В Олимпийской деревне был поднят флаг российской сборной, и специальный корреспондент «КоммерсантъBoscoSport» АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ стал свидетелем того, как решалась, да так пока и не решилась судьба российских спортсменов на сессии и в комиссии Международного олимпийского комитета, и как президент МОК Томас Бах, приехавший на церемонию, чтобы встретиться со сборной беженцев, избегал сборной нашей страны, и зачем он это делал.
Фото: Xinhua/Zuma Press
Фото: Коммерсантъ / Геннадий Гуляев
В Олимпийской деревне поднимали флаги. Это церемония, испытанная годами и десятилетиями. Она не меняется, потому что она не может измениться. Любой шаг влево или вправо означал бы крушение олимпийских идеалов.
Но в этот раз все было немного по-другому. Дело в том, что через час олимпийский флаг должна была поднимать сборная беженцев. А еще через полчаса — сборная России. К обеим было примерно одинаково пристальное внимание.
На пороге Олимпийской деревни ко мне подошла американская журналистка, корреспондент NBC.
— Вы же из России? — нервно спросила она.— Я же вижу: вы из России!
Я этого никогда и не скрывал. Это, конечно, и так видно. Даже если на голове нет бейсболки, со всей этой головой выдающей тебя.
— Так почему никого нет из вашей сборной? Ни одного спортсмена! Скажите, у вас уже всю сборную дисквалифицировали?! Скажите правду! Скажите! У меня через 15 минут эфир! Я должна знать правду!
Я рассказал правду, какой бы горькой она ни была для нее: российская сборная должна была поднимать свой флаг только через полтора часа, поэтому как-то глупо было приходить сюда настолько заранее.
Но я же понимал ее взгляд: этим людям, навсегда дисквалифицировавшим себя в глазах мирового сообщества и находящимся под вечным мельдонием, нельзя верить и теперь.
Но себе-то я мог еще верить. Поэтому до начала церемонии прогулялся до Русского дома в деревне.
Ко всем домам в этой деревне есть вопросы. Кто-то своими глазами видел атлетически сложенных мойщиков окон из сборной Польши, моющих окна у себя в номерах (я тоже видел, хотя бы фотографию, и это производит впечатление). Кто-то — весь этот адский строительный мусор в номерах, способный деморализовать противника сборной Бразилии любой степени стойкости (а в чем же еще была цель?). И сколько же всего еще…
Ничего такого я не увидел. Я увидел в Олимпийской деревне, во дворике перед многоэтажным домом российской сборной, мирно качающихся на качелях волонтеров. Волонтеров было много, мне казалось, их десятки. И до этого в Сан-Пауло, в аэропорту Рио-де-Жанейро в них не было недостатка (как и необходимости), но тут они, конечно, преобладали — по сравнению, конечно, со спортсменами (особенно с девушками из сборной Сербии, которые пришли было камерно покачаться перед сном, но поскольку тут уже камерно качались волонтеры, так и ушли обратно).
Очевидно, что у волонтеров тут своя жизнь, и активная. Они группируются по шесть-восемь человек и живут ею. На обращения к ним откликаются редко — им не до этого, они слишком заняты, у каждого, это очевидно, слишком уж бурная личная жизнь. Пару раз на мои вопросы они жизнерадостно признавались, что не говорят по-английски. Но были все-таки очень приветливы.
Волейболистка сборной России Ирина Заряжко (слева) показала свой класс пока только в бразильских танцах
Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС
В холле дома не было никакой охраны, на стойке ресепшен лежали многочисленные брошюры, способные защитить спортсменов от любых неожиданностей. Памятка «По инфекционным заболеваниям для выезжающих в Рио-де-Жанейро» рассказывала, что «наиболее эффективный способ профилактики — защита от комаров». Впрочем, из памятки можно было понять, что защиты от комаров в Бразилии нет. По крайней мере, рекомендуемые длинные платья и рубашки с длинными рукавами расписываются в своей беспомощности. Утешаться можно было тем, что комары, как фиксировала памятка, нацелены прежде всего на беременных женщин и их будущих детей, а ни тех ни других я за несколько часов в Олимпийской деревне так и не встретил.
Наиболее опасными заболеваниями памятка считала малярию, желтую лихорадку и пятнистую лихорадку скалистых гор. Ее, к примеру, основным переносчиком является иксодовый клещ.
Но все-таки можно, я думаю, в связи с этим не беспокоиться. Потому что власти думают об этом, и два раза в день на территорию Олимпийской деревни въезжает машина, которая выпускает несколько облаков пара, настолько, без сомнения, ядовитого, что в нем сдохнет любая зараза. Особенно сильно бывает окучена столовая, так что идти завтракать и ужинать, если не хочешь стоять в очередях, имеет смысл именно в это время: в столовой в это время не бывает никого из спортсменов (они, как правило, успевают эвакуироваться).
