Проще всего было бы назвать Элен Берр французской (то есть, в сущности, "еще одной") Анной Франк. Действительно — вот две девушки еврейской национальности и европейской культуры ведут дневники в ужасающих обстоятельствах нацистской оккупации. И обеим — знаем мы, читающие их записи сегодня,— суждена страшная смерть в концлагере.
Фото: D.R.
Но в остальном это два совершенно разных документа, два разных открытия для читателя. Дневник Анны Франк — эмоциональное свидетельство того, что радость жизни и любовь могут давать ростки в самой невыносимой ситуации. Дневник Элен Берр — рефлексия умного, хоть и совсем молодого человека, каждый день задающего себе и миру вопрос: как, как то, что происходит вокруг, может происходить в принципе?
Как зло может оказаться бесстрастным и рациональным? Как человечество может спокойно существовать в присутствии этого зла и жить в нарочитом неведении? Что сегодняшнее зло делает с культурой прошлого, провозгласившей и, как многим казалось, утвердившей совсем иные ценности? Что значит быть жертвой? Где пролегает грань между выживанием и предательством?
Почти в каждой записи Элен Берр мучает себя этими вопросами (и это притом что в ее жизни есть учеба, влюбленность, семья, друзья и совершенно конкретные трудности, с которыми надо бороться). И эта неуспокоенность, эта постоянная интеллектуальная неготовность смириться делают этот дневник — пишу это, понимая всю этическую сомнительность сравнений нашего бытования и того, что происходило тогда,— пособием по существованию в присутствии зла в принципе, включая то, часто еще недорощенное, которое присутствует в жизни всегда.
Совсем ощутимо и жестко большое зло начинает входить в жизнь Элен Берр в конце мая 1942 года, когда нацистские власти Парижа издали приказ, обязывающий всех евреев носить желтую шестиконечную звезду размером с ладонь, причем непременно "прочно пришитую к одежде" (через месяц отец Элен Берр попадет в тюрьму за то, что его звезда была пришита плохо). И примерно с этого времени ее дневник превращается в выразительную и — главное — осознанную хронику взаимоотношений живого, чувствующего человека и трупно-бездушного зла, орудиями которого становятся безразличные люди.
4 июня Элен записывает: "Сначала я решительно не собиралась ее носить. Считала, что это позор, знак покорности немецким законам. Теперь же думаю иначе: мне кажется, не надевать звезду — предательство по отношению к тем, кто наденет. Но уж если я ее надену, то должна всегда сохранять достоинство, быть элегантной — пусть все видят. На это нужно много мужества. Сейчас думаю — носить ее надо". (На русский язык дневник Элен Берр замечательно перевела Наталья Мавлевич.)
Запись 8 июня: "Господи, я не думала, что это будет так тяжело. Весь день я крепилась изо всех сил. Шла, высоко подняв голову, и смотрела встречным прямо в лицо, так что они отворачивались, но это тяжело. <...> На улице две девчонки показывали на нас пальцем: "Видала? А? Евреи"". 9 июня: "Звезду надевать не хотела, но все-таки приколола; сочла, что это нежелание — просто трусость. И вот — контролер в метро приказал мне: "В последний вагон". <...> От бешенства, от унижения из глаз хлынули слезы".
Понимая, как и многие ее современники, писавшие письма и дневники, необходимость фиксации того, что происходит (она несколько раз, даже отчасти для самовнушения, повторяет, что "должна все описать"), Элен — и именно это делает ее дневник таким действенным — отдавала себе отчет и в том, что дневниковая искренность, рассчитанная на других, то есть на позднейшее прочтение и оценку, чревата фальшью. "Описывать все, что творится вокруг, все трагические события, которые мы переживаем, передавая их суть во всей полноте и не искажая ее словами,— очень и очень сложная задача".
То есть этот дневник, эти слова написаны не просто юной девушкой, находящаяся в эпицентре самой страшной мировой несправедливости, но человеком, способным увидеть зазор между событием и его описанием, замечающим неполноту языка, искажения, которые слова — любые слова — дают истине. И поэтому способным справится с этим искажением. Подняться на уровень, на котором искренность может быть декларативной, но при этом несомненной.
"Закроем глаза. Забудем о происходящем здесь и сейчас и зададим вопрос: "Допустимо ли, чтобы злые люди имели власть отправлять на смерть множество невинных людей, как это, например, сейчас делается с евреями, но пусть это будут действия любой другой части людей против множества любых других?" Ведь именно так, если излагать обнаженную суть, этот вопрос должен стоять перед совестью любого честного человека.
И все равно я верю в победу добра над злом. Пусть сегодня все опровергает эту веру. Все стремится внушить мне, что настоящую, ощутимую, реальную победу одерживает сила. Но душа моя отметает очевидность".
Через месяц после того, как была сделана эта запись, семью Берр депортировали и отправили в Аушвиц. Через год Элен была переведена в лагерь Берген-Бельзен. 10 апреля 1945-го она, больная тифом, не смогла выйти на перекличку и лагерная охранница забила ее до смерти. А через пять дней лагерь Берген-Бельзен был освобожден. То есть победа добра над злом, в которую верила Элен Берр, свершилась — хотя бы в конкретное время и в конкретном месте.
Элен Берр. «Дневник. 1942-1944»
Пер. Н. Мавлевич
Издатель Белая ворона, 2017