Премьера кино
Фото: Вольга
В прокат вышел фильм Кирилла Серебренникова "Ученик" по пьесе Мариуса фон Майенбурга, которую Серебренников уже ставил на сцене "Гоголь-центра". Репутация фильма как смелого выпада против торжествующего в России (куда перенесено действие) клерикализма опередила премьеру. МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ считает, что гражданский пафос "Ученика" конфликтует не с российской действительностью, а с творческим темпераментом самого режиссера.
Опережающая репутация — интригующий социологический феномен. Давно пора привыкнуть к тому, что если публицистическая критика единодушно описывает фильм как высказывание в жанре "не могу молчать", это больше говорит о мировоззрении публицистов, чем о фильме. Но все равно, на "Ученика" идешь как на несанкционированный митинг, приготовившись к ритуальным риторическим фигурам и черно-белому ораторскому пафосу, лишенному любой иронии и двусмысленности.
На торжественный лад настраивает и немецкий провенанс истории бесноватого православного десятиклассника, навязавшего свою волю учительскому коллективу. Ждешь чего-то вроде хрестоматийного эпизода из "Кабаре", где ангельский подросток поет о величии Германии, а дяди и тети ему подпевают. Серебренников преподнес приятный сюрприз. "Ученик" вызывает ассоциации не с Беллем и Грассом, а с его же экранизацией пьесы братьев Пресняковых "Изображая жертву". Это тоже, в лучшем смысле слова, бульварный водевиль. Ну а как еще определить жанр фильма, в одном из эпизодов которого девица застает одноклассников в компрометирующей ситуации. Один из них, судорожно натягивая штаны, объясняет: друг-чудотворец при помощи наложения рук и молитвы удлинял его увечную от рождения ногу.
Насмешник Серебренников слишком любит гэги и скорострельные реплики, чтобы живописать абсолютное Зло и абсолютное Добро. Веня (Петр Скворцов) не расстается с Евангелием: на любой случай у него заготовлена воинственная цитата. Раздеваться в школьном бассейне он категорически отказывается, зато, возмущенный практикумом по натягиванию презерватива на морковку, раздевается догола и скачет по партам, требуя если уж натягивать, то не на корнеплод. Урок, посвященный теории эволюции, он срывает, напротив, вырядившись Кинг-Конгом.
Что-то подобное мир уже видел полвека назад. В десятках других фильмов другие тинейджеры — от английских и польских до японских — так же демонстрировали свои гениталии. Так же громили свои слишком буржуазные спаленки и били наповал взрослых надсмотрщиков парадоксальными афоризмами. Приносили в школу презервативы и мечтали автоматными очередями от живота очистить землю от взрослых тоталитарных свиней и ровесников-конформистов.
Тогда это называлось молодежным бунтом против торжествующего ханжества: подростковым хулиганством следовало восхищаться. Веня — такой же бунтарь: подростки остались такими же, какими были в незабвенном 1968-м, зато конформизм изрядно эволюционировал. Когда опыты с морковками благополучно уживаются с основами православной культуры в исполнении туповатого и благодушного попа, бунтующий тинейджер вооружается не "Красной книжечкой" председателя Мао, а Евангелием.
Интересничающим бунтарям дают самые лакомые одноклассницы (а теперь и одноклассники тоже), после чего мятежный дух успокаивается, как сытый котенок. Самый страшный приговор, какой можно вынести что левацкому, что религиозному хулиганству,— показать его сексуально неудовлетворенную природу. На протяжении трех четвертей фильма Серебренников с очевидным удовольствием именно этим и занимается. Но потом режиссер, очевидно, слетал в ближайшее будущее, прочитал рецензии на свой фильм и, вернувшись, адаптировал финал под общественные ожидания. Уж больно неорганично звучат крики прогрессивной учительницы (Виктория Исакова) о "тоталитарной диктатуре" под занавес водевиля о спущенных штанах.