В прокат вышла "Дама пик", двенадцатый, если не считать телевизионной "Родины" (2015), полнометражный фильм Павла Лунгина. Эта трагикомедия музыкальных ужасов и одновременно жестокая сатира на театрально-оперные нравы кажется на первый взгляд освежающе неожиданным — хотя на самом деле удивительно органичным — опытом и для режиссера, и для театральной актрисы Ксении Раппопорт.
Фото: kinopoisk.ru
Фото: kinopoisk.ru
Ксения Раппопорт сыграла здесь едва ли не лучшую свою кинороль. Оперная дива Софья Майер, женская версия Мефистофеля, возвращается из эмиграции в родной — условно говоря Большой — театр не столько ставить "Пиковую даму", сколько заполучить душу и разорить разум юнца Андрея (Иван Янковский), вожделеющего роль Германа. При всей инфернальной условности своей роли Раппопорт наделила Софью неотразимо задорной сексуальностью и не менее задорным аппетитом людоедки. Кажется даже, что режиссеры, с которыми актриса доселе имела дело, просто мешали ей работать в полную и веселую силу. Софья Майер — месть Раппопорт за скорбную судьбу другой ее оперной певицы Любови ("Юрьев день" Кирилла Серебренникова, 2008 год), опростившейся до барачной уборщицы Люськи.
Ивана Янковского режиссер сравнивает с ярчайшей звездой русского немого кино Иваном Мозжухиным, и это не просто комплимент. Генеалогия фильма восходит к дореволюционной эпохе: этот гран-гиньоль мог бы снять Евгений Бауэр, прививавший России "готическую" традицию. Мозжухин прославился ролью как раз в его фильме "Жизнь в смерти" (1914) по сценарию Валерия Брюсова: безумный эстет, доктор Рене убивал и бальзамировал возлюбленную, дабы обессмертить ее красоту. У Лунгина в роли таких докторов незримо присутствуют Пушкин и Чайковский. Наверняка они довольно потирают руки: наконец-то нашелся режиссер, плевать хотевший на хрестоматийный глянец, под слоями которого задыхаются два главных русских национальных гения.
То, что Пушкин и Чайковский не только "наше все", но и "наши Эдгары По", далеко не новость. Ошарашивает то, что это произнес вслух именно Лунгин. Режиссер легкого и азартного темперамента, он стремительно и успешно навязал всему миру в начале 1990-х годов образ России как жизнерадостного сумасшедшего дома, который можно только принять и полюбить, а понимать лучше и не пробовать. Но последние десять лет он ставил фильмы, словно ворочал гранитные глыбы, и первой жертвой его серьезности пала музыка.
В "Такси-блюзе" (1990), составившем Лунгину мировую славу, Владимир Чекасин выводил саксофонные узоры, а Петр Зайченко рычал "Варяг", смачно всаживая мясницкий топор в деревянную колоду. Можно было брюзжать, что русская душа поет совсем не так, что это перестроечная версия ансамбля "Березка". Но у Лунгина был простой и бронебойный ответ: русская душа как хочет, так и поет. Главное, что подпевать ей не возбраняется. Но концерты тоскующего по родине Рахманинова ("Ветка сирени", 2007 год) и "Страсти по Матфею" митрополита Иллариона ("Дирижер", 2012 год) уже били зрителей палкой по голове, как учитель, не мытьем, так катаньем принуждающий недорослей к возвышенному. В "Даме пик" музыка стала самой собой. То есть игрой. Даже игрой в квадрате, поскольку Пушкин и Чайковский играючи воспели игру, теперь в нее играют герои фильма, а Лунгин, в свою очередь, играет с игроками.
Проще простого не заметить, что при всей непринужденности своей игры он опять работает ну с очень большим мифом, и делает это не менее серьезно, чем тогда, когда изрекал истины о мистическом православии ("Остров", 2006 год) и опричном тоталитаризме ("Царь", 2009 год). На сей раз это миф о волшебной силе искусства, красоте, которая спасет мир, и прежде всего о "полной гибели всерьез", которой требовал Борис Пастернак от художника, "раба" некоего "чувства".
Красота, по Лунгину, она потому-то и красота, что ей не до судеб мира: она занята, она собой любуется, как писали прежде, "в зеркале сцены". А на сцене никакие "почва и судьба" не "дышат". "Искусство" как сценический псевдоним искусственности здесь, что бы ни утверждал Пастернак, не "кончается". Напротив, чем убедительнее ложь театра, тем меньше дела ее исповедникам до реальности. Бог с вами, какие чувства, почвы и судьбы: идет игра.
Лунгин и Раппопорт с выстраданным знанием дела и видимым наслаждением препарируют сладкоголосую ложь театра.
Высокое "служение" в "Даме пик" ничуть не облагораживает жрецов Мельпомены, одержимых коллекционированием международных наград. Напротив, чем слаще их "молитвы", тем грубее животные порывы. Даже если, войдя в образ, актер взаправду задушит "княгиню", а дама пик удостоит его своего подмигивания, Германом ему никогда не стать, просто его ложь достигнет особой изощренности.
В этом-то и заключается мораль фильма: игра идет, игра. А ее тактико-технические характеристики не имеют ровным счетом никакого значения. Не бывает игры высокой и низкой. Неважно, играют ли оперные певцы в страсти александровской эпохи или китайские нелегалы — в русскую рулетку. Неважно, где идет эта игра: на сцене некогда императорского театра, в подпольном казино или вонючем притоне. Да хотя бы и на оперативном просторе театра военных действий. Чужая кровь — это всегда клюквенный сок. А если кровь окажется не чужой, а твоей, то тебе до этого уже не будет никакого дела. Важно, что всегда кто-то — без всяких на то оснований — задает правила игры. И ужас жизни как раз в том и заключается, что все прочие человеки не переворачивают ломберный столик, а согласно принимают эти правила, никаких шансов на выигрыш им не оставляющие.