Это было в середине 70-х. Однажды зимним днем мы с мамой возвращались домой из магазина, и вдруг рядом с юзом остановился горбатый "Запорожец". И в нем сидели две пьяные бабки - можете себе представить? Причем одна из них - за рулем. Даже сегодня, когда людей сложно чем-то удивить, такое странное зрелище определенно вызвало бы шок. Каюсь, в силу своего сопливого возраста я не сразу сообразил, что старушки - в откровенные "щи": меня больше занимал сам "горбатый", который и в советское-то время был редкостью на дорогах. Но потом я разглядел пассажирок получше. Они сидели в машине, прямые как палки, тупо глядя прямо перед собой немигающими водянистыми глазками. Бабка-водитель, продолжая глядеть вперед, отвинтила стекло вниз. Мама только сунула нос в салон, но сразу же отвернулась и замахала перед лицом рукой - фу!
- Нинка!.. - сказала она с упреком. - Господи!.. Аня!.. Что ж вы делаете? Как вам не стыдно!? Зима, снег, скользко, а вы за рулем, пьяные! Ладно, сами убьетесь, вас не жалко - людей поубиваете!
- Ик! - громко ответила Аня и стала медленно, почти со скрипом, поворачивать голову в нашу сторону. Повернула. Зафиксировала ее в нужном положении. После чего сфокусировала взгляд на маме и снова икнула. Дохнуло концентрированным водочным перегаром и луком. Мама брезгливо поморщилась. - Верочка! - Аня попыталась улыбнуться: - А что такое? Мы едем к вам в гости!
Это была странная пара. Моя двоюродная бабка Нинка и ее подруга Аня. Трезвыми я их не видел никогда. Они всегда приезжали к нам на дачу на голубеньком "горбунке" и привозили с собой ящик водки. Не уезжали, покуда не выпивали всю. Аня играла на баяне, Нинка с придыханием, по-бабьи, пела военные частушки. Как сейчас помню:
Мы с миленочком катались
На военном катере,
Катер на бок повернулся,
Мы к едрене матери.
Или:
Ай ду-ду, ай ду-ду,
Сидит фюрер на дубу,
Я из снайперской винтовки
Ему пестик отшибу.
Даже сегодня, когда людей сложно чем-то удивить, такое странное зрелище определенно вызвало бы шок.
И это самые приличные. Часто они горланили подобное прямо на ходу, в машине, пыля по дороге противолодочным зигзагом.
Иногда, очень редко, Аня пела русские песни, положив голову на баян и закрыв глаза. Пела она задушевно, трепетно и настолько красиво, что участники пирушки невольно затихали и, затаив дыхание, слушали. Но такое, повторюсь, случалось редко.
Мама моя, сама интеллигентность, негодовала и отчаянно ругалась с родственницей Нинкой, попрекая ее подругой-алкашней. Однако мой отец, противотанковый артиллерист, прошедший войну от Курской дуги до Берлина, человек до дикости строгий, не выносивший тунеядства и бессмысленного пьянства, к моему удивлению, терпел, молчал и вообще относился к парочке весьма сдержанно. А к Ане даже с каким-то непонятным пиететом. Почему? Непостижимо. Чем бабки занимались, где, на что и как жили - никто не знал. Известно только, что Аню милиция периодически вынимала из-за руля в полубессознательном состоянии, отправляла в медвытрезвитель, а "горбатый" отнимала. По всем советским законам ее давно должны были либо посадить, либо отправить в ЛТП. Однако через некоторое время после очередного "отлова" она снова появлялась на московских улицах в том же невменяемом состоянии в сопровождении верного "штурмана" Нинки. Загадка.
И разрешилась она совсем недавно. На одной из редких семейных посиделок я разговорился с еще живой соседкой пресловутой бабки Нинки. Она всю жизнь прожила в квартире по соседству и хорошо ее помнила. Так вот оказалось, что Аня и есть та самая медсестра, что вынесла на своих плечах не одну сотню раненых в Сталинграде и вместо убитого пулеметчика несколько часов подряд поливала фрицев из пулемета во время атаки, за что и была удостоена звания Героя Советского Союза. Конечно, ее часто забирали в милицию. Но узнав, кто она, бережно выводили из запоя, отдавали честь, отпускали и возвращали ей ее "горбатого" друга. И так до следующего раза. Странные вещи творились в нашей истории.