Премьера кино
Фото: 20th Century Fox Film Corporation
В прокат вышла рождественская комедия Джона Гамбурга "Почему он?" (Why Him?). МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ почувствовал себя при просмотре престарелой героиней анекдота, которую правнуки с ужасом застали смотрящей порнофильм.
Вопреки опасениям героев анекдота, прабабушку, случайно натолкнувшуюся на порноканал, не хватил удар от увиденного. Напротив, ей было жутко интересно: поженятся герои в финале или нет. Зрителей, которые, подобно старушке, натолкнутся на фильм Гамбурга, можно заранее успокоить. Сам жанр рождественской семейно-матерной комедии предполагает: поженятся они, поженятся.
Они — это Стефани (Зои Дойч) и Лэрд (Джеймс Франко). Стефани — чистюля из хорошей мичиганской семьи, студентка Стэнфорда и волонтер, помогавшая неимущим в Центральной Америке. Лэрд — юный гопник-мультимиллионер из Кремниевой долины, безотцовщина, расписной сквернослов, нельзя сказать чтобы страдающий от своего приапизма. Лэрд поразил меня тем, что этот создатель популярнейшей игры "Макаки-убиваки" как две капли воды похож на одного моего соседа, очаровательного хулигана из питерской подворотни, регулярно стреляющего десятку на опохмел и отбывающего условный срок за кражу из супермаркета.
Прежде чем увидеть Лэрда в лицо, зрители познакомятся с его голой задницей, вторгшейся на экран ноутбука как раз в тот момент, когда Стефани по скайпу поздравляет папочку с днем рождения. Неумолимо надвигающееся Рождество папе Неду (Брайан Крэнстон), владельцу типографии на грани банкротства, маме-искусствоведу Барб (Меган Маллалли) и братику Скотти (Гриффин Глюк) предстоит провести в особняке безобразника. Можно сказать, что комедия поднимает серьезную проблему отцов и детей. Хотя, принимая во внимание лексику Лэрда, это скорее проблема "детей и такой-то матери".
При желании извлечь из фильма хоть какой-то смысл, в нем можно разглядеть сатиру — местами тошнотворную, местами забавную — на новый калифорнийский бомонд, представленный целым рядом камео: от Барни Бернса, мэтра видеотехнологии "машинима", и диджея Стива Аоки до натурального Илона Маска. Общающийся на эзотерическом порно-компьютерном жаргоне. Питающийся съедобной бумагой, жидкими стейками и (дрянной, между нами говоря) калифорнийской сенсимильей. Переругивающийся с вездесущим и бесплотным электронным секретарем, вещающим откуда-то из лампочки и озвученным героиней ситкомов Кейли Куоко. Торчащий на "актуальном искусстве" вроде (привет Дэмиену Херсту) чучела лося в огромном кубе, заполненном лосиной же мочой. Политически корректный и поголовно некурящий.
В процессе обмена поколенческим опытом Нед, в отличие от кремниевых лопухов мастерски орудующий электропилой, научится воровать рождественские елки у конкурентов Лэрда. Барб укурится в хлам. Скотти навострится изобретать неологизмы вроде "жопочлена" (чертовски интересно, как это звучит по-английски). И все вместе пройдут почти что сказочную инициацию, искупавшись в лосиной моче. Сценаристы верны чеховским заветам. Если в первом акте герои любуются пресловутым кубом с чучелом, то в третьем акте этот куб должен лопнуть со всеми вытекающими из него последствиями.
Казалось бы, страшно далек от нашего народа конфликт поколений и цивилизаций, лежащий в основе фильма. Отнюдь нет. Когда в финале на экран вломятся натуральные Джин Симмонс и Пол Стэнли из группы Kiss в полной боевой раскраске, повеет чем-то безумно родным. На вопрос, что они, собственно говоря, делают в фильме, герои рок-н-ролла могут ответить с искренностью русского актера-забулдыги из другого анекдота. Того самого актера, который отклонил приглашение Спилберга на том основании, что "елки у него, елки". Новогодний чес, проще говоря. А у Симмонса со Стэнли — чес рождественский: вот и вся разница.