21 июня в Эрмитаже откроется выставка «Эрте — гений ар-деко: возвращение в Петербург». Накануне первой большой выставки в России одного из самых изысканных художников века перелистаем страницы его биографии.
Фото: AFP / Roger Viollet
Фото: DIOMEDIA / Fine Art Images
Фото: DIOMEDIA / The Art Archive
Фото: Bailly-Pommery & Voutier
Фото: Bailly Pommery Voutier
Фото: AFP / Roger Viollet
Настоящее имя Эрте— Роман Петрович Тыртов. Потомок старинного рода, берущего начало от татарского хана Тырта, он стал известен всему миру под псевдонимом Эрте, который взял, «чтобы не позорить семью». Его отец, генерал-лейтенант флота, начальник Морского инженерного училища Петр Иванович Тыртов, был человеком строгого нрава, смягчить который могла только музыка. Римский-Корсаков, автор «Снегурочки», «Сказки о царе Салтане» и «Царской невесты», выпускник Морского кадетског корпуса и служивший на флоте, был другом семьи. Посещение его оперы «Садко» в Мариинском театре маленький Роман Тыртов, родившийся в ноябре 1892 года, позже вспоминал не только как чудо музыки, но и как пиршество красок и форм в костюмах и декорациях сказки об оказавшемся на морском дне новгородском купце.
«Я начал рисовать в три года»,— писал Эрте в своих воспоминаниях. Уже в пять он сделал эскиз вечернего платья, который его мать, темноволосая женщина с пронзительно-черными на фоне фарфорового лица глазами, отдала портному. Платье имело успех, а юный наследник фамилии, кажется, понял, что не собирается идти по стопам пяти поколений морских офицеров, служивших российской короне…
С позволения матери Роман полностью отдается искусству. Он изучает пластические возможности тела под руководством балерины Марии Мариусовны Петипа, дочери создателя «Корсара», «Жизели» и «Баядерки», часами бродит под надзором гувернантки по залам Древнего Египта, Греции и Рима в Эрмитаже, разглядывает книги с персидскими и индийскими миниатюрами, пленяющими тонкостью и виртуозностью работы. Театры, музыка, выставки, фешенебельные магазины на Невском — все это становится для мальчика неиссякаемым источником восторгов. Неудивительно, что школьная форма и правила его угнетают и душат, он хочет поскорее закончить уроки, чтобы вернуться к краскам и кистям. Мать нашла повод показать рисунки Романа Илье Репину. Знаменитый художник отметил их стиль и дал совет продолжать работу. Юный Тыртов ему последовал. В 1912 году 19-летний юноша уехал в Париж.
В 1900 году Тыртов был здесь с матерью во время Всемирной выставки. Столица Франции произвела на него тогда ошеломляющее впечатление. Город огней и роскоши, сумасшедший Париж навсегда стал для него единственным возможным для жизни местом на земле. Двенадцать лет спустя мечта превратилась в реальность. Корочки специального корреспондента известного петербургского журнала «Дамский мир» дали Тыртову доступ в главные дома моды: он должен был снабжать журнал заметками о модных новшествах и набросками моделей. Мода быстро показала юноше свой нрав. Едва он устроился в небольшой модный дом «Каролин», как хозяйка выгнала его со словами: «Молодой человек, занимайтесь в жизни чем угодно, но никогда больше не пытайтесь стать художником по костюмам. Из этого у вас ничего не получится».
Назло сварливой даме — получилось. Тыртов собрал рисунки и отправился к самому Полю Пуаре, Полю Великолепному. Самый известный кутюрье эпохи прославился тягой к экзотическим расцветкам, ориентальным силуэтам и стремлению освободить женщин от корсета. Он придумал показы с манекенщицами (лучшей была его жена), собственные духи и даже интерьерную линию. Пуаре восхищался «этими русскими», взорвавшими Париж,— дягилевские «Русские сезоны» будоражили публику. Тыртов оказался как нельзя кстати. Именно в доме Paul Poiret Роман Тыртов стал подписываться псевдонимом, под которым вошел в историю,— Эрте.
