Бес стагнации

"Как вывести экономику РФ из кризиса? Дождаться прилета инопланетян",— бородатый анекдот, похоже, обрел вторую жизнь. Все больше россиян верит в НЛО, колдовство и ясновидение. Но, как показывает опыт многих африканских стран, массовые молебны не спасают экономику от стагнации.

ВЛАДИМИР РУВИНСКИЙ

Астрологическим прогнозам верят 36% россиян, в вечную жизнь — 26%, в инопланетян — 32%, еще год назад эти показатели были на шесть-девять процентных пунктов ниже. Опрос, о котором идет речь, был проведен "Левада-центром" в декабре 2015 года и до сих пор полностью не опубликован. Не иначе, потусторонние силы помешали.

В России укореняется магическое сознание, отмечает директор "Левада-центра" Лев Гудков, то есть налицо отказ от понимания причинно-следственных связей — современной формы мышления. Ее в России активно вытесняет древняя мифологическая, в том числе за счет активного распространения религии. За 25 лет исследований "Левады-центра" доля тех, кто считает себя православным, выросла в четыре раза — до 77%. "Но никакой евангельской, христианской проработки сознания, убеждений, этики не происходит,— уверен Лев Гудков.— Получается, что обращение к православию — это своего рода заклятие от несчастий, а также некая страховка на жизнь после смерти". Это подтверждают соцопросы центра: Библию вообще не читали 61% россиян, в Бога верят всего 40%, а регулярно участвуют в церковной жизни лишь 4-7%. Иными словами действительно православных верующих в России не так много.

Конкуренция за тело

Запрос на магическую защиту (да и нападение тоже), по словам Льва Гудкова, растет. Согласно опросам "Левада-центра", в 1990 году в сглаз и порчу верили 38% россиян, в 2012-м — 59%, более свежих данных нет. Неудивительно, отмечает Гудков, что повсеместно распространились магические артефакты — иконки в машинах, обереги, амулеты. Эту роль играют и мощи святых — к ним в надежде на чудо выстраиваются многодневные очереди. Как показал опрос Института социологии РАН в 2013 году, 67% российских женщин обращаются за помощью к магам, гадалкам и экстрасенсам (правда, в этом признались всего 4% опрошенных мужчин).

В общем, если в честность предстоящих выборов в Госдуму верит 47%, то в колдовство — 48%, а в ясновидение — 55% (данные "Левада-центра" и ВЦИОМа).

В тренде и РПЦ. За последние годы православные церкви по всей стране совершили десятки молебнов в защиту от кризиса, терроризма, от падения цены на нефть (не помогло), а также в помощь фермерам и импортозамещению (тоже не очень). А в феврале 2016 года в Нижегородской области произошло историческое событие: бизнесмены Иван Арсеньев и Сергей Липустин, которым местная епархия задолжала 458 тыс. руб. за проект котельной, предложили вернуть им часть долга молитвами за их здравие и благополучие (эта услуга платная). Местный арбитражный суд, не говоря уже о должнике, не нашел в этом ничего зазорного.

Экономика страха

Влияет ли магическое сознание на экономику? Безусловно да, показывают исследования и считают опрошенные социологи и экономисты в России и США. Показателен пример стран Африки, преимущественно христианских и мусульманских. В католико-протестантской Замбии, например, о росте курса квачи, в 2015 году упавшего к доллару на 50%, по просьбе президента молились на стадионах всей страной (не помогло).

Борис Гершман, доцент American University в Вашингтоне, изучил данные этнографических и статистических исследований с участием 25 тыс. человек в 19 странах Африки южнее Сахары (включая Танзанию, ЮАР, Камерун, Намибию, Мозамбик). В статье "Witchcraft Beliefs and the Erosion of Social Capital" ("Вера в колдовство и эрозия социального капитала"), опубликованной в мае 2016 года в американском Journal of Development Economics, он утверждает: именно вера в сверхъестественное привела африканские страны к существенному отставанию в экономике и не позволяет им выйти из состояния крайней нищеты.

Главный момент — провоцируемый магией страх в обществе. "Вера в то, что некоторые люди обладают способностью намеренно причинять вред другим людям (или наращивать собственное богатство за счет других) сверхъестественными методами, порождает два вида страха,— поясняет "Деньгам" Борис Гершман.— Во-первых, это страх оказаться околдованным (попасть под проклятие). Во-вторых, это страх быть обвиненным в колдовстве". В последнем случае обвинить могут любого, подчеркивает он, а наказание за это очень жесткое — от уничтожения или конфискации имущества до изгнания и убийства.

