Весенне-летняя коллекция Antonio Marras посвящена Сергею Параджанову. Армянский кинорежиссер приобрел известность благодаря фильму "Тени забытых предков" (1965). "Цвет граната" (авторское название "Саят Нова", 1969) подтвердил уникальный визуальный дар автора, но на широкий экран фильм вышел не сразу, а только после того, как был перемонтирован. В 1974 году Параджанов был арестован по обвинению в гомосексуализме и подпольной торговле предметами искусства. В кино он вернулся только в конце жизни, сняв "Легенду о Сурамской крепости" (1985) и "Ашик Кериб" (1988).
Итальянский дизайнер Антонио Маррас увидел "Цвет граната" случайно, ночью, по телевидению. "Однажды я проснулся около полуночи, включил телевизор и увидел кадр из фильма, в котором женщина подносила к лицу отрезок кружевной ткани. Это была программа о фильме "Цвет граната" Сергея Параджанова. Уже утром я начал собирать информацию об этом художнике. В 2007 году я увидел выставку его работ в Париже. Это была любовь с первого взгляда. Как я мог быть не ошеломлен этим мощным потоком образов, живописной силой визуальных стимулов, пестрыми цветами, переплетением древних историй, невероятных характеров, трехмерных изображений и избыточными визионерскими решениями?"
Дар архаичной импровизации Параджанова оказался созвучен Маррасу. Их объединила не только трепетная любовь к малой родине — Армении и Сардинии, но и та общность стиля, которую можно определить как красоту "всего и сразу". Цветастая избыточность коллажей ввела Сергея Параджанова в пантеон создателей эстетского кино, Маррасу она не только ничуть не вредит, но и помогает сохранять традиционные ремесла сардинской вышивки и аппликации. Самозабвенная чувственность и экспрессия роднят их ничуть не меньше, чем любовь к цвету и безудержным этнографическим страстям. Напор динамики и красок Параджанова у Марраса читается как неизбежная тоска постмодерниста по утраченной невинности украшательства, складывающегося в гармонию форм, силуэтов и отделок. Вслед за армянином итальянец игнорирует дидактику, скучную практичность и полезность, оставляя в сухом остатке чистый фермент искусства, и вполне по-параджановски создает себе пространство и для самоцитирования, и даже для маньеризма.
В качестве декораций для показа коллекции была использована инсталляция иранского художника Махмуда Салеха Мохаммади "Touch With Eyes". Стена из восточных ковров-килимов стала фоном для моделей, пробирающихся вдоль нагромождения подвешенных на канатах пенопластовых валунов. Ковры Мохаммади — и как символ Востока вообще, и как эстетический элемент — связывают воедино вдохновленную Параджановым пеструю декоративность коллекции и ее созвучность стилю Марраса, склонного к чрезмерности в отделке и остающегося романтичным прагматиком в силуэтах и линиях.
Гранаты, оставленные в подарок гостям на первых рядах, и многосоставные, многочастные вышивки, аппликации, наслоения тканей, кружево недвусмысленно отсылают к кинокартинам Параджанова. Деконструкция, соединение разрозненного, внезапные акценты на фрагментах и стилевых деталях, нагромождение декоров, принтов, фактур, лоскутов переосмыслены Маррасом как экспрессивный символический прием, почерпнутый в коллажах армянского режиссера.
Богатая, но словно присыпанная пылью времени палитра, орнаментированные вышивкой и пайетками тиары в волосах и выразительные пропорции с подчеркнутыми широкими ремнями точеными талиями и пышными юбками задают настроение коллекции. Ее основу составляют фирменные маррасовские платья с фартуками, напоминающие о странствующих монахах-дервишах сочетания легких пальто и шортов, струящиеся платья-туники, свободные укороченные брюки, жакеты и джемперы оверсайз. Металлизированная тафта, выбеленные льны, радужный стрейч-шантунг, органза, креп, льняной твид, струящиеся шифоны, жаккард, английская вышивка, ришелье, макраме, ламинированная кожа — все эти ткани и отделки сочетаются по принципу схожести или контраста. За немногим исключением, коллекция выглядит легкой и очень удобной, но каждая вещь сделана так, что затеряться в ней в толпе будет очень непросто. Интерпретация веры Марраса в неординарность оборачивается верой в силу характера и чувство стиля или — близорукость, дарящую счастливый покой неведения о количестве глазеющих на вас зевак.
Использование сразу двух силуэтов — приталенного и коконообразного — одинаково работает у Марраса на идею хрупкой красоты, настолько эфемерной, что ее вряд ли можно отнести к чему-то приземленному. К этой области можно отнести разве что обувь, в которой босоножки на деревянной платформе уходят на второй план под натиском роскошных слипонов, спортивных дерби с принтом под кожу змеи и кроссовок в стиле печворк.
Тему контрастов Маррас множит сознательно. Текучие, асимметричные, удлиненные линии противостоят кутюрной сложности конструкциям. Драпировки, многослойность, жабо, ярусы, оборки — и мужского объема брюки, двубортные жакеты, удлиненные жилеты почти сурового кроя. "Я люблю все и сразу, вместе",— говорит Маррас за кулисами и тут же взрывает подиум щемящим финалом. Ковры раздвигаются, и в этой многоцветной раме застывают модели в белоснежных платьях с отчетливым ретрооттенком. Экстракт чистой красоты, без примесей и наслоений, мечтатель Маррас на параджановский манер посвящает "всем людям, способным летать".