В четверг в Кремле президент России Владимир Путин устроил прием для воевавших в Сирии солдат и офицеров. Специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ поговорил с некоторыми из них и понял, за что они получили звезды Героев России. А Владимир Путин объяснил, почему они должны были уйти из Сирии и почему могут в любой момент вернуться.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Встретить военнослужащих из Сирии приветливей и гостеприимней, чем сделал это Владимир Путин, было невозможно. Сначала в Александровском зале он произнес несколько слов по поводу знамени Военно-космических сил, которое только что принято, так сказать, на вооружение. Потом он перешел в Георгиевский зал, где его ждали больше 700 военнослужащих, вернувшихся из Сирии. Они все так быстро прилетели оттуда, словно и не были никогда там (это лишний раз говорит о том, что в любой момент они все снова могут так же быстро оказаться там же).
Отличало всех без исключения посетителей Георгиевского зала то, что они все были в одинаковых черных лакированных ботинках, выданных явно только что, к случаю, так что в ботинки эти каждый из них мог глядеться как в зеркало (наверное, и гляделся, если сообразил).
Странно, что никого тут не отличали знаки отличия, то есть медали и ордена, которыми наградили каждого из участников сирийской кампании накануне (нескольких награждаемых оставили для Владимира Путина). Такие медали каждый из них мог бы носить с гордостью, особенно здесь, в Георгиевском зале, в присутствии президента, но один из присутствующих объяснил, почему им не разрешили:
— Сказали, что никаких колюще-режущих предметов в зале быть не должно.
Неужели кто-то тут опасался за здоровье своего верховного главнокомандующего?
Список награждаемых вопросов не вызывал, кроме пятого пункта. Им был помечен генерал-майор Юрий Яровицкий, первый заместитель командующего 1-й танковой армией Западного военного округа, награжденный орденом Святого Георгия IV степени. Про российские танки, участвующие в операции, широкой общественности что-то не сообщалось. Впрочем, расспросы по этому поводу были недолгими. Да, наши танки, по словам очевидцев, видевших их собственными глазами, в Сирии были и есть. Да, немного. Но не меньше пяти штук. Более того, танкисты — наши люди, и остается, видимо, только гордиться, что ты являешься их современником. Трудно было, видимо, решиться доверить родные механизмы чужим (хоть, с другой стороны, и своим, да еще каким своим, конечно) людям.
Таким образом, Сирийская операция была все-таки и наземной.
Владимир Путин обратился к военнослужащим с обширной речью. Он напомнил, какой была Сирия в сентябре 2015 года:
— Значительная часть страны была захвачена террористическими группировками, ситуация деградировала и ухудшалась.
И в самом деле, казалось, еще неделя, месяц — и падет Дамаск. И это впечатление не было обманчивым.
Российская армия вошла в Сирию, как Владимир Путин повторял уже много раз (и повторит еще не раз), «в полном соответствии с международным правом, по просьбе легитимного правительства, президента страны»: «Причем мы сразу четко обозначили ее цели. Это поддержка законной борьбы сирийской армии с террористическими группами. Также наши действия были рассчитаны по времени на период активных наступательных операций против террористов. Было прямо заявлено, что мы не собираемся втягиваться во внутрисирийский конфликт».
И этого тоже нельзя отрицать: да, было заявлено, хотя вряд ли тогда, в горячечной мировой суматохе, связанной с этим решением, кто-то обращал внимание именно на эти слова. Или, по крайней мере, верил им.
— Главной задачей нашей операции был удар по терроризму,— продолжил президент России.— Борьба с международным терроризмом — справедливая и праведная. Это борьба с врагами цивилизации, с теми, кто несет варварство и насилие, пытается перечеркнуть смысл и значение тех великих духовных, гуманистических ценностей, на которых и держится мир.
Если бы задача состояла только в том, чтобы нанести удар по международному терроризму, нет никаких сомнений в том, что Россия справилась с этой задачей. Нанесла. Но Владимир Путин и сам, судя по всему, иного мнения по этому поводу:
— Основная цель наших действий в Сирии — остановить глобальное страшное зло, не дать терроризму перекинуться на Россию. И наша страна проявила свое бесспорное лидерство, волю и ответственность.
А вот достигнута ли глобальная цель этим пятимесячным ударом? Остановлен ли терроризм? Конечно, нет. Удар-то нанесли. Но не остановили. Еще может и перекинуться.
