Как банковский сектор пережил 2016 год? Какие тренды сложились на рынке? На что направлена политика регулятора? Об этом Алексей Киселев побеседовал с заместителем председателя правления Газпромбанка Олегом Ваксманом.
— Давайте сразу начнем, наверное, с краеугольного вопроса: как банковский сектор пережил 2016 год?
— Пережил он его достаточно спокойно, примерно так же, как и вся экономика. Есть некоторое привыкание к тому, что мы любим теперь называть "новыми реалиями", как в коммерческом, корпоративном кредитовании, так и в розничном. Есть понимание, что темпы роста, даже если они есть, достаточно скромные, поэтому уровень роста кредитных портфелей достаточно сдержанный: никто сильно не наращивает кредитную нагрузку. А что касается населения, то идет некоторый рост сберегательной массы, и то же кредитование не то чтобы остановилось, но, естественно, не такими ускоренными темпами идет, которые оно демонстрировало в период 2011-2013 годов.
— В какой сфере кредитование сейчас в большей степени развивается? Это корпоративный сектор, или это все-таки розница? Или где оно меньше приостановилось, если хотите?
— Оно нигде не приостановилось, понемногу растет. Наверное, розница сейчас чуть более активна в целом, чем корпоративный сектор. Корпоративный сектор — во всяком случае, мы можем говорить по своему банку — имеет менее высокие темпы роста, чем розничное кредитование. При этом и в корпоративном секторе нужно смотреть на разные сегменты. Есть сегменты экономики, которые растут более или менее динамично — это ПК, это и ОПК, и АПК. Они достаточно уверенно себя чувствуют. Нефтехимия, может быть, не сама добывающая — она более спокойная. Но именно химическая, перерабатывающая промышленность растет. Некоторые сегменты инфраструктурного строительства растут, хотя немного там есть замедление. Есть сегменты, где снижается "кредитное плечо", кредитная нагрузка. Это металлурги, это в большей степени добывающие отрасли (с точки зрения угля и других коммодитиз), и, наверное, такая спокойная, стабильная с некоторым снижением, может быть, даже "кредитного плеча", отрасль энергетики.
— А какие тренды сложились на банковском рынке, по вашему мнению, в прошедшем году?
— На банковском рынке сложилось несколько важных трендов. Во-первых, мы же начали год с того, что у нас действительно была избыточная ликвидность на рынке. То есть предложение денег, несмотря на все наши геополитические вопросы, включая валюты, превосходило потребность в этих деньгах, особенно в корпоративном секторе. С общей переликвидностью во второй половине года активно боролся Центральный банк. Проводились так называемые "аукционы Центрального банка", где регулятор предлагал коммерческим банкам неплохие ставки просто для размещения ликвидности.
Второй тренд: все очень сильно ждут понижения ставки, а оно идет очень плавными темпами, и получается, что реальные ставки чаще ниже, особенно для качественных заемщиков, чем даже ключевая ставка Центрального банка. На рынке сейчас ниже 10% ставки для высокого качества заемщиков. При этом разница между ставками для высококачественных заемщиков и ставками для остальных заемщиков стала-значительной. Традиционно российский рынок работал не совсем как западный рынок: если ты крупный корпорат, то у тебя одна ставка, средний — другая, малый — третья и для меня важный тренд заключается в том, что теперь рынок начал сильно различать ставки по риску. То есть ты можешь быть очень крупным игроком, но если долговой капитал у тебя в другом диапазоне, то твоя ставка выше. К этому потихонечку адаптируется рынок, хотя понятно, что на Западе такая практика давным-давно уже существовала.
— Давайте немногоо развернем тему отношения регулятора с рынком на данный момент. В прошедшем году значимых отзывов лицензий в банковском секторе у нас было сравнительно немного, хотя ЦБ продолжал зачистку рынка. Насколько активно проявлял себя регулятор? Как вы оцениваете его действия, что они привнесли на рынок?
