Социальные пособники

В Лионе проходит XVII Biennale de la danse

Фестиваль танец

Помимо чисто зрительских эмоций, танец 58-летней Луизы Лекавалье (слева) вызывает профессиональное восхищение, он действительно виртуозен — без скидок на возраст

Фото: Andre CORNELLIER

Крупнейший танцевальный фестиваль Франции, проходящий в Лионе каждые два года, на сей раз провозгласил главной темой "Танец ученый и танец общедоступный". Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

Хореограф "новой волны" Доминик Эрвье, шесть лет назад ставшая директором лионского фестиваля, на своей третьей биеннале постаралась обуздать природную склонность к радикализму. Тема "Танец ученый и танец общедоступный" — это, с одной стороны, ее реверанс широким зрительским массам, привыкшим за многолетнее правление основателя биеннале Ги Дарме к зрелищам ярким, колоритным и увлекательным, а с другой — вклад в теорию танца. Смешение в одном спектакле интеллектуальных изысков и обиходных приемов она называла "гибридизацией", пришедшей на смену всяким беспримесным "-измам". Впрочем, градаций современного танца столько же, сколько теоретиков: в новом лионском музее Confluences проходит роскошная выставка Corps rebelles, так ее куратор, канадка Аньес Изрин, рассортировала современный танец по ячейкам собственной таблицы.

Одна из них — "Танец виртуозный" — представлена на биеннале канадкой Луизой Лекавалье, знаменитой танцовщицей 1980-1990-х годов, 18 лет украшавшей труппу одного из самых оригинальных хореографов мира Эдуара Лока и поневоле впитавшей его эстетику и экстремальную технику танца. Неправдоподобный, как при ускоренной перемотке, темп движений, повторные прокрутки комбинаций в обратном направлении — от конца к началу, решительная изоляция частей тела — так, что ноги, руки и корпус движутся в разных плоскостях, различных ритмах и темпах,— все эти локовские приемы доминируют в ее собственном спектакле-дуэте "Тысяча баталий", поставленном по мотивам "Несуществующего рыцаря" Итало Кальвино на музыку Антуана Бертьома, исполняемую самим автором. От внешне бесстрастных балетов Лока опус его первой балерины отличает открытая сентиментальность. Несмотря на то что Луиза Лекавалье затянула себя в черные кожаные латы с забралом-капюшоном и все 70 минут спектакля сохраняет на лице выражение одержимой бесстрастности, ее призрачный рыцарь, пустившийся в безнадежный поход за смыслом жизни, бесконечно трогателен. Ее персонаж вызывает сочувствие с первой до последней минуты спектакля — и тогда, когда, мелькая ножками-копытцами, рассекает сцену стремительными па-де-бурре, и когда, охромев, скачет на локтях и коленях, и когда превращается в черную перевернутую тень, перекатывающуюся по сцене на "березке" с риском сломать шею, и когда ищет опору в верном оруженосце (Робер Абюбо), вливаясь в его мягкую плоть всем изнемогшим костлявым телом. В финале оба экзальтированных странника совсем по-бытовому присядут на табуреты и будут ждать своего Годо, с горечью осознав, что за ним все равно не угнаться.

Помимо чисто зрительских эмоций, танец 58-летней Луизы Лекавалье вызывает профессиональное восхищение. Он действительно виртуозен — без скидок на возраст. Эта перфекционистка выступает на биеннале в программе "Великие исполнители", объединяющей больших артистов, ставших хореографами в зрелом возрасте. Все они скорее умрут на сцене, чем допустят малейшую небрежность в своих спектаклях. Этим "великие исполнители" резко отличаются от хореографов нового поколения, которые под спасительной сенью "социального танца" прощают себе слишком многое. "Социальный танец" претендует на роль зеркала современного общества, призван отражать его неврозы и фобии, а потому сценический облик его адептов должен создать иллюзию, что на сцене может оказаться каждый из нас. Обычно артисты одеты в растянутые треники или джинсы, тела их мешковаты, движения элементарны и нескладны; для усиления эффекта близости к народу в спектаклях используется пение, речь, а в кульминациях — вопли. Режиссерская внятность не обязательна, поскольку нам показывают как бы непричесанную "реальность". Иногда — как в сольном перформансе грека Еврипидиса Ласкаридиса "Реликвия" — она принимает весьма экзотические формы.

С макушки до пят затянутый в эластичный прозрачный чулок, заполненный демонстративно просвечивающими толщинками, артист появляется на сцене в виде голой бабищи с безобразно отвисшим животом, огромной вздернутой задницей и мощными ноздреватыми ляжками. Картинки одинокого быта должны, вероятно, вызвать у зрителя сочувствие к героине — тетка поливает цветы, массирует пятки, писает, сидя на голове треснувшего гипсового бюста какого-то античного мыслителя, и закусывает его обломками, определяя таким образом место высокой культуры в современном обществе. На этом концептуальность иссякает — остальные полчаса перформер отчаянно пытается увеселить зрителей самыми нехитрыми способами: виляет накладным задом, тараторит на псевдофранцузском всякую бессмыслицу, прыгает увесистые па-де-ша, едва не ломая ноги в туфлях на каблуках, нацепляет мужской парик, горланя эстрадные шлягеры под дождем из золотой мишуры. На дешевую самопродажу артиста Ласкаридиса не купилась даже лионская публика, славная своей толерантностью: аплодисментов едва хватило на два его поклона. Однако неунывающий "социальный" грек уже год гоняет свой перформанс по разным фестивалям.

Иной — сексуально-психологический — аспект "социального танца" представили артисты канадки Катрин Годе в ее спектакле 2014 года "В кругу самых жестких достоинств". Оплакивая некоммуникабельность современного человека и вместе с тем его зависимость от общественных установок, молодая хореографиня заставляет четверых обоеполых артистов все 70 минут спектакля не отрывать глаз от зрительного зала. Рыхлые, на подламывающихся ногах, будто накурившиеся марихуаны, они будут шлепать по обнаженному торсу ближайшего соседа по сцене — бесстрастно, будто отбивают свиную вырезку. А еще копаться друг у друга в волосах, петь — то в лад, то нестройно, корчить веселые и суровые рожи, рычать и тявкать по-собачьи, раздирать рты, душить ближнего, принимать демонстративно страдальческие позы и не глядя меняться партнерами. Едва возникшее настоящее чувство (в виде сопящего мужского поцелуя взасос) пресекут на корню: женщины быстро растащат мужиков, так и не понявших, что произошло. А истошные вопли одного из них, осознавшего под конец, что живет, как зомби, никто не услышит. Кроме оглушенной публики, которой предлагается опознать себя в зеркале "социального танца". Пусть даже кривом.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...