«Грядет поколение, которого не было никогда за всю историю»

В Москве триумфально завершился I Mеждународный конкурс молодых пианистов Grand Piano Competition. Его идейный вдохновитель и худрук — Денис Мацуев. В разговоре с “Ъ-Lifestyle” пианист номер один рассказал о филармоническом буме, охватившем страну, новом поколении детей-звезд, дирижерских и композиторских амбициях и намерении сделать классическую музыку мейнстримом.

— Зачем вам, успешному артисту и руководителю не одного конкурса, понадобился еще один — Grand Piano Competition?

— Конкурс — формулировка не точная. Конечно же, это фестиваль. Мне важно, чтобы в моих проектах не было проигравших. Только лучшие из лучших. И самое главное — каждого из 15 счастливчиков, прошедших видеоотборы и прилетевших в Москву, увидел и услышал весь мир, они сыграли и сольно в Рахманиновском зале и с оркестром в Большом зале Консерватории. Трансляция концертов шла на канале «Культура» и Medici.TV (интернет-канал классической музыки. — “Ъ”). Зачем мне это нужно? Чтобы показать миру: грядет поколение, которого не было никогда за всю историю фортепианного искусства.

— Откуда такая уверенность?

— Проверено на моих конкурсах в Астане, на Байкале, на концертах в Анси, выступлениях на фестивалях Crescendo и семи моих региональных фестивалях, а также на концертах, организованных фондом «Новые имена». Гениальная женщина Иветта Николаевна Воронова (основатель фонда. — “Ъ”) еще в советское время придумала отыскать и поддержать уникальных детей-музыкантов со всей страны. Я приехал из Иркутска в 1991 году. За четыре года объездил 40 стран и сыграл на самых знаменитых сценах мира. Я прекрасно понимаю, что без помощи фонда это было бы невозможно. Сегодня я хочу помогать так же, как когда-то помогли мне. Есть кому! Каждый из участников конкурса — это какое-то чудо. Такого нет нигде. Дети в 12–13 лет выходят на сцену Большого зала Консерватории. Здесь срывались даже самые знаменитые музыканты. Несмотря на гениальную акустику, намоленность, магнетизм этого зала, с ним нелегко найти общий язык. А эти юные дарования играли абсолютно свободно. Ни одного сбоя. Я закрывал глаза, и возникало полное ощущение, что играет большой сложившийся артист.

— Денис, как вы объясняете появление таких детей сегодня?

— Это чудо. Феномен. Англичанин Джордж Харлионо — выдающееся явление. Иван Бессонов из Санкт-Петербурга. Ляо Тинхун из Китая — кто бы мог подумать: в 12 лет он играет Шумана так, что все жюри чуть не плачет от восторга. Грузин Сандро Небиеридзе взял Гран-при, он не только талантливый артист, но еще и композитор. Его оперу будет ставить один из европейских оперных фестивалей. Можете себе представить? Появление новых звезд повсеместно, я акцентирую на этом внимание — мы говорим не только о русской музыкальной школе.

— Она уже не считается лучшей, как в советские времена?

— О рейтингах мне говорить не хочется. В общей массе первые позиции мы удерживаем. Взять любой международный конкурс — вы увидите, что русские имена есть всегда. А если иностранцы, то у них почти всегда русские корни — или у самих артистов, или у педагогов.

— Эти дети — элита, а если говорить о простых смертных, как вам кажется, можно ли привить вкус к классической музыке?

— «Элита» — правильное слово в контексте данного вопроса, хотя в принципе оно мне не нравится. Они избранные, таких — единицы. Это не индустрия, не поток. Слава богу, не шоу-бизнес. А если говорить обо всех, я мечтаю, чтобы в нашей стране музыку преподавали и в общеобразовательных школах тоже. При регулярном прослушивании классической музыки и тем более обучении игре на инструменте у ребенка по-другому начинает работать мозг, возникает что-то вроде музыкального видеоряда в голове. Он начинает по-другому воспринимать и живопись, и архитектуру, и театр, и кино. Вырастает более чутким к миру вообще. В советское время была замечательная традиция — в каждом доме стояло пианино, каждый ребенок ходил в музыкальную школу. И даже если он не шел учиться дальше, эта учеба шла ему только во благо.

