В чем основные причины падения нефти? Как в связи с этим изменилась экономика? В каком состоянии находится нефтегазовая отрасль? На эти и другие вопросы экономического обозревателя «Коммерсантъ FM» Олега Богданова ответил президент Торгово-промышленной палаты Сергей Катырин.
Фото: Василий Шапошников, Коммерсантъ / купить фото
— Сергей Николаевич, добрый день. Закончились выступления наших руководителей нефтегазовой отрасли, Министерства энергетики. С вашей точки зрения, проблематика, которая была обозначена в их выступлениях, заключается в чем, три основные проблемы, если можно?
— Мне кажется, сейчас пытались, первое – разобраться в причинах падения цен на нефть.
— Это, наверное, самый интересный вопрос — какова здесь доля объективных факторов, макроэкономических факторов, факторов спроса баланса и предложения и субъективных факторов.
— Вы знаете, назвали три одинаковых фактора. Например, мне более импонирует последовательность фактов такая, что первопричина — это падение темпов развития мировой экономики. Это глобальный спрос, глобальное предложение. Естественно, зависит от спроса и предложения, это повлияло на цены на нефть. Второе — это, несомненно, факторы геополитические — борьба на Ближнем Востоке, санкции и так далее. Все это учитывалось и учитывается в этой борьбе. И я думаю, что это один из серьезнейших факторов, который повлиял на падение цен. Несомненно, технологические прорывы, которые по ряду направлений произошли в целом в мировой экономике и с точки зрения сланцевой революции, и с точки зрения экономии более глубокой переработки той же нефти, появление большего количества других возобновляемых источников энергии медленно происходит.
— В 2016 году цены, как говорят многие эксперты, нашли свое дно, поддержку в районе 30 или чуть ниже долларов за баррель, и мы видим, как те факторы, о которых вы только что говорили, технологически быстро начинают сворачиваться. В Соединенных Штатах резко сокращается количество работающих буровых, 70, по-моему, компаний сланцевых уже обанкротилось. И как говорят на рынке, две страны в итоге всех этих действий получили серьезные референции. Саудовская Аравия долю рынка увеличивает, Российская Федерация долю рынка увеличивает. Другие страны как-то позади плетутся. То есть нам важна цена или доля рынка?
— Я думаю, что, конечно, доля рынка. Если бы нам была важна только цена, можно было пойти на сокращение добычи нефти и так далее. Но вы заметили, что все игроки хотят сохранить или попытаться даже расширить долю рынка при низких ценах. Потому что понятно, что заняв определенную нишу, рано или поздно цены, как говорится, отскочат вверх, естественно, появятся преференции, ты сегодня не получишь, может быть, сиюминутной выгоды, но завтра ты получишь гораздо больше, поэтому это, естественно, борьба за долю рынка в первую очередь, а уж потом за цены.
— Внутренняя наша проблема, то есть нефтяной сектор был более или менее устойчив, потому что в результате девальвации себестоимость упала.
— Финансовые возможности.
— В результате девальвации и себестоимость упала. А внутри страны структура экономики насколько серьезно стала меняться в связи с тем, что цены на нефть сильно упали, потому что у нас некоторые отрасли росли последний год — это тенденция?
— Вы совершенно правы, это тенденция, которая наблюдается. Если посмотреть, у нас наиболее диверсифицированная структура внешней торговли со странами СНГ. У нас больше половины приходится на машиностроительную и на прочие виды продукции, на топливно-энергетический комплекс, на страны дальнего зарубежья. У нас она очень для нас неприятная, у нас там в подавляющем большинстве в лучшем случае первый передел, а в худшем случае — это вообще сырье в любом виде, пускай это будет нефть, пускай это будет уголь.
В этом плане структура начала меняться в лучшую сторону для нас. У нас стало больше машинотехнической продукции, у нас стала доля топливно-энергетического комплекса и в ВВП уменьшаться, и в структуре экономики уменьшаться.
— А в бюджете? То, что многих волнует.
— Задача-то какая?
— Чтобы правительство не зависело так сильно.
— Да, задача — сохранить сам топливно-энергетический комплекс, темпы его развития и его вклад в ВВП. Но доля этого вклада, пускай он и будет расти, но просто все остальные отрасли должны расти быстрее, что и происходит в некоторых направлениях.
— Еще одна тема, о которой часто представители нефтяной отрасли говорили в эти дни, — это падение инвестиций. Это может говорить о том, что через пару лет возникнет другая проблема, причем не только у нас, она возникнет во всем мире, — это перекос в сторону спроса. И здесь контролировать ситуацию смогут ли компании, так быстро удовлетворить растущий спрос? Если в эту сторону будет перекос, как отвечать на такие вызовы?
— Думаю, что это неизбежно произойдет. Совершенно правы те, кто говорят, что через год-два окажется, то, что сегодня инвестиции в этой отрасли упали, и это неизбежно скажется. Поэтому здесь, конечно, гибкость подхода к тому, каким образом должно государство реагировать, выстраивая свою налоговую политику по отношению к этим компаниям. Если мы заинтересованы в том, чтобы у нас не падал уровень добычи, если мы заинтересованы в том, чтобы мы и экспортерами со своей долей рынка остались, и внутренний спрос сохранили или развивали, то, конечно, нужно смотреть на то, каким образом стимулировать компании к инвестициям, потому что сегодня все приостановились в инвестициях. Это более широко, чем нефтегазовый комплекс, это скажется на всех направлениях, когда начнет расти спрос по всем направлениям, будь то нефть, будь то какая-то машинно-техническая продукция или еще что-то, раз инвестиций в этот период времени не было, то, естественно, и наращивания производства или возможностей для наращивания производства, если они там потребуются через год-два, их нет или не будет.
— В этом отношении как идет диалог правительства и представителей компаний? Не только нефтегазового сектора, потому что, понятно, есть проблемы с налогообложением, — с пониманием относятся или сложно?
— Мне кажется, по некоторым направлениям правительство, на мой взгляд, очень правильно реагирует. Есть отрасли базовые — это нефтегазовый комплекс, естественно, мы должны внимательно следить за тем, чтобы он не останавливался в своем развитии. Есть отрасли жизненно важные с точки зрения мультипликативного эффекта для экономики в целом — это строительство. То же самое примерно — это автомобилестроение, особенно частное. В этом направлении понимание у правительства есть. Есть и шаги с точки зрения технологического развития. Фонд развития промышленности 20 млрд, 74 проекта профинансировано. Это проекты, в которые уже вложены деньги тех, кто является инициатором проекта, это гарантия того, что их никто никогда не бросит, потому что там вложены серьезные средства. Это проекты, которые уже начали реализовываться, порядка 10 тыс. рабочих мест создается. И это проекты, которые нацелены на импортозамещение и экспортоориентированы.
— Можно сказать, что этот год отличается от прошлого тем, что пошел технологический процесс структурных изменений в экономике?
— Мне кажется, да. Нас поджали здорово и с точки зрения финансов, и с точки зрения технологий, и с точки зрения возможностей. И это заставило нас быстрее бегать и больше думать, быстрее разворачиваться к некоторым проблемам, это заставило нас менять структуру экономики. Если у нас было 40 млрд с чем-то по импорту продовольствия, а сейчас стало 20 млрд с чем-то, то есть мы в два раза практически сократились, мы нашли возможности произвести свое. Мы же голодными не остались с вами.
— Ну да. Никто не жалуется, кстати.
— Не жалуется, и в магазинах заметно, что есть, что купить.