В номерах спортсменов сейчас чистенько, но бедненько. Не везде есть холодильники, но тренеры этому даже рады: спортсмены не натаскают всякой гадости. Но зато есть кровати. Я беспокоился, что волейболистам не на чем будет спать, так как кровати в некоторых номерах, которые я увидел, буквально втиснуты в простенок, а знаменосца российской сборной Сергея Тетюхина в этот простенок втиснуть уже не получится. Но не стоило беспокоиться: для волейболистов кровати развернули поперек простенков (хотя размер оставили прежний). А строительный мусор наши спортсмены, как и польские гребцы, убрали сами: они не чураются черновой работы, потому что никакой другой пока что все равно нет.
Спортсмены начинали не спеша собираться на церемонию во дворе дома, а я успел еще посмотреть, как поднимают флаги сборных Кабо-Верде, Замбии и Македонии. Делалось это быстро и технологично. Выходила мэр Олимпийской деревни Жанет Дос Сантос Аркаин, бразильская баскетболистка, двукратный олимпийский призер, принимала подарки и давала отмашку на подъем флага. До и после — короткая энергичная разминка, которую под спортивную музыку демонстрировали жирно раскрашенные аборигены.
Вскоре подошли новые сборные (пока еще не наша). Немного удивила сначала своим видом сборная Непала: самому молодому из пяти участников церемонии вряд ли было меньше 55 лет, но потом я осекся — в конце концов в долгоживущем Непале жизнь, в том числе, видимо, и спортивная, примерно с такого возраста и начинается.
Между тем вот тут появилась и сборная беженцев под олимпийским флагом, и пока это было интереснее всего. Их было тут человек десять, в том числе один чернокожий дзюдоист, который демонстрировал свои навыки коллегам прямо тут, на площадке, где должна была начаться церемония, похоже, он не мог успокоиться от того, что только что обрел их.
К беженцам было приковано огромное внимание (такое тут только еще к нашей сборной), но они не вступали ни в какой контакт: им было запрещено говорить, и молчаливая девушка, их пресс-секретарь, категорически пресекала любую попытку по всему периметру, а это было непросто, и она металась по этому периметру, как раненная неосторожным журналистским словом пантера. И все-таки недоглядела: я успел поговорить с бегуном на дистанцию 800 метров. Бегун утверждал почему-то, что он из Кении (на самом деле родом он был все-таки из Южного Судана, просто Кения ему милее), уверен был, что ее и представляет, и намерен был побороться за медали самой высокой пробы. Впрочем, в какой-то момент он начал бороться за упавший на асфальт значок, но проиграл эту борьбу дзюдоисту (уронившая этот значок чья-то тренер даже не попыталась сунуться…). Их ожесточенность в борьбе за значок можно было понять: беженцам ничто не может быть лишним.
Президент МОК Томас Бах приветствовал сборную беженцев, но предпочел не обратить внимания на сборную России
Фото: DPA/ТАСС
Неожиданно я лицом к лицу столкнулся с президентом МОК Томасом Бахом, который приехал сюда прямо с сессии МОК, на которой в очередной раз решалась судьба российских спортсменов. Про эту сессию наши спортсмены и их тренеры думали, что она все еще в разгаре и что она может принести какие-то неожиданности, в том числе и приятные, потому что Томас Бах плохого не сделает и слабых (а точнее ослабленных) не обидит, а если надо — и старушку через дорогу переведет.
Но сессия закончилась, неожиданностей не принесла, окончательный состав российской сборной на Играх так и не был определен, и этим продолжала заниматься комиссия из трех человек («Два из трех там наши, а турок на самом деле тоже наш…» — слышал я отголоски анализа качественного состава комиссии, идущего из самого сердца российской делегации (но, похоже, не из мозга ее)).
Томас Бах не мог не поддержать сборную беженцев (он бы себе этого никогда не простил). Поздоровался с каждым, сказал им все, что о них думает, и подвергшийся атаке камеры телеканала «Россия» укрылся на скамеечке за желтыми ленточками.
После того как подняли флаг беженцев, он, кажется, хотел еще задержаться на поднятие флага российской сборной (она почти в полном составе уже пришла на площадь). Ожидание заняло бы не меньше четверти часа, и это время надо было где-то провести. Но где? Ничто тут, оказалось, не приспособлено для того, чтобы скрыться от камеры телеканала «Россия». Томас Бах, окруженный толпой помощников, слонялся по всей площади, пока ему не показали с облегчением на освещенную палатку с диванчиками, очевидно, специально для членов олимпийской семьи, такие палатки должны же быть на каждом олимпийском объекте. И Томас Бах туда с облегчением кинулся, но это оказался салон красоты, где двум друзьям из Голландии (их выдавала не только ярко-оранжевая форма, но и красноречивые взгляды, которыми они друг с другом обменивались) делали маникюр. Томас Бах вырвался и оттуда (впрочем, сотрудники салона все-таки успели снять его на фоне пресс-волла компании Procter & Gamble…) и потребовал показать ему наконец выход из Олимпийской деревни.
