Личная чернильница Сталина, письма Александрова и Орловой, портрет Марлен Дитрих... Наш корреспондент встретился с самым экстравагантным адвокатом России в главном офисе возглавляемой им московской коллегии адвокатов "Александр Добровинский и партнеры", чтобы рассмотреть совсем крохотную часть грандиозной коллекции искусства (мэтр окружает себя любимыми вещами даже на работе) и поговорить о "сокрушительной страсти" — коллекционировании.
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
— Как началось ваше увлечение коллекционированием? И почему именно русский авангард?
— Русский авангард? Это вы придумали. Я собираю ХХ век и период с 1920-х по 1960-е годы, с акцентом на 20-30-е. В основном Россия, но западные вещи тоже. Русский авангард — только часть моей коллекции.
— Что именно завораживает в выбранной эпохе?
— Я никогда не задавал себе вопрос, почему мне нравится женщина. Она нравится, и все. Разве можно объяснить, почему любишь кого-то. Для меня искусство ХХ века, вообще ХХ век — самое интересное время. Во-первых, пусть частично, но я его современник. Во-вторых, ХХ век в истории нашей цивилизации "сказал" больше, чем, например, XVIII или даже XIX. Я имею в виду не столько смену режимов, сколько смену образа жизни. Не режимы имеют значение, а то, как люди думают. В XX веке они стали думать острее, их отношение к искусству, любви, власти стало другим.
— Коллекционирование — огромный труд. Что вами двигало и движет?
— Коллекционирование зиждется на трех китах удовольствия. Прежде всего это, безусловно, инстинкт охотника. Наверное, поэтому все самые крупные коллекционеры в мире — мужчины. Я редко встречал женщин — серьезных коллекционеров. А те, кого я видел, безусловно, обладали мужской энергетикой.
Второй кит — инстинкт исследователя. Я читаю лекции по разным областям искусства. С уверенностью могу сказать, что знаю значительно больше, чем искусствоведы. Это не хвастовство, а констатация фактов. Не думаю, что человек, который не знает свой предмет страсти досконально, имеет право называться коллекционером. Он скорее собиратель.
— Вы считаете кого-нибудь своим соперником в вопросе коллекционирования?
— У меня были учителя, но не соперники. Есть коллекционеры, которые собирают более или менее те же вещи, что и я. Они нашли какую-то штуку, я нашел... И вот мы с вами переходим к третьему киту удовольствия. (Улыбается.) Это то, что я называю "инстинкт показушника". Совершенно потрясающая вещь! Невероятное удовольствие, которое ты получаешь от общения с тебе подобными людьми. Меня же никто не заставляет бесплатно читать лекции. Публику никто не заставляет приходить на мои лекции. Никто не заставляет меня проводить часы с друзьями, показывая им мои новые находки. Все дело в удовольствии!
— О каких коллекциях вы готовы рассказать?