У Пуаре Эрте отточил свой стиль. В его изысканных, тонких, необычных рисунках, певучих линиях и филигранно проработанных деталях соединились и выверенность линий эрмитажных греческих ваз, и красочность восточной миниатюры, и вычурность, и утонченность. С этого момента и до самого конца своей жизни в апреле 1990 года Эрте оставался верен этой манере, этому взгляду, взгляду человека моды. В его рисунках поза, заломленные руки, жемчуга, меха, блеск и игра ткани важнее, чем сама женщина, неизменно элегантная и точеная.
По окончании контракта с Пуаре в 1914 году Эрте неудачно попытался открыть собственный дом моды и начал работать с театрами. Среди прочего он создал эскизы костюмов для спектакля «Минарет», в котором на сцену выходила экзотическая танцовщица и шпионка Мата Хари. В этом же году он получил предложение, которое сделало его звездой. Владелец журнала Harper’s Bazar (Bazaar стали писать только в 1929 году) Уильям Рэндольф Херст предложил Эрте долгосрочный контракт. С января 1915-го Эрте нарисовал для журнала 250 обложек и 2,5 тыс. рисунков. Херст был счастлив: «Чем бы был наш журнал без обложек Эрте?» Эрте купался во всемирной славе лучшего иллюстратора моды по обе стороны Атлантики.
Он работал как одержимый, педантично рисуя каждый день в одном из залов виллы, которую он снимал во время Первой мировой в Монте-Карло на холме над казино. Одетый в широкую пижаму, отделанную горностаем, этот тонкий, невысокий человек сочинял костюмы и декорации для светских маскарадов графа де Бомона и маркизы Луизы Казати. Именно Эрте принадлежит знаменитый костюм графини Кастильони из черного тюля с бриллиантами, в котором Казати произвела фурор на благотворительном бале-маскараде 3 июля 1924 года в Парижской опере. Сам Эрте появился на балу в костюме тореадора из золотого ламе. Поверх него был накинут усыпанный алыми розами плащ. Спускаясь по лестнице, Эрте бросал цветы в толпу шокированных гостей.
Эрте рисует эскизы для труппы Анны Павловой, балета Монте-Карло, Чикагской оперы, парижской Гранд-Опера, звезд парижских кабаре Мориса Шевалье и Мистангет, мюзик-холла «Фоли-Бержер» и его главной звезды темнокожей Жозефины Бейкер. Когда в 1923 году Эрте ценой неимоверных усилий смог добиться выезда своих родителей из советской России, отцу художника ничего не оставалось, как признать успех сына: «Ты был прав, выбрав артистическое поприще в Париже!»
Более чем десятилетняя работа с «Фоли-Бержер» научила Эрте виртуозно обращаться с театральной машинерией и светом. Этот опыт оказался бесценным, когда благодаря Херсту его пригласили на Бродвей. Американские журналисты окрестили Эрте «королем мюзик-холлов», но они и не подозревали, что художнику часто не давали ни цента на то, что сверкало роскошью в лучах софитов. Театральные инновации Эрте были бесчисленны. Он придумал «живой занавес» для ревю «Scandals» на музыку Джорджа Гершвина (его образовывали танцовщицы с плюмажами, в жемчугах и распахнутых вышитых тренах), «общие костюмы» (огромные костюмы, в которых выступала сразу группа артистов, «живые картины» — для одной из них в ревю «Ziegfeld Follies» потребовалось 10,5 км золотого ламе.
