4 июня в пространстве SENSE столичного бизнес-центра «Красный Октябрь» российских энтузиастов электронной музыки и строительства аналоговых синтезаторов уже в третий раз соберет фестиваль Synthposium. Особый гость фестиваля — композитор ЭДУАРД АРТЕМЬЕВ, еще в 1960-е годы сочинявший музыку на легендарном синтезаторе АНС, а позднее создавший с его помощью звуковую дорожку к фильму Андрея Тарковского «Солярис». О синтезаторах как предмете национальной гордости с Эдуардом Артемьевым поговорил БОРИС БАРАБАНОВ.
Фото: Варвара Лозенко, Коммерсантъ
— Выступление Эдуарда Артемьева на фестивале — редчайшее явление.
— Я исполнять ничего не буду: мне на этом фестивале больше нравится побыть зрителем. На сцене я буду в качестве рассказчика.
— Будете рассказывать об аналоговых синтезаторах?
— Каждое новое поколение начинает с того, что открывает для себя аналоговые синтезаторы. Те, кому сейчас 14, немного подрастут, и аналог им тоже обязательно понравится.
— С чем это связано? Ведь в компьютере сейчас можно найти любой звук и как угодно его обработать.
— Да, но с некоторым допущением. В компьютере все блоки синтезаторов и обработок находятся на одной шине. Она не бесконечна: она имеет ограничения. Компьютер все равно редактирует звук, тембр. Так что время синтезаторов еще не прошло. Но по мере того как растут объемы памяти в устройствах, актуальность синтезаторов в повседневной работе, конечно, снижается. Еще, конечно, очень важна возможность потрогать инструмент руками. Это то же, что играть на скрипке. Тактильные ощущения никто не отменял. Когда ты не просто мышкой двигаешь, а крутишь ручки, шнуры, это некая эмуляция исполнительского приема.
— Когда вы писали свои первые произведения для синтезаторов, вы доходили до всего своим умом? Или западный опыт в этой области был для вас доступен?
— В начале 1960-х музыканты уже начинали потихоньку ездить за границу, дипломаты привозили пластинки и книги, многих зарубежных коллег я знал лично, так что мы скорее шли параллельными курсами. А в начале 1970-х к нам приезжал, например, Роберт Муг и показывал свой синтезатор Moog. Вот тогда я впервые крутил ручки синтезатора. До этого я занимался только на АНС, у которого нет клавиатуры. Творческие связи с зарубежными коллегами были весьма продуктивны, обмен опытом не прерывался. С середины 1990-х годов в Московской консерватории регулярно читал лекции Джон Эпплтон. Потом несколько человек он увез с собой в Америку. Даже Джон Уильямс, создатель стилистики и, так сказать, имиджа голливудской музыки, какой мы ее знаем, приезжал к нам читать лекции.
— Какова была роль упомянутого вами АНС, первого в мире многоголосного синтезатора, в советской музыкальной жизни?
— История АНС началась еще до войны, когда изобретатель Евгений Шолпо придумал метод записи звука на дорожку, выделенную на кинопленке. Несколько позднее ему пришла счастливая мысль самому, вручную рисовать на ней волну, которая потом считывалась особым оптическим устройством. Выяснилось, что музыку можно закодировать: нарисовать небольшие, вполне узнаваемые пьесы, например марш. Эти пленки сохранились в архивах радио — это странный и удивительный электронный звук. Под влиянием этих идей инженер Евгений Мурзин создал АНС. Принцип кодирования звука состоял в том, что музыка «рисовалась». Также очень важная идея Мурзина состояла в том, что композитор может обходиться без исполнителя и звукорежиссера, то есть без посредников. Для меня это, допустим, не так принципиально, а Шенберг целые письма дирижерам писал: «Не так играете!» Стравинский говорил: «Меня играют много и часто хорошо, но правильно играю только я». Мы с Петром Мещаниновым, Александром Немтиным, Станиславом Крейчи и Олегом Булошкиным были первыми, кто стал регулярно работать на АНС. Потом по одному произведению с использованием АНС сделали наши знаменитые композиторы — Соня Губайдуллина, Эдисон Денисов, Альфред Шнитке. Больше они к этому инструменту не возвращались: по их словам, с этим монстром невозможно наладить «человеческий контакт», который всегда возникает при общении музыканта с любым акустическим инструментом. К тому же клавиш у АНС не было. По-моему, вот это их насторожило и даже оттолкнуло. Кстати, похожим путем независимо от Евгения Мурзина двигался знаменитый композитор, архитектор Янис Ксенакис. Он создал компьютерную систему генерирования звуков из графических образов под названием ЮПИК, не подозревая о существовании АНС. Мы опередили его на 20 лет. А АНС до сих пор находится в Музее Глинки, он в рабочем состоянии — только вывезти его оттуда невозможно: это огромная машина. Желающие могут прийти и «порисовать». Существует также компьютерная версия АНС — «перевод» на язык компьютера, правда, пока только для Windows.