All illusive

В Танзании, например, люди боятся, что их коллеги-бизнесмены будут практиковать колдовство, чтобы избавиться от конкурентов. Родители не позволяют детям перекусить у соседей (вдруг околдуют пищей) или общаться с незнакомцами (того и гляди нашлют порчу). С 1970 по 1988 год в стране, отмечается в работе Бориса Гершмана, было убито 3072 человека, обвиненных в колдовстве.

В ЮАР жизнь в принципе строится на презумпции преступного намерения — обвинить в этом человека могут не только соседи, но и друзья и родственники. Результат — в 1996-2001 годах в провинции Лимпопо линчевали более 600 человек, якобы колдунов и ведьм. Библия и Коран здесь не спасают: 96% участников исследования в стране идентифицировали себя как христианина или мусульманина. Из них верят в магию 57%. Единственное, что серьезно влияет на колдовские верования, это нищета и невежество: чем менее люди образованы, чем больше нуждаются в деньгах, тем легче им поверить в силу колдунов (хотя таких верующих много и среди тех, кто окончил среднюю школу и колледж).

Возникающий у людей страх, по словам Бориса Гершмана, "поощряет конформизм и препятствует индивидуальной инициативе, которая может привести к выделению индивида из общей "массы" и последующим наказаниям". Иными словами, страх, порождаемый магическим сознанием, разрушает доверие между людьми, к государственным и социальным институтам, формирует "параноидальную атмосферу в обществе". И вообще убивает социальный капитал — по определению профессора Гарварда Роберта Патнэма, это способность к коллективным действиям ради достижения общей цели. Социальный капитал — ценный ресурс экономического развития. Он благоприятствует инвестициям и торговле, укрепляет доверие между партнерами по бизнесу, помогает добиться подотчетности органов власти и повысить качество госуправления. Напомним, кстати, что в июне на XX ПМЭФ президент РФ отнес высокое качество госуправления к приоритетным целям экономической политики.

Конечно, магические верования отчасти подменяют функции общественных институтов (защита права частной собственности, суды). Кроме того, в африканских обществах, лишенных современных механизмов социальной поддержки, они представляют собой, как отмечает Гершман, "примитивную систему взаимного страхования". Работает это так: поскольку относительно богатые члены общества могут быть обвинены в колдовстве (применяемом для личного обогащения за счет других), страх подобного обвинения стимулирует перераспределение ресурсов в пользу относительно бедных членов общества. Таким образом, вера в колдовство помогает поддерживать порядок в социуме, препятствует возникновению серьезных конфликтов (например, из-за растущего неравенства) — по сути, консервирует общество на основе страха ради сохранения статус-кво. "Но цена этого механизма очень высока: отсутствие социальной мобильности и инноваций",— заключает Борис Гершман.

Нехватка кадров

России для процветания отчаянно не хватает людей с развитым критическим (не мифологическим) мышлением, способных обнаруживать проблемы, искать и анализировать идеи для их решений. Для российских компаний, по данным Всемирного банка, эта проблема в тройке самых актуальных вместе с высокими налогами и коррупцией.

Дефицит квалифицированных кадров — один из ключевых факторов, тормозящих экономический рост и модернизацию страны, пишет научный руководитель департамента политической науки НИУ--ВШЭ Марк Урнов в работе "Россия: виртуальные и реальные политические перспективы".

Квалифицированный — это в первую очередь способный самостоятельно, без внешних указаний решать возникающие проблемы, следует из доклада Всемирного банка "Развитие навыков для инновационного роста в России", составленного на основе опроса 1500 компаний. Однако, отмечает Всемирный банк, в России качество образования при его формально высоком уровне не позволяет подготовить таких специалистов, особенно востребованных в инновационных компаниях. "Я в ВШЭ с 2004 года, я вижу, как снижается качество абитуриентов, а это один из самых сильных вузов,— говорит Марк Урнов.— В других университетах то же самое. И это сказывается на качестве выпускников".

Главная причина этого — в России на исходе ресурс естественнонаучного понимания мира, говорит Лев Гудков, которое шло от средней школы. "Вместе с православием насаждается креационизм, происходит фундаменталистко-религиозная обработка сознания",— отмечает он, подчеркивая, что в результате люди приходят не к христианству, а к укреплению суеверий и магического представления о мире.

