"Фильмы хорошо идут, жаль только, что денег не собирают"

Продюсерская компания "Дирекция кино", традиционно работающая в партнерстве с "Первым каналом", перед Новым годом выпустит в прокат один из наиболее дорогостоящих отечественных кинопроектов последних лет — историческую драму "Викинг", бюджет которой оценивается в 1,25 млрд руб. Хотя сборы российских кинотеатров растут, несмотря на кризис, отечественные фильмы по-прежнему редко окупаются за счет проката. Что мешает российским продюсерам и как преодолеть недоверие зрителей, в интервью "Ъ" рассказал гендиректор "Дирекции кино" АНАТОЛИЙ МАКСИМОВ.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 3

Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин  /  купить фото

Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин  /  купить фото

Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин  /  купить фото

— Этим летом вы участвовали в рабочей группе по защите авторских прав при Институте развития интернета (ИРИ). Как вы оцениваете эту площадку?

— Позитивно, потому что она показывает, что нашими проблемами кто-то занимается. Но проблема в том, что цели ИРИ частично отличаются от наших. Надо сказать, что в 2008 году произошел технологический переворот: были заложены огромные ресурсы, чтобы страна получила интернет на уровне, технически превышающем уровень европейских стран. Сейчас у нас проникновение, как в Канаде, а охват рынка выше, чем в Китае. Но если проблема дорог решена, то осталась проблема дураков. Если приводить другое сравнение, то у нас построили сверхсовременный магазин, какого нет нигде в Европе, но торгуют в нем из-под полы. В итоге сейчас самая оптимистическая оценка пиратства, даже на официальном уровне,— 90% трафика.

Поскольку проникновение интернета уже почти достигло максимума, должен быть следующий этап — развитие контента. Но никто не хочет строить цивилизованный рынок, потому что весь контент сейчас можно получить даром. То есть, к сожалению, мысль о том, что надо бы развиваться, гаснет от мысли, сколько при этом надо воевать. И нужно воевать не с чем-то или кем-то конкретным, а, например, c врожденным желанием получать все бесплатно. Для этого был принят 187-ФЗ (пакет поправок к закону "Об информации" и другим нормативным актам, известный как "антипиратский закон".— "Ъ") — хороший знак, но его правоприменение неидеально.

Речь идет не о том, что кого-то обидели, обокрали и не дали развиваться. Речь о том, что интернет сам должен себя развивать. При этом заменить трафик пиратских сайтов без потери аудитории для операторов очень легко, рынок разовьется за несколько месяцев. Можно делать свой Netflix, если соберется достаточное количество людей, готовых на это. Для американцев, например, такая модель сейчас приоритетна, они вкладывают дикие деньги в развитие, в сериалы. Если я получу хотя бы 1% доходов с продажи интернет-прав, я буду знать, что все, мы победили. Но пока, к сожалению, наши цели не входят в зону интересов ИРИ. И самое трагикомичное в этой ситуации, что на стороне пиратов только один сильный игрок — поисковики.

— У вас есть диалог с поисковиками?

— У Google все выглядит очень просто, к ним спокойно можно обратиться и попросить снять ссылки на пиратские ресурсы. Правда, в ответ мы получаем: конечно, снимем — только через пять дней. "Яндекс" вообще отказывается убирать "зеркала" пиратских сайтов. Они нам говорят: "Вы что, а как же свобода?" Ребята, а почему вы зарабатываете на этой свободе?

"Яндекс" может убрать ссылки после того, как это сделала Google, но в то же время у них есть великолепная аргументация, что мы их ставим в невыигрышную ситуацию по отношению к Google — бомбим Воронеж. Но Google их и так обходит сейчас, это уже специфика их работы. Поэтому если говорить о перспективах работы с "Яндексом" — все туманно. И это страшно, потому что любое "зеркало" заблокированного сайта попадает в топ поиска за секунды, то есть моя борьба с пиратами приносит разве что секундную победу.

— Вы считаете, что отношения с поисковиками надо законодательно регулировать?

