Режиссер Юлий Райзман
1982 год
Номенклатурная драма
«Картины прошлого, невесть как пришедшие на память, порой несвязные, все чаще завладевают им <...>. Печальный взгляд зеленоватых глаз устремлен на круглый стол. К чему теперь все это? Вот эти книги — "Бурение скважин", "Магнитное обогащение", "Трубосварочные станы"? Не сегодня, так завтра он распростится с углем и со сталью, оставит этот пост, этот кабинет <...>. Почему же? Как могло это случиться?»
(Александр Бек, "Новое назначение")
Журчание радио — "трудовой пульс страны" — банальный фон советского фильма. Когда Сергей Никитич размашисто выходит из парадного подъезда и огорошивает разбитного шофера персональной "Чайки" просьбой закурить, радио бубнит о цехах и полях. Но за время работы над фильмом новости в СССР стали больше, чем новости. Страна чувствовала: не сегодня, так завтра голос Игоря Кириллова зазвенит скорбью: "Весь советский народ понес тяжелую утрату".
Брежнева не стало в ноябре: Райзман еще в сентябре привез из Венеции главную актерскую премию — Михаилу Ульянову за лучшую роль. С экрана уже послышался немой и отчетливый гул сдвигающихся тектонических плит. Все понимали: драма большого человека, как молнией пораженного отставкой,— не психологический этюд, а реквием: по Брежневу, по самой державе. Райзман безусловно переживал конец своей эпохи, но восхищался его трагическим эстетическим совершенством.
79-летний Райзман, шестикратный Сталинский лауреат, Герой Соцтруда, на три года старше Брежнева. Уже полвека назад Голливуд восхищался его фильмом "Земля жаждет" (1930). Он брал Берлин и пережил демонстративный уход Сталина с фильма "Поезд идет на восток" (1948). Снял "Кавалера Золотой Звезды" (1950) — очеловеченную формулу сталинского стиля — и "Коммуниста" (1957), манифест стиля сурового. Он проработает до 81 года: только Клинт Иствуд переплюнет его по долголетию режиссерской силы.
Герой вообще годится Райзману в сыновья. Абрикосов — его фамилия из репертуара советской сатиры (хотя в однофамильцах у него кинозвезда и академики). Место "товарищу Абрикосову" в одном ряду с товарищем Огурцовым ("Карнавальная ночь"), профессором Персиковым ("Роковые яйца") и прочими "главначпупсами". В фильме даже упоминают кого-то, некогда сострившего на тему. Куда он, кстати, запропал, едва пошутив? Он вообще-то хоть раз взглянул в лицо Абрикосову, прежде чем хохмить? Вряд ли: язык бы проглотил.
Великий Михаил Ульянов выступает в коронном амплуа безусловного героя с мощным отрицательным обаянием. Абрикосов замешан из того же теста, что "председатель" Егор Трубников и маршал Жуков. Их невозможно любить за черно-белое видение мира, за бесчеловечное бескорыстие и щепетильность, за то, что тянут жилы из подчиненных, требуя невозможного, но прежде всего за то, что сами они невозможное совершают.
Абрикосову под шестьдесят. Ровесник, выходит, Федора Абрамова и Гейдара Алиева, Ирины Антоновой и Сергея Бондарчука, Степана Микояна, Андрея Сахарова. Это очень важное поколение. Второе и последнее поколение советской элиты (первым было поколение "сталинских наркомов" Ванникова, Косыгина, Устинова), достигшее своего положения не интригами, не высидевшее его задницей: они брали жизнь штурмом по приказу или по собственной, наказуемой в случае неудачи инициативе, выигрывали в русскую рулетку. Второе и последнее поколение преданных государственников "с биографией" и печатью на лице — войны, бессонных лет, незабытого страха. Выжившие призывники 1941 года, если возвышались стремительно, как Абрикосов, имели шансы загреметь, хоть по "авиационному делу", хоть по "ленинградскому".
Ненужные бумаги он рвет, расставаясь со своим кабинетом, как к обыску готовится. Поминает, что покойный друг его "от пули спас буквально", сдается, не от немецкой. Именной пистолет — его умыкнут, опасаясь самоубийства отставника, родичи — для него не цацка, а привычная вещь, в хозяйстве необходимая. Обманув и чужие, и "свои" пули, он рискует пошло погибнуть под колесами: то ли уверен, что все движение замирает, когда он идет, то ли просто разучился переходить улицу.
Чутье, выработанное такой жизнью, твердит, что его отставка не случайность, а закономерность. Высокопоставленное лицо без лица с палаческой терпеливостью объяснит: там, наверху, хотят видеть у руля людей другого поколения, никому не нужен второй Абрикосов, "нельзя работать старыми методами".
