Жутко долго, запредельно тихо
Андрей Карташов о «Молчании» Мартина Скорсезе
В прокат выходит "Молчание" — opus magnum Мартина Скорсезе. 74-летний режиссер остается одним из столпов авторского американского кино, продолжая говорить с новой эпохой на собственном языке
Япония, середина XVII века. Еще недавно страна относилась к приезжим европейцам со сдержанным интересом, но теперь влияние Запада считается тлетворным. Христианство объявлено вне закона: новообращенных японцев и миссионеров заставляют отречься от веры, наступив ногой на изображение Иисуса, либо казнят. Главный из тех, на кого ведет охоту чиновник с достоевским титулом Инквизитор (Иссэй Огата),— влиятельный иезуит отец Феррейра (Лиам Нисон). Недавно орден перестал получать от него вести, и два молодых священника Родригеш и Гаррупе (Эндрю Гарфилд и Адам Драйвер) тайно отправляются на поиски своего учителя.
Мартин Скорсезе придумал "Молчание" почти 30 лет назад, прочитав роман японского католика Сюсаку Эндо. Такой огромный срок, прошедший от замысла до ватиканской премьеры, пожалуй, адекватен масштабу высказывания: "Молчание" — фильм даже не просто об отношениях с Богом одного героя или самого режиссера, а вообще о религиозном чувстве и этике подлинного христианства. Выросший в религиозной среде, подростком Скорсезе всерьез думал о том, чтобы стать священником. Но, даже избрав другую карьеру, он не один фильм построил на борьбе Бога и дьявола, даже если внешне сюжет был не связан с религией. В конце концов, это человек, который снял кино об Иисусе. И все же есть ощущение, что именно "Молчание" — главная работа Скорсезе на эту тему. Так уж вышло, что год ее релиза совпал с мировым консервативным поворотом в политике, и самые нервные из американских критиков уже успели упрекнуть автора в ориентализме и в том, что он в который раз снял кино о белых мужчинах и их духовных поисках. Но Трамп здесь, конечно, ни при чем: в "Молчании" Скорсезе ставит себя в контекст интеллектуальных христианских авторов — Робера Брессона, Карла Теодора Дрейера и Ингмара Бергмана.
У Бергмана, между прочим, тоже был фильм "Молчание". Названия обеих картин подразумевают, конечно, Бога, который не отвечает,— и тут у Скорсезе не получается сработать так же тонко, как удавалось великому шведу. Американский классик — режиссер, скажем так, размашистый: тревожные городские огни "Злых улиц" и "Таксиста", грандиозные декорации "Банд Нью-Йорка", кокаиновый угар "Славных парней" и "Волка с Уолл-стрит" — все это било на внешний эффект, который режиссеру удавался лучше, чем любому из его коллег. В новом фильме хватает действия, и некоторые сцены забыть будет непросто (преследователи христиан изобретательны в пытках), но в основном он построен на интроспекции, и чтобы продемонстрировать на экране душевные борения отца Родригеша, Скорсезе прибегает к не самым изящным решениям — в частности, к закадровому голосу. Впрочем, этот прием обретает новое значение, когда понимаешь, что текст за кадром на самом деле обращен не к зрителю, а к Богу: это молитва, чей адресат безответен. Потому чем ближе к концу фильма, тем реже звучит голос Гарфилда, а в конце он и вовсе замолкает.
Тишина здесь по-настоящему монументальна: это один из тех фильмов, где половина эффекта держится на работе со звуком. Начальные титры идут на фоне едва слышного, но постепенно нарастающего птичьего пения, и все два с половиной часа композиторы Кэтрин и Ким Аллен Клюге используют сложные построения из негромких фоновых звуков. Закадровая же речь Гарфилда часто раздается в абсолютной, даже жутковатой тишине. Саундтрек "Молчания" привел в замешательство Американскую киноакадемию: изобретательный эмбиент Клюге был исключен из кандидатов на "Оскар" за лучшую музыку, поскольку, как решили ответственные лица, это не вполне музыка.
Для современного американского мейнстрима "Молчание" вообще слишком странный объект — в середине 2010-х годов кто-то снимает масштабное кино со звездами в жанре религиозной драмы о феодальной Японии. Но при этом фильм Скорсезе остается вполне голливудским, хотя и в духе старой школы. Его действие развивается несколько монотонно, но, во-первых, монотонность всегда можно считать торжественностью, а во-вторых, драматургия при этом имеет классическую структуру с поворотами сюжета в нужных местах. Точные композиции оператора Родриго Прието и доисторические ландшафты Тайваня (там снимали Японию) придают картине свойственную Скорсезе пышность. С визуальной точки зрения в "Молчании" есть и маленький шедевр — архитектурное решение тюрьмы, похожей на такой сад камней, где из любой точки каждая камера видна насквозь. Пожалуй, не очень уверенно выглядит в главной роли Эндрю Гарфилд, столкнувшийся с необходимостью играть персонажа, не столько активно действующего, сколько наблюдающего и принимающего удары судьбы, но зато есть Лиам Нисон — центр притяжения всего фильма, который появляется только в конце, как Брандо в "Апокалипсисе сегодня", а также Иссэй Огата (знакомый нам по роли императора в "Солнце" Сокурова) в роли Инквизитора, чьи повадки напоминают о жутком комизме Кристофа Вальца в "Бесславных ублюдках" и других нацистских интеллектуалов кинематографа. Да, это Голливуд, но здесь ведутся не звездные войны: по формулировке из "Карамазовых", поле битвы тут — сердца людей. И если в XXI веке этот осколок большого стиля кажется наивным и неактуальным — тем хуже для века.
В прокате с 26 января