— Конечно, а как с ними можно договориться иначе? Это все равно что стоит человек с ножом и требует кошелек, а вы ему предлагаете договориться. Поисковики хотели пойти на диалог, только если мы им отдадим права. Им важно, чтобы сотрудничество было финансово интересным, ведь это рынок. Мы сейчас говорим о рынке очень красиво, и правительство хочет в завтрашний день вкладываться. Но в 2007-м уже вложили, произошел взрывной рост доступа к широкополосному интернету. В итоге, если в 2008 году доля национального кино была 26%, в 2012 году она составила 14%. То есть в развитие интернета вложили чудовищные деньги, а в результате мы попали в пещерный век и теряем деньги.

Извините, что я за вас спрашиваю, но дальше, наверное, будет вопрос: а что, американское кино не теряет? Нет, сейчас у них вторичный рынок хорошо работает. Я читал американские отчеты, и эксперты там полагают, что к 2020 году доля интернет-прав будет 47% — это очень много. А мы в итоге оказались передовыми с точки зрения техники и последними с точки зрения ее использования. Людям незачем ходить в кино, и мы не получаем нужные доходы. Кто-то говорит, что мы живем на народные деньги, возможно, даже воруем. Вы помните, сколько составила помощь продюсерам Фонда кино?

— Примерно 2 млрд руб.

— Почти да, 1,8 млрд. Это меньше, чем средняя стоимость американского фильма, не блокбастера. $100 млн — это средняя стоимость выпуска фильма в американский прокат, а еще остается промо, которое по-хорошему должно быть 50% бюджета.

Мы говорим, что фильмы хорошо идут, жаль только, что денег не собирают. За последнее время ни один не собрал большую кассу, кроме "Экипажа". Чтобы сделать "Викинг", я семь лет искал деньги. И по правде сказать, все еще ищу, чтобы теперь его прокатать достойно.

— Из чего складывается бюджет "Викинга"?

— В частности, из господдержки. Плюс частные инвестиции — кто-то в нас поверил, есть вклад "Первого канала".

— Сейчас появились системные инвесторы в русское кино?

— Нет, они, наоборот, исчезают. До расцвета интернета была какая-то надежда, но к 2013 году она исчезла. Сейчас все говорят: "Какое еще кино, я что, тебе что-то плохое сделал?" Происходит очень просто: как в трудовых книжках могут написать "Уволен за утрату доверия", так и к российским фильмам сейчас относятся. Однажды я услышал, как в кассе кинотеатра спрашивают: "А вы знаете, что это русский фильм? Я вас предупредила".

— Но вы рассчитываете, что "Викинг" окупится?

— Я был бы совсем сумасшедшим, если бы не рассчитывал.

— Но при этом он не будет идти в формате IMAX?

— Дело в том, что IMAX является абсолютным хозяином положения — таким же, какими являются и американские мейджоры. В IMAX снимается около 15 фильмов в год, из них три-четыре — боевики, которые собирают в России больше миллиарда рублей и вокруг которых формируется прокат. Мы в этой продуктовой цепи, к сожалению, находимся в крайне неудачном положении: IMAX нам говорит, что возьмет фильм, но поставит его на неудобную для нас дату. И вопрос в том, что мы либо получим соответствующий пафос и плюс 8% к бюджету, либо выберем время, когда люди ходят в кино. А в целом, чтобы перевести фильм в IMAX, нет ничего сложного. Конечно, мы снимали с учетом формата, но вопрос о том, IMAX или не IMAX, чисто экономический.

— Но есть же российские фильмы в IMAX, Федор Бондарчук делает "Притяжение" в этом формате.

— Конечно, это есть. Но все зависит от IMAX, а они не могут передвинуть иностранное кино. Они говорят, что материал отличный, но есть только одно свободное место и вот туда можете встать.

— Кстати, теперь есть постановление правительства, которое позволяет Минкульту двигать даты релизов, чтобы не возникало конкуренции между российскими фильмами и блокбастерами. Это может положительно сказаться на индустрии или перед нами очередная регулятивная мера, которая только подавляет развитие?

— В принципе это одна из немногих регулятивных мер, которые не носят разрушительного характера. Во Франции это существует: американские кинематографисты пытаются туда идти, но им отказывают. Наше кино никто не защищает в прокате, а эта мера потенциально позитивна. Вопрос только, почему и ради чего кино будет двигаться и будет ли это выгодно: отодвинули фильм, эффекта не было, а проигрывают в итоге кинотеатры.

