«Справедливая помощь» не откажется от запланированных мероприятий. Об этом представитель организации заявил журналистам. Глава общественной организации «Справедливая помощь» Елизавета Глинка, более известная как доктор Лиза, была в списке пассажиров самолета Ту-154, который разбился в воскресенье над Черным морем. Обозреватель «Коммерсантъ FM» Станислав Кучер в прямом эфире рассказал свою историю о докторе Лизе.
Фото: Антон Белицкий, Коммерсантъ / купить фото
Слушать:
Последний раз мы виделись с Лизой в Кремле, когда она получала государственную премию. После этого было заседание совета по правам человека с участием Владимира Путина, на котором представители СПЧ ставят перед президентом проблемы, разговаривают — кто-то жестко, кто-то нет…
Непросто говорить, потому что я Лизу знал лично, видел, как она работает, видел, как она живет, чем она живет. Знаете, она была одержима в жизни в этом треугольнике: бомжи, хосписы, дети. Мы познакомились в 2012 году, когда с ней захотел встретиться Михаил Прохоров. И я помню, как я приехал в ее центр «Справедливая помощь», в этот полуподвал. Она там сидела, окруженная больными бомжами. Она проводила с ними целый дни.
Я встречался с ней не один раз, пытался понять ее мотивацию. И понял только одно тогда: что она сильный, очень упрямый, очень одержимый, очень настоящий человек. Таких людей мало. Для нее самым главным было — помощь тем, кто в этой помощи нуждался. Она ради этого готова была работать и с чертом, и с богом, и с кем угодно.
Когда мы виделись в Кремле, я там обнял ее, она улыбнулась.
Что я могу точно вспомнить сейчас, и мне немного больно об этом вспоминать — два года назад, когда она только начала свои поездки в Донбасс, то очень большое количество «либеральной» и «принципиальной» публики в том же Facebook набросилось на нее и стало обвинять в сотрудничестве с властью, в сотрудничестве с Кремлем. Я помню, я тогда написал пост в ее защиту. И она потом при встрече взяла меня за руку и сказала: «Стас, знаешь, не траться, не надо. Я же упертая, я понимаю, упертых не переубедить. Чтобы они поверили в искренность, какая-то хрень должна случиться». Так она сказала. И мне сейчас немного больно эти слова вспоминать, потому что случилось то, что случилось.
В моем случае, повторяю, и в случае тех людей, кто ее знал — я сейчас имею в виду не только ее коллег по СПЧ, а просто ее знакомых, друзей и людей, кто видел ее в работе --для нас эта трагедия персонифицирована. И у меня перед глазами стоит ее лицо. Безусловно, гибель этого борта — это, безусловно, трагедия. Здесь, мне кажется, даже нет смысла об этом рассуждать. Мне очень жалко людей, которые считают, что это не трагедия, тем более, которые злорадствуют по этому поводу.
Я считаю, что не имеет смысла обсуждать вопрос, могла ли Елизавета Глинка не полететь в Сирию. Что значит: могла или не могла? Лиза пользовалась теми возможностями, которые открывались, для помощи детям. Вот открылся канал — возможность с помощью администрации президента по линии СПЧ лететь в Донбасс помогать детям там — она полетела. Открылся бы такой же канал возможности через президента Украины Порошенко — она бы полетела и туда. Ее задача, ее цель — она помогала детям, она помогала бомжам, она помогала беспомощным, она помогала тем, кто не может помочь себе сам. Вот открылась у нее возможность такая полететь в Сирию и помочь там, где гуманитарная катастрофа. Кто в этом виноват? Кто начал бомбежки? Россия, Америка, Турция, коалиция, кто-то еще — ее эти вопросы вообще не интересовали. Ее интересовала возможность помочь человеку, она не могла этой возможностью не воспользоваться.
Что касается разных комментариев сейчас в Сети по этому поводу… Можно быть против военной операции в Сирии, можно быть против режима Путина, можно быть против политики федеральных каналов, против пропаганды… Но есть такое понятие – смерть. Смерть людей в моменте. Если ты не испытываешь по этому поводу сострадания и скорби — это твое дело. Не пиши ничего, просто промолчи.
Но когда люди начинают об этом писать, злорадствовать, когда в ленте комментариев начинается гражданская война, мне кажется, это показатель глубочайшей болезни тех людей, кто это делает. И, конечно же, это болезнь всего общества.
У меня есть друг — американский журналист, ветеран Вьетнама еще, в отцы мне годится, если не в дедушки. Он всегда был противником войны во Вьетнаме, участвовал во всех демонстрациях, он был противником войны в Ираке, причем таким жестким, радикальным оппозиционером. И когда пришло сообщение о том, что разбился самолет с американскими военными — там не было никаких артистов, гуманитарной помощи, никого, это были военные, — он очень помрачнел, налил себе виски. Я помню, что спросил его: «Подожди, почему? Тебя, по идее, эта новость обрадовать должна, ты же против войны как раз, это же военные погибли». И он на меня просто посмотрел и сказал: «Это погибли американцы. Это погибли мои соотечественники. Как бы я ни относился к тому, кто их послал на смерть, как бы я ни относился к этим людям, к этой войне и ко всему прочему».
Бывает так, что даже умные люди совершают глупые поступки. Бывает так, что даже не подлецы совершают подлые поступки. Вот мне кажется, что сейчас злорадствовать или писать нейтральные вещи типа «мне все равно» — это значит совершать либо глупые, либо подлые поступки.