— Ваши действия, напряженная боевая работа в корне переломили ситуацию,— заявил президент.— Мы не дали разрастись террористической опухоли, разрушены схроны бандитов, их склады с оружием и боеприпасами, блокированы маршруты контрабанды нефти, от которой террористы получали основную финансовую подпитку.
Но если это опухоль, то она же все равно будет расти, если ее вдруг перестать облучать. Владимир Путин говорил как победитель международного терроризма, но чтобы говорить так, нужно было сначала и в самом деле победить его.
— Мы провели огромную работу по укреплению законной власти и государственности Сирии,— продолжал он.— Об этом я еще говорил, выступая в Организации Объединенных Наций по случаю 70-летия ООН,— укрепили ее вооруженные силы, и сегодня они в состоянии не просто сдерживать террористов, а вести против них успешные наступления. Сирийская армия овладела стратегической инициативой и продолжает очищать свою землю от террористических банд.
А вот тут все было именно так. Вот эта цель оказалась безусловно достигнута.
— Главное,— обратил внимание Владимир Путин,— мы создали условия для начала мирного процесса.
На это обращал внимание и Сергей Лавров. Более того, условия для начала мирного процесса были созданы дважды: когда российская армия вошла в Сирию, изменив ход гражданской войны, и особенно когда вышла из нее (то, что она там находилась, было реальным препятствием на переговорах в Швейцарии, и теперь это препятствие устранено, вернее, самоустранено).
— И эту дорогу к миру открыли именно вы — солдаты России,— произнес Владимир Путин, и это тоже — правда.
Президент России сделал еще одно яркое признание, на которое далеко не все обратят потом внимание:
— После того как было достигнуто соглашение о прекращении огня между оппозицией и правительственными войсками, объем работы нашей авиации значительно сократился. Количество боевых вылетов снизилось в три раза: с 60–80 в сутки до 20–30. В этой связи созданная ранее группировка с военной точки зрения стала избыточной.
То есть, говоря еще проще, нерентабельной. Что там делать всем этим людям, если активные бомбардировки прекратились? Другое дело, что возникает новый вопрос: а кого же тогда бомбили все это время российские ВКС, если было сказано, что террористические группировки и после наступления перемирия остаются под их бомбами, а перемирие заключается только со здравомыслящей оппозицией Башару Асаду?
Так или иначе, большая и дорогостоящая группировка стала простаивать на многострадальной сирийской земле. Поэтому и вывели. И это вторая реальная причина внезапного появления всех 700 человек на родной земле, и более того — в Георгиевском зале Кремля.
Но никто же не говорит, что они тут и заночуют. Нет, они могут выйти из Кремля и прямо с Красной площади, как в Великую Отечественную, отправиться на войну. И в этих людях и в самом деле можно не сомневаться.
Владимир Путин надежно проиллюстрировал эту мысль:
— Вместе с тем обращаю внимание, если мы будем фиксировать случаи нарушения перемирия со стороны каких-либо группировок, они будут автоматически исключаться нами из представленного Соединенными Штатами списка. Разумеется, со всеми вытекающими отсюда для них последствиями.
Президент заверил, что для охраны российских баз будут работать комплексы С-400. Кроме того, «мы в значительной мере восстановили и потенциал сирийских ПВО. Все заинтересованные стороны предупреждены и обо всем этом знают. Мы исходим из фундаментальных международных норм: никто не вправе нарушать воздушное пространство суверенной страны, в данном случае Сирии».
Это был привет прежде всего, надо полагать, турецкому президенту Реджепу Тайипу Эрдогану, который, конечно, испытал много позитивных эмоций от известия об уходе России из Сирии.
Но и не только ему:
— У нас создан и эффективно действует механизм предупреждения инцидентов в воздухе с американской стороной, но все партнеры предупреждены и знают: наши системы ПВО будут применяться по любым целям, которые мы сочтем угрозой для российских военнослужащих. Хочу подчеркнуть: по любым целям.
Некоторые фразы Владимир Путин повторял дважды: видимо, чтобы потом не говорили, что не предупреждал.
При этом следует обратить внимание, что его последнее предупреждение американским военным было гораздо более сдержанным: если до этого российский президент сказал, что «никто не вправе нарушать воздушное пространство суверенной Сирии», то, упоминая «американскую сторону», подчеркнул, что огонь будет открыт только при «угрозе для российских военнослужащих».