Естественно, кинотеатры честно бились, чтобы Минкульт не вводил эту меру. И все-таки кино — это социальная штука, это зеркало, где люди видят сами себя. Почему мне кажется, что чисто развлекательные фильмы не приближают нас к увеличению аудитории отечественного кино? Потому что такие фильмы не приближают нас к аудитории, они сделаны чисто технически, и поддержка такого рода фильмов мне представляется неверной.

— Вы про Enjoy Movies сейчас говорите?

— Я про разное, таких компаний много. Фильмы для меня делятся на две категории. Есть фильмы, которые, как "Экипаж", производят кислород в зале, а есть те, которые оставляют после себя удушье. И вот это ощущение "не кино" отбирает у меня надежду — количество таких фильмов разрушило индустрию.

— А вы с Фондом кино обсуждаете качество фильмов?

— Я вхожу в экспертный совет уже много лет, у меня весь отбор на глазах происходит, я высказываю свою позицию, голосую за хорошие фильмы, но это не всегда оказывает решающую поддержку. Заключение экспертного совета Фонд кино увидел, а потом решает сам. И в целом это правильно: деньги тратятся государственные, и уполномоченные государством люди сами должны решать, на что они хотят отдавать деньги, а на что нет. Я даже не могу сказать, что это мои деньги как налогоплательщика: я их уже отдал, это государственные деньги, и государство решает, а я, насколько могу, пытаюсь способствовать этому процессу.

Но если о позитиве: то с компаниями-лидерами все получилось, в итоге их фильмы последнего разлива окупились. То есть я Антону Владимировичу (Малышеву, исполнительному директору Фонда кино.— "Ъ") очень благодарен за такую работу, не административную, я бы сказал, а эмоциональную. Это хорошо — есть социальная ответственность, люди чувствуют процесс.

В этом году еще была чудовищная ситуация с числом заявок.

— Слышала историю о том, что один фильм переименовали, отложили премьеру, а потом пришли со снятым материалом в Фонд кино просить денег на продакшен, чтобы вернуть средства инвесторам. Много такого было?

— Я, к сожалению, прямо в двигателе сижу, поэтому будет нечестно называть такие фильмы. Я не подтверждаю эту историю, но говорю, что такие истории возможны. Сейчас, если говорить о кино, то основная наша проблема, если не считать рынка вторичных прав, это то, что кино производится с целью его производства, а не с целью реализации. Это отравило доверие к кино. Советские фильмы люди смотрели не потому, что их заставляли это делать. Они смотрели "Кавказскую пленницу", потому что понимали, что это о них, это о жизни. Но в итоге случилось постановление Верховного совета СССР об уничтожении единого билета, после этого была вспышка, когда произвели 350 фильмов — больше, чем в США, почти столько же, сколько в Индии. Потому что отчитываться о сборах не надо, контроль никто не ведет. После этого закрылись многие кинотеатры.

Поколение режиссеров, которое сейчас выходит, не имеющее специального образования, которое все-таки нужно, делает какие-то вещи, но, условно говоря, пишет с ошибками. То есть, когда вы смотрите на экран, вы эти ошибки не считываете, но понимаете, что это ерунда. Какие-то из этих фильмов отсеиваются на уровне Фонда кино. Экспертиза исключила возможность — по крайней мере я этого не вижу — чудовищной коррупции, которая была ранее. Идея состояла в том, чтобы доверить экспертизу тем, кто снимает успешные фильмы, нашел контакт с аудиторией. Лидеры получали ресурс, за который они были обязаны отчитаться и с которым они сами решают, что делать. Сейчас первичен государственный контроль, но это все равно лучше, чем было.

— Ассоциация продюсеров кино и телевидения постоянно критикует Фонд кино за условия выдачи денег. Там настаивают, чтобы все деньги, которые получают продюсеры, были безвозвратными.