"А у вас есть новые?" — вот оно: ключевая фраза фильма, экстракт его смысла. Вопрос заключает ответ. Руководить державой можно только "старыми методами", ergo держава обречена. А во имя державы Абрикосов отрекся от всего и ото всех. "Свободное время" для него — тарабарщина. Он здоров как бык. "Хоть в космос посылай",— льстит врач. "Космос — это идея!", на земле делать нечего. Разве что кактусы собирать: "Кактусы это для меня!" — что ли, родную душу он в них чувствует.
Накоплений (на книжке — 1600 рублей), личной дачи и автомобиля у него, в отличие от "другого поколения", действительно нет. Друзей тоже: был один, собрался к нему Абрикосов с бутылочкой, а тот два года, как умер. И помянуть не с кем, разве что завалиться с коньяком в квартиру, выхлопотанную для секретарши, о которой он ровным счетом ничего, кроме деловых качеств, не знает. Только она — как Райзман — оплачет героя при жизни, навзрыд.
О прочем он просто забыл. О том, как зовут детей дочки от первого брака — бабы с горькой судьбой. О том, что можно спать не на диване в кабинете, а в постели с женой. Признаться ей в любви, со страхом спросить, нет ли у нее кого (раньше он об этом просто не думал).
Собственные "сталинские" хоромы — незнакомое место, населенное чужими, раздражающими людьми. Может быть, не бессмысленными, но непонятными — что сын, что его Вика, вся такая в джинсиках-футболочке (Татьяна Догилева). Фильм еще может вырулить на жанровую дорогу, а старикан — узнать новое счастье: семья, внуки на коленях. Благословил же товарищ Сталин "Машеньку" (1942) с ее неуместным на войне любовным треугольником: "Народу нужны чувства". Райзман слишком мудр, чтобы допустить возможность человеческого хеппи-энда. А вот Абрикосов в хеппи-энд, как он его понимает, поверил: позвонили же из министерства, хотя и не сказали зачем, выслали же машину. Он лихорадочно затягивает себя в белоснежную кольчугу рубашки, в удавку галстука, но его финальный парад почему-то напоминает обряжание покойника.
1982 год
На диво адекватная экранизация безумной прозы Филипа К. Дика возвестила о наступлении эпохи киберпанка, во вселенной которого андроиды, умеющие любить и убивать, сосуществуют с единорогами.
"Бегущий по лезвию" (Ридли Скотт, США)
Фильмы, спровоцировавшие пылкую дискуссию о современных "лишних людях", хотя герои Олега Янковского — спивающийся спортсмен и сорокалетний потасканный жуир — не состояли даже в отдаленном родстве ни с Чацким, ни с Базаровым.
"Влюблен по собственному желанию" (Сергей Микаэлян, СССР) "Полеты во сне и наяву" (Роман Балаян, СССР)
Трудно поверить, что добрейший Данелия снял этот блестящий парафраз "Снежной королевы", преисполненный желчью и слезами, мизантропический на грани человеконенавистничества.
"Слезы капали" (Георгий Данелия, СССР)
Америка избавилась от "вьетнамского синдрома": неприкаянного спецназовца на грани смертоубийственного нервного срыва отловили, отмыли — чтобы вскоре отправить на фронты холодной войны.
"Рэмбо: Первая кровь" (Тед Котчефф, США)
Жестокая мелодрама о гибели затравленной звезды Третьего рейха, задуманная как реквием по кино, оказалась реквиемом Фассбиндера по самому себе. В июне он погиб: как и Вероника, от наркотиков.
"Тоска Вероники Фосс" (Райнер Вернер Фассбиндер, ФРГ)
Номенклатурная драма
Направление
Удивительно, что кино ничтожно мало эксплуатировало такую почти шекспировскую тему, как исчезновение правящего советского сословия — класса номенклатуры. Соломон Шустер на перестроечной волне публикаций "потайной" литературы экранизировал ("Канувшее время", 1989) роман Александра Бека "Новое назначение", заключающий в себе матрицу этой темы. Правда, речь там идет о сталинском наркоме Онисимове, "генерале" тяжелой индустрии, отправленном в почетную, дипломатическую ссылку во время хрущевской перетряски аппарата. Владимир Кучинский повернул тему на мелодраматический лад ("Любовь с привилегиями", 1989). Брак отставного заместителя главы правительства и молодухи, работающей шофером в номенклатурном санатории, разрушает "выстрел из прошлого": экс-министр приложил руку к казни отца своей избранницы. Ульянов еще раз сыграет раздавленного эпохой высокопоставленного деятеля. В "Доме под звездным небом" (Сергей Соловьев, 1991) какая-то нечисть, то ли выродившиеся чекисты, то ли недоразвившиеся бандиты унижали и убивали академика Башкирцева, а его жену просто перепиливали пополам.
Вход бесплатный по предварительной регистрации на сайте кинотеатра «Пионер», 12 декабря, 21.30