— Мне кажется, что есть несколько тенденций. Первая — идет, как некоторые это называют, "зачистка сектора". Я, честно говоря, считаю, что это просто приведение его в порядок, оздоровление. Потому что сколько у нас из всех банковских организаций действительно занимается банковской деятельностью, большой вопрос, наверное, для многих банкиров. У нас достаточно консолидированная и концентрированная экономика, поэтому то, что сектор несколько консолидируется и то, что организации с банковской лицензией, но с другим основным бизнесом и не совсем качественным банковским бизнесом, уходят с рынка, я оцениваю как некоторую позитивную вещь. С моей точки зрения, остаются лучшие команды, лучшие бизнес-модели, более сбалансированные, и умение управлять риском растет.
Я как практикующий банкир отмечаю, что с точки зрения регулирования можно было бы посмотреть и на то, каким образом мы имплементируем международные стандарты. Я являюсь большим сторонником внедрения международных стандартов, таких, как Базель 2, Базель 3, Базель 3,5. Но их всегда нужно адаптировать на ту экономику, в которую ты имплементируешь. Я думаю, что некоторые нормативы, которые имплементируются в Российской Федерации, стоило меньше делать под копирку, и надо понимать, что, тяжело считать в РФ ликвидными активами только те, которые имеют инвестиционный рейтинг в той структуре экономики, где мы сами как страна на сегодняшний день не имеем инвестиционный рейтинг. Не считать ликвидность банков, которая лежит на ностро-счетах в больших крупных корреспондентских банках как ликвидный актив, тоже, наверное, не совсем правильно. Мы не можем все только в суверенных бондах держать, мы не в Америке. Иными словами, некоторая адаптация регулирования необходима. Я понимаю, что это процесс, но нам нужно каждый раз смотреть на контекст, в котором мы работаем, а не копировать правила.
— Давайте теперь поговорим о совсем сложном — о проблемах в российском банковском секторе. Что на данный момент у вас как у практикующего банкира вызывает наибольшие опасения?
— Вызывают опасения несколько тенденций, которые в банковском секторе сейчас развиваются. Первая — количество заемщиков, с которыми хотят работать банки, уменьшается. У нас получается достаточно высокий уровень конкуренции за небольшое количество заемщиков, и это плохо для любого банка. Это плохо и для заемщиков, и для банкиров. Нам нужно сделать достаточно сложные структурные изменения в нашем понимании: какие риски принимают крупные банки, как они их принимают, оценивают, как они ведут бизнес, чтобы расширить тот спектр заемщиков, с которыми готовы работать крупнейшие банки. Это такая тенденция, что мы все в конкуренции за качественных заемщиков, такое "бегство в качество", как это часто называется.
— Кого на сегодняшний день можно считать качественным заемщиком?
— У нас, как у банка, достаточно простые финансовые и нефинансовые критерии. Основным финансовым критерием является загруженность долгом, сравненная с EBITDA компании. Нефинансовая основная вещь — насколько системна эта компания для отрасли, насколько важна, какую долю рынка имеет. Я ухожу от всех других финансовых детальных показателей. В общем-то это и есть два главнейших критерия, на которые мы смотрим: долговая нагрузка и возможность обслуживания и возвращения долга, и вторая — это роль этой компании в отрасли или в регионе. Поскольку большинство индустрий становятся более концентрированными, таких заемщиков становится меньше. Также, поскольку снижается банковская маржа, банки снижают две вещи: свои расходы и стоимость риска. Больше нечего снижать. Поэтому банки консервативно смотрят на риск, так как общей маржи становится меньше. Также, естественно, они консервативно смотрят на расходы и не наращивают данную статью.
— Хорошо, а как на этом фоне смотрится сама потребительская активность?
— Потребительская активность на "стабильном текущем" уровне. Есть отдельные большие инвестиционные проекты, мы их видим. Но в целом это больше поддержание статус-кво и такое эволюционное развитие, как мы говорим, без революций или мегапроектов. В целом мегапроектов и инвестиционных проектов стало значительно меньше.
