Интервью кино
На российские экраны выходит "Персональный покупатель" — новый фильм Оливье Ассаяса с Кристен Стюарт в главной роли. Это история молодой американки, недавно потерявшей самого близкого человека — брата-близнеца. Она приезжает в Париж отчасти по работе, а работа состоит в том, чтобы подбирать наряды знаменитостям. Впрочем, девушке больше приходится общаться не с живыми людьми, а с призраками. На Днях французского кино в Париже с ОЛИВЬЕ АССАЯСОМ встретился АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
— Что послужило источником вдохновения для этого фильма?
— Несомненно, Кристен. Сознательно или бессознательно я вдохновлялся образом этой актрисы. Если бы я не знал ее, если бы она не снялась раньше в моем фильме "Зильс-Мария", не было бы "Персонального покупателя". Это история про современную девушку, разрывающуюся между идиотской работой, которую вынуждена выполнять, и глубокой потребностью в духовной жизни, для которой общество оставляет так мало пространства.
— И вы почувствовали в Кристен Стюарт эту потребность?
— Да, она особенное, мистическое существо. У нее уникальная способность делать необыкновенное обыкновенным и наоборот. Она может самым естественным образом общаться с потусторонним миром, а абстрактные идеи воплощать перед камерой предельно реалистично.
— В чем смысл введения в сюжет фильма линии, связанной с живописными работами Хильмы аф Клинт?
— Эта шведская художница сегодня получила признание, но была неизвестна почти до конца ХХ века, когда состоялась ее первая большая выставка в Стокгольме. Она стала шоком для многих, ведь Хильма аф Клинт, в сущности, открыла новую главу в современном искусстве: она оказалась у истоков абстракционизма уже в 1906 году — задолго до того, как к этому методу пришли Кандинский и Мондриан. Хотя мы не знаем точно, как она повлияла на них, ведь Хильма почти никогда не выставляла свои оккультные работы и запретила это делать в течение 20 лет после ее смерти. В истории живописи очень мало женщин, а тут выходит, что абстракцию изобрела женщина. И эта тема органично увязалась с той, которую воплощает в нашем фильме Кристен Стюарт, став как бы дальним эхом основного сюжета. Почувствовав эту связь, я на самом раннем этапе фильма решил включить в него мотив Хильмы.
— Речь идет о теме сверхъестественного, потустороннего?
— Именно. Хильма была убеждена, что духи существуют, что невидимое, абстрактное может быть изображено. В этом был революционный смысл. Дело в том, что в англосаксонской традиции только видимое воплощает добро, невидимое — это зло, опасность, от лукавого. Я хотел показать в "Персональном покупателе", что не надо бояться сверхъестественного, что это не обязательно зло, что в нем может открыться позитивный смысл. Для этого мне нужен был персонаж, связанный с потусторонним миром,— и я нашел его в лице Кристен.
— Можно ли сказать, что в обнаружении этой связи вы видите свою задачу как кинематографист?
— Во всяком случае, кинотворчество для меня всегда связано с духовными процессами, с миром подсознания. Когда-то кинематограф имел тесную внутреннюю связь с психоанализом, которая, к сожалению, утрачена. А ведь именно кино в большей степени, чем музыка или живопись, способно отображать подсознание, проецировать на экран сны общества. Потому что кино, погружаясь в субъективный мир, все равно создает иллюзию реальности, оно принципиально реалистично. Субъективная реальность становится видимой, объективной.
— Не потому ли вы в свое время сняли картину "Ирма Веп" — о мире вампиров, воспринятом через старый кинематограф?
— Да, это тоже своего рода фильм о призраках, ghost story. Призрак, как и сон,— некая проекция того, что мы воспринимаем субъективным зрением. Когда-то люди реально видели призраков. В "Ирме Веп" показано, как кинематограф позволяет материализовать наши фантазии. Ты как будто вызываешь призрак, и он вселяется в тебя, как какие-нибудь "похитители тел".