Усугубляет проблему укоренившаяся система школьного обучения, нацеленная на зазубривание и правильные механические ответы ради оценки. Перековать выпускников этой системы в вузах практически невозможно. Добавить к этому экономический кризис и плохие условия для бизнеса, низкое качество государственных институтов, и станет понятно, почему в России, по данным ОЭСР, доля компаний, внедряющих технические инновации, в 2009 году составляла 9,4% (а в связи с отъездом IT-компаний в последние год-два и того меньше). Это радикально меньше, чем в среднем по странам ОЭСР (50%) и тем более у лидера — Германии (70%).

Дефицит научных кадров делает проблему еще серьезнее. За последние 20 лет Россию покинули 70-80% ведущих математиков и 50% ведущих физиков-теоретиков, подсчитали Сергей Рязанцев и Елена Письменная в работе "Эмиграция ученых из России: циркуляция или утечка умов". Основные причины эмиграции — низкая оплата труда, плохая материальная и технологическая база исследований. Особенно сильна утечка умов из областей науки с наибольшим инновационным потенциалом. По оценкам Национального научного фонда США, каждая третья разработка Microsoft — дело рук и голов программистов-выходцев из РФ. Тем временем в России на естественнонаучных факультетах вузов, включая МГУ и МИФИ, рассказывают о божественной природе благодатного огня и "плохих" паразитах, появившихся в результате грехопадения. При таком развитии событий скоро утекать станет нечему.

Кроме того, социальный капитал, ядро которого — доверие, в России очень низкий. По данным World Value Survey, только 23% россиян склонны доверять окружающим (против 76% в Швеции). "Люди доверяют, по нашим опросам, только ближайшему окружению,— говорит Лев Гудков.— Поэтому в России очень низкий горизонт планирования, то есть возможность расчета своей жизни — это, в свою очередь, обуславливает нежелание и неспособность к сберегательному поведению, инвестиций в себя".

При этом само доверие может стать ловушкой и не спасти от обмана, как это было, например, с Внешпромбанком (политики и артисты несли сбережения в "банк для своих", а банкиры просаживали деньги на яхты и прочие увлечения). По словам Льва Гудкова, Россия в этом смысле стоит в одном ряду со странами, которые пережили социально-политические, этнические и этно-конфессиональные конфликты,— "это фрустрированные и атомизированные общества". Африканские страны, прошедшие за последние десятилетия через геноцид и этнические чистки, войны и перевороты, сюда вполне вписываются. Их опыт показывает, что выйти из заколдованного круга недоверия сложно, поскольку, как отмечает Борис Гершман, "верования в колдовство и отсутствие доверия, вероятно, взаимно поддерживают друг друга".

Мракобесие в помощь

Рост магического сознания в России стал заметен в 90-е — тогда на сцену вышли Чумак, Кашпировский и прочие оккультисты, эзотерики и шарлатаны. Причина этого, отмечает Лев Гудков,— крах представлений о себе, обществе и мире, системы ценностей, вызванный распадом СССР. Люди в массе своей были дезориентированы, говорит глава "Левады-центра", а после 70 лет тоталитарного режима их зависимость от окружения была очень высока. В 1990-е шла насильственная индоктринация, усиливалось чувство беспомощности. "Компенсация этого произошла в форме роста мракобесия, потребности в чуде, лидере, вожде, а также перекладывания на них ответственности за происходящее",— указывает социолог. По его мнению, сегодня большинство россиян ждут помощи от внешних сил — государственных, хтонических или оккультных. Не случайно люди почти никому не доверяют, кроме президента, говорит Гудков.

Мракобесие проявляется в закрытости, догматизме, реакционности в науке, политике, образовании, экономике и социуме в целом. Идеологически все это облечено в форму консерватизма, рассказывает Евгений Гонтмахер, замдиректора по научной работе Института мировой экономики и международных отношений: "К нему относят российские традиционные ценности, духовные скрепы, которые, что важно, так и не сформулированы".

А не сформулированы они потому, что пока сознание россиян — это, по словам Гудкова, "амальгама самых разных представлений с атрибутами православия". Евгений Гонтмахер видит пример здорового консерватизма в Европе и США: "Он закрепляет уже имеющиеся эффективные демократические институты и механизмы, позволяет им дальше развиваться и не дает обрушиться, как было в Германии при Гитлере".

Но, когда закреплять нечего, и речь заходит о том, чтобы вернуться к чему-то архаичному — мол, тысячу лет назад было лучше, это, убежден экономист, к консерватизму не имеет никакого отношения. Поэтому "законы Яровой" (в том числе определяющие наказание за "несообщение о преступлении" и вменяющие в обязанность операторам связи хранить все переданные данные) — это по сути мракобесие, которое представляет собой "необоснованный консерватизм", говорит Евгений Гонтмахер.