Я мечтаю, чтобы в нашей стране музыку преподавали и в общеобразовательных школах тоже

— Как быть с тем, что музыкальные школы хотят переводить на самоокупаемость?

— Музыкальное образование в нашей стране всегда было лучшим в мире. Нас копировали, нам завидовали. Это нельзя потерять. Но это дело не одного меня. Здесь нужно коллективное решение, какого мы добились по специализированным музыкальным школам. Мы их отстояли. Я лично ходил в Государственную думу, на заседание в Дом Правительства. Сидел и объяснял, что ребенок не может начать заниматься профессионально с 12 лет. Все основные каноны закладываются в шесть-семь лет. Слава богу, нас услышали. Так что мы будем биться за музыкальное образование до конца.

— Когда вы говорите «мы», кого вы имеете в виду?

— Себя и всех, кто имеет возможность трубить со всех трибун мира о необходимости вкладывать в культуру. В Совете по культуре и искусству, Министерстве культуры, везде-везде. А классическая музыка, на мой взгляд, сегодня важна как никогда. Это своего рода терапия. Она примиряет людей. Успокаивает. Сегодня этого сильно не хватает.

— Что вы имеете в виду?

— Еще пианист Владимир Горовиц говорил, что Америка не любит хороших новостей. Мы, к сожалению, тоже к этому пришли. Я включаю телевизор, и меня начинает трясти. Я понимаю, что нужно всех оповестить внезапно и обо всем. Но такое ощущение, что ничего хорошего с людьми на этой планете не случается вообще. Это не так. Grand Piano Competition — только один пример того хорошего, что происходит в нашей стране. Я знаю, о чем говорю. Из 235 концертов в год, наверное, 100 я играю в России по всем регионам. И везде переполненные залы. По разговорам с моими друзьями-музыкантами я знаю, что это в принципе так, не только на моих концертах, у всех. Так что это действительно филармонический бум. В последнее время ажиотаж беспрецедентен. Очередь на Серова мы все помним. Но очередь в кассы Филармонии не меньше. Люди сметают абонементы за несколько часов. В Иркутске на фестиваль «Звезды на Байкале» очередь в кассы люди занимают с пяти утра. Они копят деньги весь год, чтобы попасть на концерты. Простые люди — врачи, учителя, библиотекари. Они хотят быть в зале и слушать музыку. Все устали от негатива и глупостей.

Очередь на Серова мы все помним. Но очередь в кассы Филармонии не меньше

— Кстати о деньгах. Билеты на концерты классической музыки зачастую стоят неподъемных денег.

— Это непростой момент, да. Иногда концерты организуют негосударственные компании, частные агентства, в этом случае сложно контролировать цену на билеты, они могут действительно стоить немыслимых денег. Со своей стороны я борюсь за то, чтобы цены на мои концерты и концерты в рамках моих региональных музыкальных проектов были доступными. У меня есть абонемент в Московской филармонии на протяжении уже 13 лет. И за относительно небольшие деньги в этом абонементе можно было услышать таких выдающихся музыкантов, как Гергиев, Темирканов, Спиваков, Башмет, целую плеяду молодых талантливых музыкантов и так далее.

— Если бы у вас была волшебная возможность, что бы вы незамедлительно исправили в стране?

— Повысил бы учителям зарплату. Я вообще считаю, что учителя — главные герои нашего времени. Как им удается выжить в это время? Еще и откладывать какие-то деньги, чтобы ходить на концерты и в театр. Вот как возможно, что профессор Московской консерватории, народный артист России, заведующий кафедрой фортепиано в Консерватории, воспитавший более 200 лауреатов международных конкурсов, Сергей Леонидович Доренский получает 55 тысяч рублей? Простой студент-стажер где-нибудь под Парижем получает в разы больше. А ведь наша Консерватория — лучшая в мире, Центральная музыкальная школа — лучшая в мире. Доренский должен получать 500 тысяч рублей, понимаете? А если говорить о реальных вещах, которые мне под силу, — хочу осуществить один важный проект совместно с фирмой Yamaha. Хочу собрать всех, кому интересна профессия настройщика, и отправить на стажировку в Японию. Там есть академия для таких ребят. Обязательно буду этим заниматься, в России профессия умерла совсем. На всю страну всего три-четыре профессионала.