— А вы их ждете?
— Мы, Газпромбанк, фокусируемся на проектах развития, на проектном финансировании, на инвестиционных кредитах, поэтому мы их действительно очень ждем и ищем. Это суть нашего бизнеса.
— Если говорить о еще одной сложной тематике — о "плохих" долгах — эксперты из года в год уверяют нас, что с показателем "плохих долгов" ситуация неизменно плохая с 2008-2009 годов. Ни регулятор не предпринимает каких-то действий для решения проблемы, ни сами банки. Это все не мои слова, это слова экспертов. Вы согласны с таким тезисом или нет?
— Первое: когда люди говорят "плохие долги", у каждого в голове свое собственное определение, что он имеет в виду. Есть очень четкие определения, которые дают, например, стандарты международной отчетности, российской отчетности. Но некоторые, говоря "плохой долг", имеют в виду тот, где была просрочка, и был пропущен платеж. Некоторые имеют в виду тот, где нет возможности сейчас погасить долг. Некоторые имеют в виду тот, где долг уже обесценен настолько, что не только просрочка по процентам идет, но уже и по своему долгу, некоторые долги имеют просрочку NPL, то, что называется "90 дней плюс". Здесь есть очень много технических нюансов.
Я бы больше говорил с точки зрения качества портфелей: ухудшается оно или улучшается. Что у нас было обычно? У нас случался кризис, все сильно падало, резервы и качество банков взлетали, проходил год, вдруг у нас снова большой позитив, мы распускали резервы и снова вперед — наращивали портфели. И так мы и жили жизнь. Что у нас получилось? Кризис — это всегда совпадение нескольких вещей. У нас было падение цены не только на нефть, но и на другие сырьевые товары, — это важнейший и самый большой фактор. У нас были санкционные истории, геополитическая обстановка. Это сыграло свою роль, и были некоторые кризисные вещи. Это, естественно, повлияло на стоимость риска, то есть на резервы, на NPL. "Плохие кредиты", как их можно назвать, пошли вверх. А дальше случился отскок, но далеко не самый сильный, потому что доходы корпораций и доходы населения вдруг не так сильно обратно выросли. Они зафиксировались, может быть, в более стабильном состоянии, но обратно до такой степени не отросли. Я бы не сказал, что ситуация становится хуже и хуже, но так быстро лучше, как это бывало раньше, конечно не становится. То есть средняя стоимость риска сейчас остается выше, чем она была до так называемых кризисов.
Очень важный момент, который я хотел бы отметить: когда мы говорим об этих "плохих долгах", о стоимости риска, в российских реалиях очень часто это отложенная проблема. Мы вроде сказали, что мы это решим, но на самом деле мы сделали реструктуризацию, которая ничего не решила. И поэтому эта стабильная вещь и сидит. Некоторые вещи, находящиеся на балансах банков, это не проблема 2014 года или 2016 года, это проблема 2008 года, которую просто решили отложить до лучших времен.
— У нас меняется геополитическая обстановка, в Америке у нас изменения, ОПЕК принимает интересные решения, да и нефть у нас понемногу подрастает. Чего ждете вы как банк от 2017 года?
— То, что называется "осторожный оптимизм". Мы себе поставили достаточно хорошие амбициозные планы. Мы видим, что стоимость риска сильно упала, понимаем, что есть давление по доходности, по марже, но мы также видим, что возвращается некоторый спрос реального сектора, что хорошо. Поэтому мы не видим, что 2017 год, даже если он будет позитивный с точки зрения экономики, цен на сырье, геополитики, все-таки станет таким мега-позитивным, но мы его видим в позитивном тренде. И проекты, которые задумывались в 2014-2015 гг., когда началось импортозамещение, где начались эти экономические внутренние тенденции, не сразу впрямую на кредитные портфели, на экономику действуют, их нужно запустить. Мы очень надеемся, что 2017-2018 годы как раз дадут некоторый эффект.