В театре "Московская оперетта" представили новый мюзикл "Анна Каренина". Обозреватель "Огонька" размышляет о современном конвейере по превращению трагедии в "праздник любви"
"Хочется праздника" — сверхзадача, реализации которой директор одного столичного музыкального театра неукоснительно требовал от своих подчиненных, оставалась неизменной вне зависимости от того, над какой именно репертуарной обновкой работала в тот или иной момент прославленная труппа. Праздника с завидным упорством ждали и от цирковых дел мастера, чудом сделавшего карьеру в балете, и от авторов меланхоличной оперной мелодрамы, и от хореографа-мизантропа, заезжего гастролера с извечной тоской по мировой культуре. Перед принятием финального решения о приглашении на постановку директор другого известного оперного дома из года в год задавал своим контрагентам, позевывая, один и тот же ритуальный вопрос: "Скажите, а будет красиво?" Оба описываемых театра славятся своей подчеркнутой клиентоориентированностью: страстная жажда праздника и красоты — основной инстинкт национальной музыкальной сцены. Ни один из театральных жанров не способен удовлетворить его так беспрепятственно и исчерпывающе, как отечественный мюзикл — главное зрительское guilty pleasure, столь же восхитительное, сколь и вульгарное.
Мюзикл — идеальный выбор для любителей досуга all inclusive: туго закрученная интрига, бодрый бит, чечетка, кордебалет, трюки и спецэффекты — лай, хохот, пенье, свист и хлоп, смешать, но не взбалтывать. Практичный зритель особенно ценит мюзиклы по литературной классике: развлекая, они одновременно и возвышают — веселая наука, два в одном, удачная покупка. Потенциального потребителя не смущает даже то, что от первоисточника в конечном продукте остаются, как правило, рожки да ножки, хотя это, в конце концов, родовое свойство не только мюзикла, но и оперы, и балета. Когда Владимир Набоков называл создателей либретто "Евгения Онегина" Чайковского "зловещими личностями", в нем не просто клокотала цеховая обида за старшего коллегу. Припадая к классическим текстам, музыкальный театр обращается с ними, говоря языком милицейских протоколов, с особым цинизмом. Театру нужен не текст, а сюжет, а значит, от писателя требуется немногое: ясный конфликт, сочная коллизия, колоритные образы. В идеале все это должно быть чуть-чуть вульгарным. Текст должен быть литературой ровно настолько, насколько ее можно было бы нарастить зрелищным мясом.
Потому мюзиклы по большой литературе — скорее исключение, чем правило: великим писателям — тем, у которых все главное происходит не на словах, а между ними,— ход на подмостки музыкального театра заказан. Вы когда-нибудь слышали "Бесов"? А "Вишневый сад"? Превратить "Анну Каренину" в мюзикл пытались еще в начале 90-х на Бродвее, но затея с треском провалилась — постановку сняли с репертуара вскоре после первых показов. Теперь монетизировать наследие графа Толстого пытаются в Московской оперетте — и тут примечателен даже не столько сам спектакль, сколько то, как он подается и продается зрителю. Авторы и продюсеры чутко уловили две настоятельные местные потребности: наслаждаться и духовно окормляться, причем желательно параллельно. После рабочей недели бренное тело хочет расслабиться, душа — воспарить в эмпиреи, а формат мюзикла позволяет избавиться от трудностей, обыкновенно сопровождающих процесс встречи с прекрасным. Душа может и не трудиться: ей предлагают окунуться в атмосферу блеска и роскоши XIX века и насладиться захватывающей историей любви. Праздничная атмосфера создается радостью узнавания, причем не столько сюжета, сколько способа изображения картины мира — большая литература переводится на язык беллетристики с ее простыми истинами и ориентацией на массовое сознание.
Первое и главное, чем он поражает,— премьера "Анны Карениной" рассчитана на целевую аудиторию, совершенно не обязательно читавшую роман Толстого
"Мировой шедевр на одном дыхании" — к рекламному слогану постановки, при всей его очаровательной неуклюжести, имеет смысл присмотреться повнимательнее. Первое и главное, чем он поражает,— премьера "Анны Карениной" рассчитана на целевую аудиторию, совершенно не обязательно читавшую роман Толстого или споткнувшуюся об одну из восьми его частей. Как-то раз в партере Михайловского театра, этой светской гостиной современного Петербурга, вашему обозревателю довелось стать невольным свидетелем диалога двух юных прелестниц — в тот вечер давали оперу Антона Рубинштейна "Христос", разговор происходил в антракте где-то в районе Гефсиманского сада. "Может, пойдем уже ужинать?" — "Да нет, давай досмотрим, интересно же, чем дело кончилось". Кабы не популярность безыскусных анекдотов про толстовскую героиню и ее вторую половину, "Каренину" можно было бы назвать мюзиклом для тех, кто не знает, чем кончилось дело, или, точнее, мюзиклом, поясняющим, как Анна Каренина дошла до жизни такой.
Но это отнюдь не просто "классика русской литературы в кратком изложении", не театральный буктрейлер: авторы новенькой московской "Анны Карениной" подлинник не только сокращают, но и активно редактируют. Купюры в фабуле у либреттиста Юлия Кима — в духе бессмертного "не мешай нам веселиться, изверг": вымарана, понятно, сюжетная линия с увлечением Анны морфием, но отсутствует и важнейшая в драматургии романа сцена родов. Мюзикл — он и есть мюзикл, никто не смеет потревожить сознание зрителя, ничто не должно помешать прибытию поезда повышенной комфортности "Лев Толстой" на конечную станцию строго по расписанию, через два с половиной часа после начала спектакля. Возрастная маркировка премьеры — "6+": строгий морализатор, нудивший что-то непонятное про "мне отмщение", превращается едва ли не в доброго плюшевого мишку, в Агнию Барто, в уютный мультфильм для семейного просмотра. По сравнению со штампами школьной программы, максимально отбивающими любовь к классике, не так уж, вероятно, и плохо: авось спустя несколько недель после премьеры книжные магазины отрапортуют о скачке продаж романа, как это неизменно происходит после выхода очередной киноэкранизации. Мало что может сегодня так эффективно оживить интерес к высокой литературе, как намеренное ее снижение.