— О, их так много. Первая серьезная коллекция — опиумные трубки. Вообще, я всегда собираю то, что никому не интересно. Никогда не шел по проторенному пути. Все собирают марки — ну и что? Пришел в магазин, заплатил деньги и купил всю коллекцию! Когда я попал в Индокитай (в первый раз в 1977 году), меня заинтересовали опиумные трубки. Для местных жителей их делали обычно из бамбука. Совсем непритязательными делали. Что же касается европейских офицеров (англичан и французов), те заказывали у местных ювелиров всякие изыски. Инкрустации серебром, нефрит, драгоценные или полудрагоценные камни! Безумная красота. Я начал покупать самые красивые экземпляры, изучать предмет. Выяснилось, что в каждом районе свой ювелир. В Гонконге делали одни трубки, а в Шанхае совершенно другие. Я собрал большую коллекцию. Надо мной все посмеивались: кому она нужна? И тут вышел фильм "Однажды в Америке", который начинается и заканчивается тем, что главный герой закуривает — китаец подносит ему опиумную трубку. Кстати, есть версия, что все происходящее дальше — это пьяный опиумный угар. В общем, фильм имел грандиозный успех. Мне позвонил друг, который работал в одном из двух крупных аукционных домов Лондона: "Послушай, все захлебываются от восторга, у тебя такая коллекция. Давай попробуем выставить ее на аукцион?". Сказано — сделано. 600 или 800 предметов. На фоне ажиотажа вокруг этого фильма были проданы все до единого. Я получил деньги, о которых не мог даже мечтать. Но я жил тогда в Париже, а коллекционеру в этом городе жить с деньгами очень сложно. (Улыбается.) Я обратил внимание: дети и внуки белых эмигрантов пассивно относятся к тому, что их деды и отцы вывезли из России. В основном это были полковые знаки, ордена, награды. Я начал собирать их. Получилась огромная коллекция. Потом переехал в Россию и столкнулся с феноменальным искусством наших талантливых людей подделывать все что угодно. Масса умельцев! Дошло до того, что где-то к середине 90-х я просто не мог различать подделки. Совершенно феноменальные вещи, за которыми я гонялся по всему миру, мне приносили по три-четыре в неделю! Такое невозможно по определению. Я понял, что это катастрофа, и с коллекцией пришлось расстаться. Продал ее на аукционе и начал собирать фарфор. Мой фарфор через несколько лет был выставлен в Пушкинском музее в пяти залах.
— Это было предложение Пушкинского музея — отдать коллекцию — или ваша инициатива?
— Это было предложение мудрейшей Ирины Александровны Антоновой. Тогда только-только наши люди стали воспринимать "советское" искусство начала века. Правда, это не советское, а русское искусство советского периода. У меня никакого отторжения оно никогда не вызывало, потому что я уехал из страны мальчишкой и не видел в этом ничего, кроме искусства. Иногда я видел там анекдот.
— Например?
— Например, потрясающего скульптора Натальи Данько — "Раскрепощенная Азия". Это узбечка, которая сидит, поджав ноги по-турецки и оголив грудь, и читает газету с портретом Троцкого. Великолепная, очень дорогая вещь!
— Что было после фарфора?
— После фарфора, который наши тоже научились лихо подделывать, была коллекция палехской миниатюры. За нее итальянцы мне дали главный орден — "Стелла президента Итальянской Республики". За открытие в культуре ХХ века. Что именно произошло? Будучи за границей, я зашел, как всегда, в антикварный магазин. Увидел там коробочку. Я никогда не собирал иконы, но довольно прилично в них разбирался. Есть, как вы знаете, такая сюжетная икона "Благовещение". Здесь тоже было "Благовещение", только вместо привычных нам персонажей — солдат-красноармеец и сестра милосердия. Я купил эту вещь, приехал в Москву, пошел в Музей прикладного искусства, чтобы спросить, что это. Мне почему-то ответили: "Это вам не надо". Когда мне говорят, что это мне не надо, мне тут же становится надо. В результате выяснилось, что в СССР им не разрешали приобретать некоторые палехские миниатюры для музея.
Палешане — жители села Палех, иконописцы. В хороших коллекциях икон всегда есть вещи их авторства. Когда случилась революция, они остались без работы. В начале 20-х годов кто-то из красных комиссаров попал в их деревню. Увидев, что они делают, сказал: "Слушайте, цены вам нет, напишите мне красную икону". Они задали только один вопрос: "А какие каноны?" — "Каноны — свобода, революция". Они писали черное солнце, на фоне которого — золотые серп и молот. Житие Троцкого. Вместо "Вход Господень в Иерусалим" — "Въезд Владимира Ильича Ленина в Петроград". Забегая вперед, скажу, что 90% предметов, которые есть у меня в коллекции, я привез с Запада. В 37-м году вышла статья в "Правде", которая называлась "Насмешка над святым". Там было сказано, что псевдобогомазы издеваются над самым святым — Ленина и Сталина пишут с длинными ножками, с тонкими перстами и т. д. и т. п. В одночасье все исчезли. И это искусство кануло в Лету. И так там бы и осталось, если бы не моя способность замечать курьезы. (Улыбается.) Через несколько лет у меня была самая большая в мире коллекция — около 3 тыс. предметов. Было издано две монографии. Про орден я вам уже сказал. Коллекция продолжает расти, это такая любовь, которая никогда не пройдет. Радует факт, что подделать палехских мастеров нереально.