По эскизам Эрте одевались самые знаменитые кинодивы того времени — Клодетт Кольбер, Норма Ширер, Лиллиан Гиш. Эрте зовут в Голливуд, но он там долго не задерживается. Ритм жизни кинофабрики не отвечает его чувству прекрасного. Разочарованный кино, Эрте в середине 20-х обращается к промышленному дизайну и вместе с французским журналом «Art et Industrie» создает утилитарные бытовые предметы, лампы и домашние интерьеры. Еще одним проектом становится статья об изменениях в женской моде, которую он пишет для 14-го издания знаменитой энциклопедии Britannica (1929). Его собственный взгляд на моду отвечал времени. Это был стиль эксцентричной практичности. Он создал то, что сейчас назвали бы «унисекс»,— одинаковые спортивные модели для мужчин и женщин, имевшие успех у модной молодежи. Еще в 1921 году Эрте предложил платье с асимметричным декольте, а в 1929-м — мужские костюмы из бархата и шелка. Вполне обычные для XVIII века, они были немыслимы в эпоху джаза.
Следующие сорок лет Эрте продолжал плодотворно работать для театров как сценограф, оформлял интерьеры, сотрудничал со старыми клиентами, но интерес к его графике сошел на нет. Война вычеркнула из жизни экзотических женщин с раскосыми глазами, гнущихся под тяжестью драгоценностей и тяжелой парчи. Эрте увлекся скульптурой. Его абстрактные работы «Свобода», «Внутренняя жизнь», «Тени и свет» из металла, дерева, эмали и стекла, по словам самого Эрте, «не являлись чисто абстрактными — они выражали эмоции, мысль, состояние». Затем его увлекла старинная техника «утраченного воска»: скульптура лепилась из воска, обмазывалась глиной, воск вытапливался, а его место занимала бронза. В этой до странности эфемерной технике Эрте увлеченно переводил в трехмерное пространство эскизы своей юности, добиваясь детального воспроизведения в металле фактуры ткани и меха.
Его клиентами оставались те, кто помнил славу Эрте 30-летней давности, но их становилось все меньше, имя художника звучало только из уст профессионалов. И тут случилось чудо. В 1965 году, когда Эрте было 73 года (!), он встретил лондонского арт-дилера Эрика Эсторика. Владелец галерей в Лондоне и Нью-Йорке, Эсторик предугадал волну интереса к позабытому было ар-деко. Организованная им выставка Эрте имела феноменальный успех, все экспонаты, 170 работ, были куплены Музеем Метрополитен. По словам Эрте, это был беспрецедентный случай — купить полную экспозицию ныне здравствующего художника. Более того, в следующем году Метрополитен устроил показ, в который вошли сто из купленных работ. В то время в музее существовало правило, запрещающее устраивать персональные выставки ныне здравствующих художников, поэтому экспозицию назвали «Эрте и современники», включив в нее произведения Бакста, Гончаровой, Дюфи и других мастеров». Во время выставки в Нью-Йорке Эрте познакомился с Энди Уорхолом, которому еще недавно старомодное искусство русского художника показалось невероятно современным.
На волне интереса к своему творчеству художник начал тиражировать свои рисунки 1920–1930-х годов малыми сериями в технике сериографии. Рельефное тиснение, горячая печать, объемное изображение — Эрте говорил, что интерес к его графике в стиле ар-деко стал толчком для развития книгопечатания и тиражной графики. Тиражирование его знаменитых серий «Алфавит» и «Цифры» имело такой успех, что в последние годы художник получал за свои произведения ежегодно по $100 млн. Американская компания Chalk & Vermilion, имеющая эксклюзивные права на его наследие, за последние десять лет заработала $350 млн, а знаменитая круизная компания Royal Caribbean каждый сезон на своих судах продает его работ на $1,7 млн.
Эрте было 97, когда он оформил свой последний спектакль — бродвейский мюзикл «Звездная пыль». Во время отдыха на Маврикии он пожаловался на недомогание. На частном самолете его доставили в парижский госпиталь, где он скончался в возрасте 98 лет. Пригласительные билеты на свои похороны Эрте заблаговременно напечатал сам — в стиле ар-деко.