— В июне у вас состоится джазовый концерт в Кремле. Для вас есть разница в подходах к исполнению классики и джаза?

— Ни в коем случае. Я не разделяю джаз и классику. Это одинаковая высота. Если кто-то вам говорит, что джаз — это легковесно, не верьте. Либо они имеют в виду не джаз, а эстраду, имея весьма туманные представления и об этом жанре. Я был поклонником советской эстрады, тех, кто писал и исполнял великие песни. Магомаев, Рождественский, Бабаджанян. В этом триумвирате рождались шедевры. А то, что происходит сейчас с эстрадой — не только у нас в стране, но и по всему миру, — ужасно. Все скатывается к банальному формату. Отупляющему и не несущему ничего хорошего. Совершенно разрушительная история.

— Эта история побеждает искусство.

— Я с вами не согласен. Люди начинают прозревать. Я вижу, что их не устраивает формат. Публика изголодалась по настоящему, живому. Уже не обмануть ее так. Хотя многие пытаются это сделать. Законы шоу-бизнеса в нашей профессии не действуют. Поп-звезда может не знать ни одной ноты и петь под фонограмму. Классические музыканты каждым концертом и всю жизнь доказывают, что они на сцене не случайно.

— Но классическая музыка вряд ли может стать мейнстримом.

— Бороться с индустриями тяжело. Но я никогда не поверю, что классическая музыка имеет только 2% слушателей от всей аудитории. Я знаю, что их гораздо больше, я вижу это. И чем больше мы будем делать проектов, конкурсов, фестивалей, тем публика будет образованней и шире.

— Во время конкурса вы вышли на сцену как дирижер? Это новая цель?

— (Смеется.) Ну что вы, нет. Это то же самое, что бросить играть на кларнете и начать играть на виолончели. Хотя не спорю, дирижирование стало мировой эпидемией. Все пытаются взять в руки дирижерскую палочку. Беда в том, что счастливых исключений — тех, кому удается, — очень мало.

— Какие амбиции артиста в вас еще не изжиты, если такие еще остались?

— Каждый концерт я играю как в первый и последний раз. Благо фортепианный репертуар огромный, так что на мои амбиции точно хватит. (Улыбается.) Когда мне говорят: «Где ты видишь себя через 20–30 лет?», я отвечаю: «На сцене».

— А что бы вы при этом хотели играть?

— Третий концерт Рахманинова. Это показатель всего: технической, душевной, эмоциональной формы. Проверка на прочность. Это лейтмотив моей жизни. Визитная карточка, если хотите. Первый раз я сыграл его в Иркутске в 15 лет и играю по сей день во всех странах мира. Для меня нет разницы, где играть и для кого. Для самых высокопоставленных людей или обычной публики.

— Бывают дни, когда вам не хочется музыки?

— Музыка звучит в моей голове каждую секунду. Она не перестает, но быстро меняется. Часто звучит новая, та, которую я в данный момент разучиваю. Даже во сне. Когда я учил концерт Рахманинова, доходило до того, что по улицам ходил с партитурой у сердца. И во сне эта музыка мне снилась. Когда я просыпался, подходил к роялю, те места, которые плохо получались накануне, удавались. Мистическая вещь.

— Денис, последний вопрос. Вы всегда с гордостью говорите, что вы сибиряк. Что вы вкладываете в это определение?

— Сибиряк — это национальность, в этом я убежден. У нас в крови помогать людям. И доброта.

— Какая музыка ассоциируется у вас с родными местами?

— Третий концерт Рахманинова, когда я смотрю на Шаман-камень на Байкале — тут без вопросов. А если ближе к Северобайкальску — то симфония Малера. Скрябин, «Поэма экстаза». Если в романтическом состоянии нахожусь, безусловно, Шопен, французская старая эстрада. Какая-то своя музыка звучит постоянно. Иногда в голову приходят новые мелодии. Но не пишите, что это начало композиторской карьеры. (Смеется.) Без сцены я не могу.

Наталья Витвицкая