— Думаю, хуже, если бы денег совсем не было. Да, есть проблемы вроде дробления на мелкие проекты, но с точки зрения работы я по-прежнему считаю, что Фонд кино — это лучшее, что могло случиться с кинематографом сейчас. То, что доля отечественного кино держится на уровне своих процентов, тоже большое дело. Кто-то говорит, что нужно увеличивать долю до 30%, но непонятно, как это делать. Лидеры в последнее время стали активно пытаться это делать и производить крупные проекты.

Но проблема по-прежнему в кадрах. Сколько есть режиссеров, которым можно доверить, условно говоря, миллион долларов? Ну 10, 15, больше нет. Фактически нет художников-постановщиков. Хорошо пережил трудные времена операторский цех. Актеры тоже есть, но у них бывают проблемы с ценообразованием. В этом плане, наверное, была полезная мера с потолком зарплат, потому что до актеров кризис докатывается чуть позже.

— Ряд киносетей договорился, что будут отдавать российским фильмам 20% экранного времени. Сейчас работают эти договоренности?

— Вообще, специфика нашего рынка в том, что в сети объединено 40% кинотеатров — это договороспособные игроки, а 60% — это дикий рынок. Однозальный, двухзальный кинотеатр — это не индустриальные вещи, как с ними договариваться? Но с ними надо договориться, чтобы не воровали. Например, в фестивальном зале в Выборге не было 60% сборов.

— В каком смысле?

— Ну пришли люди, пересчитали людей в зале, сняли кассу, пересчитали кассу — 60% украли. При этом у нас можно воровать, а например, у Disney нельзя по понятным причинам.

То есть 20-процентная доля — это красивая инициатива, но технически, наверное, сложно ее реализовать. Мне недавно один из директоров сети говорил, что если введут проценты, то у него есть одно помещение, в котором он поставит аппарат, стулья и будет полный день показывать сеансы, сделает 20%. Самое первое, что надо было сделать Минкульту и он это в итоге сделал,— это посчитать количество залов и ввести систему единого кинобилета. Их число не было известно еще три года назад. При этом кинотеатры платили с бара, со всех активностей, с проданных игрушек и с билетов одни и те же налоги. Поэтому система единого кинобилета нужна была в первую очередь для того, чтобы контролировать хотя бы, сколько кто собрал.

— Есть понимание, какими будут для рынка итоги 2016 года?

— Хотя год кино очень помог, сейчас все равно сокращается государственная поддержка, и проблема в том, что государство в кино не очень верит и не очень понимает, зачем оно. Но лучше будем смотреть на прокат ближе к концу года, когда выйдут оставшиеся крупные фильмы. Все очень просто: если это заметный фильм, он качнет тренд.

— Насколько привлекателен сейчас для российских продюсеров азиатский рынок?

— Китай — это новая любовь мейджоров, как когда-то была Россия. Он стал вторым рынком мира и дал сигнал в этом году, что, возможно, станет первым. Китай, безусловно, является мечтой всего прогрессивного человечества начиная опять же с США, это огромные деньги. Но Китай — протекционистский закрытый рынок. Они очень долго держали низкую квоту на иностранное кино, сейчас немного расширили, у России есть пять фильмов в год.

У нас забиты железными гвоздями пути на Запад — не только из-за политических разногласий, но из-за неприятного прошлого: мы не нужны на Западе. А если говорить про Юго-Восток, то на нас там хорошо реагируют исторически. Привлекательность страны огромная, но и сложность работы тоже. Из-за этого сложно сказать, что мы сейчас туда рванем. Восточный рынок сложился без нас, и он принципиально отличается от нашего. Он всегда существовал в условиях жесточайшего государственного протекционизма, как в СССР. То есть сказать, что есть окно, которое мы пробили на Восток, пока рано. Но скорее легче его пробить на Восток, чем на Запад.

— Вы с "Викингом" собираетесь выходить в Азию?

— Попробуем, почему нет. Но мы потратили семь лет, главным образом, чтобы выйти к своему зрителю, мы делаем фильм для своего рынка. Вот почему так важно бороться за свои законы, за свой рынок — есть своя очень большая аудитория. Для того чтобы были крупные фильмы, нужны аудитория и кинотеатры. Кинотеатров очень много, а аудитории нет, мы ей сами внушили неприязнь к российским фильмам.

Интервью взяла Елизавета Макарова