Уильям Таубман «Вид с Ленинских гор»
William Taubman “The View From Lenin Hills: Soviet Youth In Ferment”
Уильям Таубман — журналист, лауреат Пулитцеровской премии 2004 года за биографию Хрущева, сейчас — преподаватель политических наук в Амхерсте. В 1965 году он стажировался в МГУ на юридическом факультете по программе русско-американского академического обмена. Своими вполне радужными впечатлениями от проживания в общежитии Главного здания в компании аспирантов математического, химического и юридического факультетов Таубман поделился в тексте, вызывающем симпатию к самому автору и ко всему, что его окружало. Книга, как это принято в американской журналистике, разделена на главы по темам, но Таубман совершенно не придерживается этих тем; его текст напоминает сбивчивый устный рассказ, в котором он вспоминает все подряд, то и дело возвращаясь к наиболее впечатлившим его деталям: соседу-супергерою, особенностям выживания в столовой, своему бесконечному исполнению "We Shall Overcome" везде, где придется, включая детский сад. Книгу "Вид с Ленинских гор", изданную в 1967 году, на русский так и не перевели — в отличие от нашумевшей биографии Хрущева.
Фото: Dennis Vandal, AP
1
Я не встретил в МГУ ни одного человека, который бы ночами не спал, беспокоясь о мировой революции, наступлении "полного коммунизма" или увядании государства. Никто больше не ожидал объединения трудящихся всех стран. Они знали, что западному пролетариату было что терять, кроме своих цепей.
2
Мне часто казалось, что усопшие советские лидеры интересуют моих друзей больше, чем живые. Любое упоминание о Сталине привлекало их внимание, его фотография притягивала взгляды, проход мимо его могилы у Кремля выполнялся в полной тишине и, как говорили некоторые, по тому, что человек говорит о Сталине, можно безошибочно судить о его взглядах на весь остальной мир.
3
Почему столь многие советские студенты считают работу в обслуге унизительной? Возможно, потому что Коммунистическая партия так долго делала героями рабочих и принижала работников сферы услуг словом и рублем.
4
Пока я не научился расслабляться, я был единственным, кто действительно обращался к стражу на воротах,— им обычно была маленькая старушка, сидящая на маленьком табурете перед дверью. <...> В любом случае ей, казалось, было приятно быть объектом хоть какого-то внимания, поэтому она всегда улыбалась и махала мне рукой.
5
Очередь к окну не укорачивалась передо мной и не удлинялась за мной. Вместо этого она утолщалась между мною и окном. Студенты подходили к своим друзьям в начале очереди, жали им руки и присоединялись.
6
Как могут русские оставаться такими терпеливыми и веселыми в ситуации длинных очередей и плохого обслуживания?
7
Мы свободно болтали по-русски о механизмах советского общественного управления, но стоило мне спросить о конфликте между различными политическими группами в советских городах, большинство русских заверяли меня, что таковых конфликтов, достойных упоминания, не существует. Вместо этого они предпочитали беседу о полной гармонии их государства.
8
В скольких ситуациях проблема была чисто человеческой и вовсе не политической? <...> Я часто слышал, как русские интерпретируют то, что очевидно было невинной случайностью, как акт политической враждебности.
9
Одна девушка, математик, попросила меня разъяснить ей некие "доктрины антикоммунизма", так как ожидала вопроса на эту тему на экзамене. Я вспомнил для нее наиболее яркие высказывания американцев на эту тему, какие только смог, и она прилежно их записала. Позже она хвасталась высшим баллом за тот экзамен.
10
Я познакомился с юным русским в голубых американских джинсах и ковбойских сапогах, который категорически отказывался слушать русскую музыку. <...> Он был рад увидеть американца, но разочарован, что я знал меньше песен Боба Дилана, чем он, и не мог научить его новым словам и аккордам. Единственным, что спасло вечер, была его готовность научить меня этим вещам, что он и сделал самым покровительственным образом.
11
Битье бутылок было излюбленным развлечением студентов МГУ. Самое драматичное выражение этого пристрастия я наблюдал в общежитии, где студенты беспечно швыряли бутылки из окон 19-го этажа. Было ли это выплеском подавленной агрессии? Или реакцией на общество, требующее конформности с коллективом и уважения к государственной собственности?
12
Истина в том, что они вовсе не высказывали усталости от идейных фильмов, когда были согласны с идеей.
13
Благородный герой-стахановец минувших дней еще может стать Бэтменом зрелой советской культуры.
14
Многие искушенные молодые русские вполне восхищены тем искусством, которое открыто и доступно в Москве. Некоторые из работ очевидно, хоть и умеренно, критичны, а другие открыто прославляют коммунизм и страну. Готовность некоторых речистых европейцев объяснять этот интерес исключительно приверженностью партии — опасное упрощение. Правда устроена сложнее. Мои знакомые русские не находили никакого противоречия в том, чтобы одновременно высказывать и критику, и восхищение.
15
Я очень мало узнал о семьях моих друзей. В отличие от американцев, русские редко спрашивают: "Чем занимается ваш отец?" Чаще они спрашивают: "Есть ли у вас родители?"
16
Хотя русские реагируют на американское изобилие с почти некритичным энтузиазмом, рано или поздно они начинают задавать вопросы о бедности, преступности и расовой дискриминации. Но поразила меня интонация, с которой они поднимали эти вопросы. "А правда, что Нью-Йорк кишит наркоманами и преступниками? А правда, что белый человек может безнаказанно убить черного?" Они действительно сомневались — или просто проявляли вежливость?