Без политиков вера в потусторонние силы не получила бы в России такого распространения, соглашается Евгений Ясин, научный руководитель НИУ-ВШЭ. По сути, рост мракобесия — побочный эффект от усилий элит не допустить разброда в стране, риск которого, считают Ясин и Гонтмахер, входящие в Комитет гражданских инициатив, вполне реален.

Росту и укоренению мракобесия в России способствует как минимум два обстоятельства. Во-первых, низкое качество госуправления. По оценке Льва Гудкова, разрыв в интеллектуальном уровне, образовании, кругозоре у элиты и народной массы сегодня минимален. Причина — отрицательный отбор: "Во власть отбираются те, кто не составит конкуренции". А значит, с каждым разом отбор все хуже. По его словам, некоторые представители власти по определенным характеристикам даже примитивнее среднего класса. Это подтверждает исследование Валерии Касамары и Анны Сорокиной из НИУ--ВШЭ. В 2009 году они проинтервьюировали 31 депутата Госдумы и 100 московских бездомных, задавая им одни и те же вопросы. Ответы в двух группах давались практически одинаковые — не только по идеям, но и по стилистике речи, отмечается в их работе "Образ России и ее будущего: политическая элита vs представители социального дна".

Во-вторых, властные элиты в силу сложившейся политической системы заинтересованы в сохранении статус-кво. Одна их часть преследует корыстные цели и боится уйти. "Типовой чиновник контролирует финансовые потоки, имеет при этом хорошую недвижимость — в России и за рубежом, автомашины,— рассуждает Евгений Гонтмахер.— Чтобы содержать все это, нужен какой-то cash-flow — постоянный поток денег, которые он получает (через жену, зарабатывающую в десять раз больше) благодаря своему месту". Если чиновника уволят, денежный поток прекратится, а сам заработать столько он не в состоянии. Другая часть — менее коррумпированная — понимает, что попытка пойти наперекор системе чревата "вылетом" из элиты, крахом карьеры, а возможно, и угрозой для личной безопасности.

И чтобы не лишиться карьеры и доходов, они подстраиваются под небольшую, но активную группу "реальных мракобесов" во власти, как их называет Евгений Гонтмахер. Говорят они одно, а на деле тормозят любые реформы, противодействуют улучшению делового климата, формированию открытого общества и развитию человеческого капитала.

Простой пример — импортозамещение. "Государство решает закрыть отрасль тогда, когда есть группы интересов, выступающие за ее закрытие,— говорит профессор экономики РЭШ Наталья Волчкова.— А эти группы интересов, как правило, имеют от закрытия этой отрасли прибыль". То есть люди владеют в России предприятиями в той или иной отрасли и зарабатывают на росте спроса на отечественную продукцию. По той же схеме, говорит профессор, становится закрытой наука в России. "Это как раз способ закрыть свою область от конкуренции извне",— замечает Волчкова. Последствия здесь такие же, как и в случае с протекционизмом в торговле: "Снижается разнообразие производимых идей-товаров, ухудшается их качество, меньше инвестиций делается в развитие идей-товаров, снижаются темпы роста экономики".

По мнению Евгения Ясина, научного руководителя НИУ--ВШЭ, "мракобесие обывателей — продукт пропаганды". "Это выражение стремления людей во власти удерживать ее, нарастить свое влияние,— говорит он.— Они так действуют, поскольку других механизмов, основанных на демократических методах, в России прочно не заведено". Кроме того, отмечает Борис Гершман, вспоминая маккартизм в Америке, возрождение суеверий в атмосфере паранойи и страха (перед ведьмами, коммунистами, американцами, мусульманами, иммигрантами) "может намеренно использоваться в целях мобилизации электората или формирования определенного типа общественных настроений".

Насаждению мракобесия, по словам Гудкова, способствует также подавление общественных дискуссий, устранение независимых авторитетов, мнений, в том числе научных и моральных.

Возможно, механизм еще проще — потакание мифологизированному сознанию вытесняет склонность к критическому мышлению. А значит, сохранение статус-кво, равновесия, пусть и на дне, становится куда более простой задачей. Внешняя стабильность сохраняется, но за это приходится платить, как и многим странам Африки. И добиться качественного роста экономики, а не просто роста ВВП от нефти и газа без инвестиций в "экономику знаний", в человеческий капитал не получится.