— Вы же записали на АНС музыку для «Соляриса» Андрея Тарковского?
— Да, но это был не первый опыт. До этого был фильм Одесской киностудии «Мечте навстречу». Там были бури на Марсе, какая-то любовная история… Композитором был Вано Мурадели. Но когда встал вопрос о том, как озвучить космические пейзажи, он попробовал сделать это силами оркестра, а потом сказал: «Я слышал, есть такой Артемьев…» Вот так я сразу после консерватории попал в кино. Мурадели настоял на том, чтобы мое имя было в титрах. В 23 года я получил сумасшедший по тем временам гонорар.
— Вам по-прежнему интересно работать в кино?
— У меня был недавно опыт с созданием музыки в формате Dolby Atmos — фильм «Герой». Это что-то поразительное. 100 управляемых каналов, невероятные возможности манипуляции пространством — можно творить, что хочешь. Самое большое достижение состоит в том, как там организован баланс речи и музыки. Обычно, если актер говорит, музыка отодвигается на задний план. В Dolby Atmos впечатление такое, что все вместе — и все слышно! Как в реальной жизни!
— Первым CD с российской музыкой, который я увидел в продаже за рубежом, был ваш саундтрек к фильму Никиты Михалкова «Урга». Вас много издают на Западе. Вы довольны теми отчислениями, которые оттуда поступают?
— Да. На Западе я зарабатываю больше, чем в России. Я состою в трех обществах. BMI представляет меня во всем мире, кроме России. Оно занимается отчислениями от использования музыки на радио, на телевидении и в театре. Моими так называемыми механическими правами занимается французское общество SACEM. В России я работаю с РАО.
— Довольны?
— РАО — очень сильная организация, а все скандалы, с ним связанные, прежде всего имеют целью дележку денег. Кто-то пытается сорвать куш. На моем веку в нашей стране было четыре реорганизации этого авторского общества, и каждое следующее было хуже предыдущего. Платили все меньше, ограничений все больше. Кого-то время от времени сажали. Но если сейчас развалят РАО, это будет беда. И еще есть инициатива нескольких продюсеров по поводу отмены выплат российским композиторам с проката фильмов. Для многих из них это один из редких способов заработать. Это, конечно, большое отличие от системы, принятой в BMI. В BMI все наоборот: там стараются выплаты увеличивать, а отношения с композиторами — улучшать.
— А на концертах ваша музыка исполняется?
— Сейчас даже чаще, чем раньше. В основном это музыка из фильмов, адаптированная для живых выступлений.
— Ваша музыкальная тема из «Сибириады» в разнообразных ремиксах популярна во всем мире. Не было ли желания углубить кооперацию с популярной музыкой?
— В общей сложности сделано уже более 100 переработок этой темы. Выдающейся и виртуозной я могу назвать версию голландцев Клааса и Нильса Ван Гогов. Я не против переработок. Но на то, чтобы специально сочинять что-то в поп-жанре, у меня нет времени. По возрасту просто. Мне надо многое успеть. Я хочу закончить оперу «Икона», концерт для фортепиано и концерт для скрипки. Есть симфоническая картина «Солярис» по мотивам фильма — я хочу ее немного доработать. Есть «Олимпийская кантата», которую я писал для Олимпиады 1980 года для оркестра, двух хоров, рок-группы и электроники. Тогда у меня не было никаких ограничений: мне разрешили делать все, что я хочу. Требовалось поразить американцев. А американцы не приехали. Живое исполнение отменилось, но записать мы ее успели. Теперь мне нужно подготовить это произведение к изданию для составов, которые могут его исполнять в обычных концертных залах.
— А для Олимпиады в Сочи вы ничего не писали?
— Константин Эрнст позвонил мне в августе 2013 года с предложением принять участие в музыкальном оформлении открытия Олимпиады, но я сказал, что смогу этим заняться только в ноябре. Прозвучал ответ: «Это поздно». Ну а потом в церемонии использовали музыку из «Своего среди чужих» и «Сибириады».