Пройти ему пришлось между тем мимо российской сборной, и пришлось демонстративно не заметить ее, и выхода у него никакого не было, потому что стоит только представить его, купающегося сразу после сессии исполкома МОК в этом бело-сине-красном цвете (телеканал «Россия» и десятки мировых телеканалов, которые были уже здесь, без сомнения, сделали бы свое дело…) — и все тайное в очередной раз стало бы явным. Он мог бы тихонько посидеть на церемонии поднятия флага, и никто не посмел бы осудить его за это, но раствориться в наших спортсменах он позволить себе никак не мог.
— Сессия МОК еще идет,— сказал президент Олимпийского комитета России (ОКР) Александр Жуков.— Так и нет никакой ясности пока с нашими…
— Уже закончилась,— рассказал я ему.— Бах сюда даже успел приехать.
— Он здесь? — встрепенулся Александр Жуков.— Где он?!
— Только что мимо прошел…
— Ах…— вздохнул президент ОКР.— Ну да, понятно…
Церемония между тем удалась — главным образом благодаря волейболистке Ирине Заряжко, которая до и после нее вдруг перетанцевала всю сборную Бразилии по танцам, представленную здесь, на церемонии.
Главное — ее-то было видно, а их-то нет!
Как вам в Рио?
Прямая речь
Игорь Казиков, руководитель штаба российской спортивной делегации:
— Живут спортсмены по двое в номере, в блоках из трех или двух комнат. Никто не жалуется, все привыкли и знают, что условия одинаковые для всех. На якобы уникальный пол (на мой взгляд, самый обычный ламинат) наклеили пленку, поэтому влажную уборку якобы делать нельзя, а можно лишь вспрыскивать.
На однообразное питание жалуются все делегации. Но есть у нас здесь свой повар, который готовит борщ, пельмени, каши, запеканки — словом, все, что ребята любят и к чему привыкли. Где — не скажу. В секретное место вне деревни народ уже начал ездить.
Александр Кузнецов, тренер по велоспорту:
— Бытовые проблемы ушли на второй план, мы их не ощущаем. В целом люди старались и сделали все на вполне приемлемом уровне. Номера и питание нормальные. Тренируемся пока только на шоссе. На треке еще не были. Изменений в отношении к россиянам со стороны других делегаций не заметил. Как общались, так и общаемся. Тут же навалом людей с допинговой историей.
Артем Чеботарев, боксер:
— Мне все нравится. Мы, боксеры, народ непривередливый. Главное, есть душ, туалет и кровать. Слышал, у кого-то плохо убирают. У нас нормально. Может, боксеров боятся? Я был на Универсиаде в Казани — в России, конечно, все с размахом всегда проводят. Организация на высшем уровне. Здесь отстает все. А допинг-тесты у всей команды забрали на следующее же утро после нашего заселения. Но мы ничего не боимся.
Дмитрий Барсук, волейболист-пляжник:
— Первое впечатление — негативное. Питание здесь не идет ни в какое сравнение с тем, какое было на предыдущих Играх в Пекине, Европейских играх в Баку и Универсиаде в Казани. Мы, например, сами себе организовали питание по рекомендациям нашего доктора и повара местного ресторана. Зато Федеральному медико-биологическому агентству (ФМБА) удалось организовать на одном из этажей мини-медцентр: привезли своих медиков, массажисты поставили столы... Для главного олимпийского медцентра ФМБА сняло в Рио целый особняк, где для восстановления спортсменов есть абсолютно все.
Иван Стретович, спортивная гимнастика:
— На Олимпиаде я впервые. Вполне нормальная домашняя обстановка. В номере все устраивает. Немного, правда, устал. А вообще-то я ни на что не обращаю внимания, поскольку приехал решать свою задачу. Мы приехали делать свою работу, а все остальное пусть остается на политическом уровне. Зачем спортсменам во все это влезать?
Манаков Виктор, велогонщик:
— Я на Олимпиаде впервые, но много слышал о том, как обычно на них все устроено, от отца — Виктора Манакова, олимпийского чемпиона Сеула-88, и мамы — литовской велогонщицы Иоланты Поликавичуте, участницы нескольких Игр. Так вот, основное изменение — отсутствие здесь McDonald's. Спортсмены, как рассказывали родители, обычно ходили в это кафе за хорошим кофе или мороженым. Во всем остальном чувствуется, что все здесь сделано на скорую руку. У нас в комнате вода в душе уже целый день в поддоне стоит, не уходит. Приходится мыться у соседей. Ремонт неаккуратный, на паркете пленочка, чтобы мы пол не царапали. Босиком не походишь, а сдирать не разрешают — продавать же квартиры потом будут. Зато погода хорошая, нежарко.
Анна Гринева, ватерполистка:
— Думала, Бразилия — попугаи зеленые летают, буйство красок, карнавал... Едем из аэропорта и видим горы мусора, бомжи кучкуются... Когда приезжаешь на соревнования такого уровня и наблюдаешь такую картину, думаешь: да-а-а... А когда заселились, пошли вдобавок новости о пропажах: у кого-то телефон украли, у кого-то — компьютер и деньги. Словом, первое впечатление — нехорошее. Организация очень слабая. Бассейн сам более или менее. Но как мы туда добираемся... Например, вчера водитель просто не знал маршрута, и мы вместо 20 минут добирались с тренировки два часа.