте виртуозно обращаться с театральной машинерией и светом. Этот опыт оказался бесценным, когда благодаря Херсту его пригласили на Бродвей. Американские журналисты окрестили Эрте "королем мюзик-холлов", но они и не подозревали, что художнику часто не давали ни цента на то, что сверкало роскошью в лучах софитов. Театральные инновации Эрте были бесчисленны. Он придумал "живой занавес" для ревю "Scandals" на музыку Джорджа Гершвина (его образовывали танцовщицы с плюмажами, в жемчугах и распахнутых вышитых тренах), "общие костюмы" (огромные костюмы, в которых выступала сразу группа артистов, "живые картины" — для одной из них в ревю "Ziegfeld Follies" потребовалось 10,5 км золотого ламе.
По эскизам Эрте одевались самые знаменитые кинодивы того времени — Клодетт Кольбер, Норма Ширер, Лиллиан Гиш. Эрте зовут в Голливуд, но он там долго не задерживается. Ритм жизни кинофабрики не отвечает его чувству прекрасного. Разочарованный кино, Эрте в середине 20-х обращается к промышленному дизайну и вместе с французским журналом "Art et Industrie" создает утилитарные бытовые предметы, лампы и домашние интерьеры. Еще одним проектом становится статья об изменениях в женской моде, которую он пишет для 14-го издания знаменитой энциклопедии Britannica (1929). Его собственный взгляд на моду отвечал времени. Это был стиль эксцентричной практичности. Он создал то, что сейчас назвали бы "унисекс",— одинаковые спортивные модели для мужчин и женщин, имевшие успех у модной молодежи. Еще в 1921 году Эрте предложил платье с асимметричным декольте, а в 1929-м — мужские костюмы из бархата и шелка. Вполне обычные для XVIII века, они были немыслимы в эпоху джаза.
Следующие сорок лет Эрте продолжал плодотворно работать для театров как сценограф, оформлял интерьеры, сотрудничал со старыми клиентами, но интерес к его графике сошел на нет. Война вычеркнула из жизни экзотических женщин с раскосыми глазами, гнущихся под тяжестью драгоценностей и тяжелой парчи. Эрте увлекся скульптурой. Его абстрактные работы "Свобода", "Внутренняя жизнь", "Тени и свет" из металла, дерева, эмали и стекла, по словам самого Эрте, "не являлись чисто абстрактными — они выражали эмоции, мысль, состояние". Затем его увлекла старинная техника "утраченного воска": скульптура лепилась из воска, обмазывалась глиной, воск вытапливался, а его место занимала бронза. В этой до странности эфемерной технике Эрте увлеченно переводил в трехмерное пространство эскизы своей юности, добиваясь детального воспроизведения в металле фактуры ткани и меха.
Его клиентами оставались те, кто помнил славу Эрте 30-летней давности, но их становилось все меньше, имя художника звучало только из уст профессионалов. И тут случилось чудо. В 1965 году, когда Эрте было 73 года (!), он встретил лондонского арт-дилера Эрика Эсторика. Владелец галерей в Лондоне и Нью-Йорке, Эсторик предугадал волну интереса к позабытому было ар-деко. Организованная им выставка Эрте имела феноменальный успех, все экспонаты, 170 работ, были куплены Музеем Метрополитен. По словам Эрте, это был беспрецедентный случай — купить полную экспозицию ныне здравствующего художника. Более того, в следующем году Метрополитен устроил показ, в который вошли сто из купленных работ. В то время в музее существовало правило, запрещающее устраивать персональные выставки ныне здравствующих художников, поэтому экспозицию назвали "Эрте и современники", включив в нее произведения Бакста, Гончаровой, Дюфи и других мастеров". Во время выставки в Нью-Йорке Эрте познакомился с Энди Уорхолом, которому еще недавно старомодное искусство русского художника показалось невероятно современным.
На волне интереса к своему творчеству художник начал тиражировать свои рисунки 1920-1930-х годов малыми сериями в технике сериографии. Рельефное тиснение, горячая печать, объемное изображение — Эрте говорил, что интерес к его графике в стиле ар-деко стал толчком для развития книгопечатания и тиражной графики. Тиражирование его знаменитых серий "Алфавит" и "Цифры" имело такой успех, что в последние годы художник получал за свои произведения ежегодно по $100 млн. Американская компания Chalk & Vermilion, имеющая эксклюзивные права на его наследие, за последние десять лет заработала $350 млн, а знаменитая круизная компания Royal Caribbean каждый сезон на своих судах продает его работ на $1,7 млн.
Эрте было 97, когда он оформил свой последний спектакль — бродвейский мюзикл "Звездная пыль". Во время отдыха на Маврикии он пожаловался на недомогание. На частном самолете его доставили в парижский госпиталь, где он скончался в возрасте 98 лет. Пригласительные билеты на свои похороны Эрте заблаговременно напечатал сам — в стиле ар-деко.