Концерт классика
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
В зале Чайковского концертным дебютом трио звезд первой мировой величины — скрипачки Анне-Софи Муттер, виолончелиста Линна Харрелла и пианиста Ефима Бронфмана — открылась программа фестиваля "Черешневый лес". За московским концертом последуют выступления по всему миру, а пока программу услышала московская публика. Рассказывает ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.
Совместный выход на сцену в ансамблевом репертуаре мировых звезд, славных прежде всего грандиозной сольной карьерой, сам по себе не уникален. Даже исполнительская история Трио "Эрцгерцог" Бетховена (N7, op. 97) прочно ассоциируется с "Трио на миллион долларов" (Яша Хейфец, Артур Рубинштейн, Эмануэль Фойерман), упомянутым кроме прочего в романе Мураками "Кафка на берегу" и вошедшим едва ли не в историю массовой культуры. Но выглядит совершенной сенсацией сочетание столь различных не только по темпераменту, но и биографии, географии и исполнительским школам таких музыкантов, как немецкая скрипачка Анне-Софи Муттер, "железная леди" скрипичной музыки, обладательница многочисленных Grammy, израильско-американский пианист с советскими корнями Ефим Бронфман, мастер округло-концертного стиля, и самый взрослый участник нового трио американский виолончелист Линн Харрелл. Впрочем, не изменяя ни на минуту характерным чертам собственного исполнительского стиля, эти трое на сцене составили предельно рафинированный и в то же время ясный и выразительный ансамбль, позволив слушателю чувствовать ту степень разделенного одиночества, которая отличает лучшие камерные исполнения. Манера Муттер, порой надменная, здесь была теплой и проникновенной без внешней чувствительности, в концертно-романтической виртуозности Бронфмана ансамблевый разговор открыл особенную мягкость, а Харрелл с его импульсивностью и поэтичностью тембра и фразировки сообщал ансамблю уникальную ясность и пластичность.
Для своего дебютного турне три легендарных музыканта выбрали партитуры двух далеких на первый взгляд друг от друга авторов — Бетховена и Чайковского. Но два хрестоматийных Трио (оба — вершины всего корпуса музыки, написанной для этого состава) в исполнении Муттер--Бронфмана--Харрелла обнаружили между собой если не кровное родство, то как минимум смысловую и эстетическую связь.
Обе партитуры посвящены самым близким друзьям их авторов: Трио Бетховена — эрцгерцогу Австрийскому, кардиналу, музыканту и архиепископу Оломоуца Рудольфу, другу, ученику и меценату Бетховена одновременно, позднее похоронившему учителя. Трио Чайковского — дирижеру, другу и во многом единомышленнику Николаю Рубинштейну, чья смерть стала для Чайковского трагедией. В центре обоих циклов — форма вариаций, трактованная с необыкновенной свободой. И, несмотря на разницу между торжествующей красотой бетховенского опуса и погребальным обликом партитуры русского композитора, к обоим сочинениям можно отнести слова, сказанные исследователем о "Трио памяти великого художника": "Какой-то ясный теплый свет стоит здесь".
Начав с Бетховена, ансамбль первыми тактами главной темы в партии фортепиано дал понять, что не будет доносить до слушателя все оттенки парадности повествовательной бетховенской лексики и отдается прихотливому течению звука и времени. Поначалу артикуляционная тонкость, совершенство баланса и интонации в сочетании с мерцанием сложных тембров и прозрачностью фактур в заметно приглушенной динамике обманчиво настраивали слушателя на импрессионистский лад. Но скоро оказывалось, что тембровые и пространственные эффекты здесь не украшение, а содержание, что именно они дают возможность отдаться свободному течению музыкального текста, его движению и статике, а в минорной вариации словно зависнуть в раскрывшейся вдруг темной невесомости. Умерив в Бетховене ораторскую заносчивость, ансамбль вдруг открыл его как внимательного и немногословного собеседника Гайдна и Шуберта, а позже сообщил, что и Чайковский участвует в этом сдержанном в словах и свободном в интонациях разговоре. Динамический профиль "Трио памяти великого художника" в сравнении с "Эрцгерцогом" звучал откровеннее, ярче, но и в нем были не только слышны те же особые приглушенные краски в прозрачной фактуре, характерная спонтанность и гибкость фразировки, утонченное артикуляционное благородство. Еще звучание самых пронзительных страниц Чайковского словно вырастало из бетховенской ткани, из длинных линий, услышанных в тексте Трио "Эрцгерцог" и выполненных Муттер и Харреллом в строгой, безвибратной манере. Словно из этих раньше припрятанных за красивыми словами бетховенских линий, прошивающих его текст и ставших теперь главной нитью повествования, выкристаллизовались и главная тема Трио Чайковского, и прозрачный траур ее финальной вариации, подобно тому, как разреженный воздух в хоральных и колокольных страницах Чайковского пришел из Бетховена.
Всматриваясь в текст Чайковского из прошлой и современной европейской традиции, ансамбль Муттер, Харрелла и Бронфмана не нашел в нем велеречивости и пафоса, даже трагического, а увидел прозрачную красоту и скорбь так, что казалось, черная дыра утраты в музыке Чайковского затягивается инструментальными фактурами, структурными воспоминаниями, тембровыми связями. Да и в целом пропасть между траурным романтизмом трио памяти Рубинштейна и классицистским светом "Эрцгерцога" мягко затягивалась музыкальными линиями, найденными у Бетховена, но преподнесенными как общие и бесконечные.