Президент намекнул, что те, кто остался (по некоторым данным, эскадрилья бомбардировщиков), продолжат бомбардировки ИГ:
— Вы знаете, что сейчас идут напряженные бои вокруг Пальмиры, на подступах к этому городу. Надеюсь, что эта жемчужина мировой цивилизации, или по крайней мере то, что от нее осталось после того, как там хозяйничали бандиты, будет возвращена сирийскому народу и всему миру.
Президент обратился к строителям военной техники:
— Хотел бы сегодня также поблагодарить и представителей оборонно-промышленного комплекса: рабочих, инженеров, конструкторов. Современное российское оружие достойно прошло испытание, и не на учебных полигонах, а в реальных условиях, в бою. Это самая строгая, самая суровая проверка.
Нельзя не сказать, что прозвучало это, конечно, цинично.
Президент рассказал, что активная фаза операции обошлась не меньше чем в 33 млрд руб., которые перенаправили из нужд, нацеленных на проведение учений и боевую подготовку.
— Мы просто перенацелили эти ресурсы на обеспечение группировки в Сирии, а более эффективного способа подготовки, оттачивания военного мастерства, чем реальные боевые действия, еще никто не придумал. И в этом смысле лучше использовать, расходовать, тратить моторесурс и боезапас в бою, чем на полигоне,— доходчиво объяснил президент, и это тоже звучало недопустимо практично.— И вы, профессионалы, понимаете это, как никто другой.
Президент обратился к женам, детям и родителям погибших в Сирии:
— Здесь, в этом зале, Елена Юрьевна Пешкова, Валентина Михайловна Черемисина, Ирина Владимировна Позынич и Юлия Игоревна Журавлева, вдовы наших товарищей, погибших в борьбе с террористами. Понимаю, что для родных, близких, друзей, боевых товарищей Олега, Ивана, Александра, Федора их уход — невосполнимая утрата. Все мы воспринимаем случившееся как личное горе. Поэтому и назвал ваших мужей, отцов, сыновей по именам. И не как верховный главнокомандующий или президент, а как благодарный и скорбящий по этим утратам гражданин России. Наши товарищи до конца остались верны присяге и воинскому долгу. Мы будем помнить об их смелости и благородстве, о том, что они были настоящими мужчинами и отважными бойцами.
Да, все эти женщины были в зале. И теперь, кроме того, было ясно, что речь идет не о трех, как до сих пор, считалось, погибших в Сирии, пилоте, спецназовце и военном советнике, а о четырех.
Позже удалось выяснить, что речь идет о Федоре Журавлеве из села Пальцо Брянской области.
— Задачи,— заканчивал российский президент,— которые ставились перед вами, в целом решены, части и подразделения возвращаются в места постоянной дислокации, возвращаются домой — в Россию.
Он вручил несколько орденов и медалей. Ему подарили картину. Вернее, это было фото в раме, сделанное с вертолета: дом, на крыше которого написано «Доброе утро РОССИЯ Здравствуйте Вы наши друзья и наши братья СПАСИБО». Этот дом стоит сразу за взлетной полосой базы Хмеймим и виден каждому взлетающему экипажу.
Через несколько минут в Георгиевском зале уже почти никого не было: эти военные показали, что умеют быстро покидать не только базу Хмеймим. Остались двое, Герои России, получившие награды днем раньше. То есть их попросили остаться и сказать несколько слов. И они очень сильно переживали. И вряд ли они знали, что нужно сказать. Но на вопрос корреспондента федерального телеканала один из них ответил:
— Да, я знаю, конечно, за что мы там сражались.
И замолчал.
— За что? — допытывался корреспондент.
— Я — за спокойно спящих своих родственников.
Он подумал и добавил:
— В своем Отечестве.
И это был правильный ответ. По всем признакам. То есть он справлялся.
— А вы представляли себе лица людей, по которым наносили удары? — задал на самом-то деле очень верный вопрос корреспондент.— Как они выглядят…
— Не очень приятной наружности люди,— подумав, ответил штурман.
Другого пилота я спросил, думал ли он, что бомбы могут попасть не в цель. В мирных людей могут попасть.
Он, косясь на сотрудника пресс-службы Министерства обороны, долго рассказывал, почему этого не может быть. Говорил, что на каждый случай есть видеозапись, которую можно предъявить.
Потом, когда сотрудник пресс-службы отошел, я повторил вопрос:
— Не бывает же без ошибок?..
— Ну конечно,— как-то виновато пожал он плечами.— Человек так устроен, что может ошибиться…
— Вы помните ваш первый боевой вылет в Сирии? — спросил я его.— О чем больше всего думали?
— Было страшно,— сказал он.— Не собьет ли кто.