— Где и как вы ищете свои сокровища? На аукционах?
— Я работаю со спекулянтами, потому что у меня нет времени. Они мне приносят все сами. Собирая одну коллекцию, я могу начать собирать другую. Представьте себе, все, что есть в агитационном фарфоре, существует и в кости. Вся Сибирь — ковер из костей мамонта. Умельцы вырезали из них дивные агитационные фигурки. Конечно, я собрал целую коллекцию. Попутно увлекся живописью, бронзой, коврами того же периода. С покупкой архива Александрова и Орловой сложились еще несколько коллекций.
— Как к вам попали письма Александрова и Орловой?
— Это не письма. Архив. Письма составляют очень маленькую часть. Григорий Васильевич Александров, режиссер и ученик Сергея Михайловича Эйзенштейна. По приглашению Paramount Pictures Corporation он с учителем совершил, наверное, самое интересное путешествие первой половины 1920-х: за три года они побывали во Франции, Германии, Швейцарии, Англии, США и Мексике. Каждый день, который был проведен с Эйзенштейном, с Марлен Дитрих, с Кокто, с Гретой Гарбо, с русской эмиграцией, Александров записывал. Эти бесценные дневники и фотографии составляют главную часть архива. Потом Александров женился на Любови Петровне Орловой. Я с пяти лет дружил с его внуком. У Орловой не было детей. Это внук Александрова. Так получилось, что мне пришлось перевезти его во Францию, где он и обосновался и уже никогда никаких связей с Россией не имел. Я купил у него архив и дачу деда. С этого началась история нескольких коллекций. Коллекции плакатов, в частности. Сегодня их около 1,5 тыс. Есть совершенно феноменальные вещи — плакаты Родченко, плакат Маяковского, лично им сделанный к выходу их с Лилей Брик фильма (таких плакатов всего два в мире, один экземпляр у Константина Эрнста, второй здесь). А вон, кстати, "Веселые ребята", видите? Сложилась и коллекция фотографий, кроме тех, что были в архиве. Например, за месяц до того, как вы сюда пришли, я купил две фотоработы Родченко. Сейчас я лечу в Америку покупать там 149 фотографий Эйзенштейна и Александрова.
— Какие вещи особенно знаковые в этих коллекциях?
— У меня есть коллекция меморабилий (вещей, которые принадлежали известным людям). Среди них, например, ступа — хранительница буддистских молитвенных принадлежностей. Это подарок далай-ламы Иосифу Виссарионовичу Сталину по окончании Второй мировой войны. Тибет очень хотел, чтобы Сталин заступился за них перед красным Китаем. На ступе написано по-тибетски и по-русски: "Сталину, мыслителю и миротворцу, от далай-ламы и народа Тибета". В самой сердцевине — совершенно феноменальный сорт яшмы. Когда специалисты его видят, они падают в обморок. Сверху — камень, породу которого до сих пор не могут определить. Камень находится в серебряной шкатулке, на нем — буква "ом" — тибетская буква, которая обозначает жизнь. То есть тибетский народ и далай-лама как будто бы дарили жизнь Иосифу Виссарионовичу Сталину. Совершенно заоблачная вещь, с которой меня благополучно выгнали из дома. Жена сказала: "Послушай, в еврейском доме такая штука ни к чему". И она права.
— Куда же вы ее дели?