— Эти духовные процессы связаны с религией?
— Я не религиозен, однако верю в абстракции, в метафизику, даже в то, что призраки и духи существуют, по крайней мере в нашем подсознании... Значение спиритуальных вещей возрастает в наши времена нестабильности, когда мир на глазах меняется. Андре Мальро говорил: "XXI век будет религиозным, или его не будет вообще". XX век был слишком рациональным и научным, был веком экстремального материализма. Так не может продолжаться, потому что это не исчерпывает человеческой природы. Многие, очень многие люди выполняют монотонную, изнуряющую работу, приводящую к фрустрациям. И им для обретения стабильности необходим в качестве альтернативы другой, более духовный мир.
— О духовности и ее роли в жизни человека говорят и многие режиссеры так называемого социального кино. Судя по всему, оно вам не близко...
— Чтобы делать фильмы на политические темы, нужна определенная дистанция. Я убедился в этом, работая над "Карлосом" или над фильмом "Что-то в воздухе". Кино способно схватывать что-то из реальности, но в то же время находится с ней в конфронтации. Я восхищаюсь творчеством братьев Дарденн или Кена Лоуча, сегодня много социальных авторов, однако меня привлекают другие измерения реальности — та ее область, где у нас недостаточно знаний и опыта.
— "Персональный покупатель" снят на английском языке, в ваших фильмах участвуют не только французские актеры, но и американские и китайские. Это тоже способ расширения реальности?
— Не хочу быть ограничен языком и культурным кодом. В фильмах "Ирма Веп" и "Очищение" играла Мэгги Чун, мне хотелось столкнуть французскую культуру с дальневосточными. Точно так же в "Персональном покупателе" мне показалось интересным поместить молодую американскую звезду во французское кинопространство, это создает неожиданный эффект.
— Вы планировали также фильм с Сильвестром Сталлоне, кажется, это было еще два года назад...
— Это тот проект, который может осуществиться, а может и нет. Я фан Сталлоне и нахожу его кинематографический миф очень интересным.
— Что вы думаете о современном состоянии авторского кино?
— Кинематограф развивается циклами. Нынешний этап характеризуется тем, что мы чаще смотрим кино дома, чем в кинотеатрах. Еще полвека назад кино было единственным экранным имиджем подлинного мира, теперь таких имиджей много — телевидение, интернет, видеоигры. Снова возникает вопрос о природе кино, о том, как соотносятся коллективный характер его потребления и privacy, кино как искусство и кино как популярная форма. Артхаусная синефильская публика стареет, молодежь хочет мейнстрима. И тем не менее язык кино продолжает развиваться. Этому способствуют новые, гораздо более доступные съемочные технологии. Даже просто отражая реальность с помощью камеры, современное кино использует много спецэффектов. И это как раз то, что меня стимулирует как художника: сложность восприятия современного мира через камеру-обскуру — идею, лежащую в основе кинематографа.
— Где сегодня наилучшие условия для развития авторского кино? И где оно приносит свои лучшие плоды — может быть, в Румынии?
— В этой стране сформировалось целое поколение сильных режиссеров. Я был в Румынии и высоко ценю работы Мунджу, Пую, Порумбою.
— А как, с вашей точки зрения, обстоят дела во Франции?
— Кинематография Франции пережила такие мощные движения, как авангард 1920-х, поэтический реализм 1930-х, "новую волну" рубежа 1950-1960-х годов. Сегодня во французском кино работает такое количество ярких индивидуальностей, как никогда ранее. Но нет такой идеи, которая объединила бы кинематографистов. В киносообществе господствует индивидуализм в худшем смысле этого слова. Однако не будем драматизировать. Франция на протяжении всей истории ухитряется оставаться одной из главных мировых кинематографий. В ней действует очень хорошая, эффективная система. У нас есть активная публика, есть популярные жанры, есть артхаус, молодые и дебютанты получают поддержку, ветераны тоже работают. В общем, мы одна из счастливых киноиндустрий, грех жаловаться.