— Она здесь, в офисе. Хотя, можно подумать, здесь не еврейский дом. (Улыбается.) Что еще есть в коллекции? Трость Черчилля. Портрет Марлен Дитрих, ей принадлежавший. Чернильный прибор Сталина (тоже здесь стоит). Кабинет Ворошилова — он находится на даче. И конечно, часы Эдуарда VIII. Была такая знаменитая пара — леди Симпсон и Эдуард VIII. Английский король, который отказался от престола ради любимой. Она вообще была дама своеобразная. Когда он произносил речь о том, что ради нее отказывается от престола, сказала: "Какой дурак!" Известная цитата. Они переехали во Францию, думали, что уедут на несколько недель, но больше в Англию не вернулись. Леди Симпсон подарила мужу карманные часы с золотой крышкой. С одной стороны там компас и солнечные часы, а с другой надпись ее почерком: "Горе тому, кто пошел в неправильном направлении". Я увидел эту вещь на аукционе, где продавались все ее драгоценности и знаменитая "Пантера", брошь Cartier, которая была создана специально для нее. "Пантеру" оценили в 1,5 млн фунтов. А часики, которые мне приглянулись, шли потом. И вот продается эта "Пантера" вместо 1,5 млн за 6,5 млн. Шум-гам, а я по телефону торгуюсь из Москвы. Понимаю, что всем не до часов. Так они мне достались всего за 50 тыс. фунтов. На следующий день мне позвонили из офиса аукционного дома, предложили перепродать. Назвали сумму в 250 тыс. Коллекционер напал на коллекционера — я отказался. Часы у меня, о них написано несколько статей.
— Вам не хочется иногда отдохнуть от вещей?
— Нет. Я вот за несколько часов до вашего прихода получил предложение: какая-то фирма устраивает вечеринку и предлагает мне ее "иллюстрировать". Дело в том, что у меня собралась большая коллекция плакатов с гонок в Монако. 1920-е, 1930-е, 1950-е годы. Они висят у меня здесь, на стене в офисе. Фирма предлагает за день выставки €5 тыс. И вот я думаю: как я их сниму? Приеду — и нет ничего?
— Говорят, что коллекционирование — это болезнь. Вы согласны?
— Абсолютно. Тяжелая болезнь. Но любовь — тоже болезнь. Разве можно вылечиться от любви? Правда, моя жена всегда говорит, что, если бы я не покупал все, что покупаю, у нас бы давно были золотые прииски или нефтяные скважины. (Улыбается.) Я отвечаю: "Послушай, ну пришли бы гости и, вместо того чтобы смотреть на наши картины, обсуждали бы со мной жидкость, которая бьет из скважины? Я бы повесился".
— Какие-то вещи, которые приобретаете, вы сами носите?
— О, я постоянно все ношу. Например, часы, которые не ходят, но дороже их, по-моему, никаких нет. Редчайшая вещь, Cartier работал вместе с Patek Philippe. Я за этими часами гонялся, знал, кому они принадлежат,— известной американской семье. Выкупил-таки. Они показывают время правильно дважды в сутки — без пяти минут семь утром и без пяти минут семь вечером. (Улыбается.) Зато это Cartier и Patek Philippe.
— У вещей есть своя энергетика?
— Конечно! Попробуйте переночевать у меня дома, вы все поймете. Вот перед вами плакат — "Аэлита" Алексея Толстого, который был разработан российскими художниками, а выпущен в Германии. Герман Геринг знаете кто такой? У него был брат. Старшего хотели казнить (правда, он покончил с собой накануне казни), а младший спас 500 евреев, вывез их из страны. Так вот, Геринг-младший подарил своему брату этот плакат незадолго до дня казни. Знаете, я принес его домой и не спал всю ночь. Просто не мог заснуть. Мало этого, когда утром я встал с головной болью, то даже собака моя шаталась. Тоже не спала. Как это объяснить? Мистика. Я принес плакат сюда — здесь он не мешает.
— А чернильница Сталина?
— Чернильница Сталина на всякий случай стоит далеко от моего кабинета, в коридоре.
— У вас нет мысли открыть собственный музей?
— Я строю музей Орловой и Александрова, куда поступит большая часть экспонатов, с ними связанных, плюс вещи, которые я докупил на аукционах. Музей будет на территории их дачи.
— Вы все ценные вещи везете в Россию. Ничего не боитесь?
— Я считаю, что все российское должно быть в России. Отберут? Но не сожгут же. Значит, будет в музеях.