премия балет
В Большом театре прошло вручение ежегодного балетного приза Benois de la Danse. Церемонию оживили два небывалых скандала. Один — по эстетическому поводу, другой — по политическому. По мнению обозревателя Ъ ТАТЬЯНЫ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ, оба скандала свидетельствуют о балетном прогрессе.Ничто не предвещало бурного течения вечера. Режиссер Дмитрий Бертман начал его благочинно: выпустил на сцену неизменного Святослава Бэлзу в бабочке и ведущую ОРТ Екатерину Андрееву в кринолине. Те представили членов жюри, зачитали список попечителей приза во главе с двумя министрами — Игорем Ивановым и Михаилом Швыдким. Под фанфары из "Лебединого озера" министр культуры выпорхнул на сцену и сообщил, что "восторжествовала высшая справедливость", так как "все возвращается на круги свои". Ликование по этому поводу в устах известного либерала и прогрессиста прозвучало несколько странно. Впрочем, министр ошибся — за семь лет отсутствия Юрия Григоровича в Большом кое-что переменилось. И прежде всего публика, ставшая куда менее управляемой.
Это обнаружилось во время демонстрации фрагмента из номинированного спектакля Яна Фабра (Jan Fabre) "Мои движения одиноки, словно бездомные псы". До этого эпизода зрители комфортно дремали под отрывки из произведений номинантов Алексея Ратманского и Кшиштофа Пастора (Krzystof Pastor). Разбудил их истошный женский рев: солистка труппы "Трублейн" Эрна Омарсдоттир (Erna Omarsdottir) начала свой монолог. Такого мощного напора современного искусства сцена Большого еще не испытывала. Неприкаянная бомжиха лакала разлитый йогурт прямо с линолеума, терлась о тушки псов, валяющиеся на полу, билась о сцену, и ее конечности рефлекторно подергивались, как лапы собак, изнуренных бешеной гонкой. Глухой ропот публики перешел в свист, когда отчаянная девица начала имитировать мастурбацию. Тающее масло из ее рта капало на черное платье соплями спермы, манипуляции с воображаемым искусственным членом становились все однозначнее и яростнее, на заднике дергалась ее гигантская тень.
Вопли "Долой!", "Вон со сцены!", "Позор Григоровичу!", топот десятков ног, разъяренное улюлюканье доставили бы колоссальное удовольствие Яну Фабру, находись он в Большом. Этот профессиональный провокатор давно не может добиться такой живой реакции от западной публики, почтительно принимающей любые эскапады классика современной сцены. Впрочем, ростки прогресса взошли и в России — сидящая рядом со мной дама тщетно урезонивала свистящего балетомана: "Вы что, из деревни? Сама английская королева смотрела этот спектакль".
Погасил скандал благообразный сопредседатель жюри Джон Ноймайер (John Neumeier), объявивший лучшим хореографом Уильяма Форсайта (Willam Forsythe) с его неведомым россиянам "Словом Вирджинии Вульф" (ни сам номинант, ни его работа до Большого не доехали, что, впрочем, обычное дело для Benois de la Danse — половина ее лауреатов остаются некими фантомами). Сопредседатель также сообщил, что жюри "в согласии и гармонии пришло к единому мнению". После чего мало кто удивился, когда солист труппы господина Ноймайера Иржи Бубеничек (Jiri Bubenicek) получил приз как лучший танцовщик. Хотя его коротконогий Арман Дюваль в долгополом фраке из "Дамы с камелиями" выглядел совершенной пародией на страстного любовника (особенно, когда кроил соответствующее лицо и с грохотом брякался к ногам Маргариты). Второй лауреат — Джеффри Геродиас (Jeffrey Gerodias) — из США так и не выбрался. Но, поскольку никто его не лоббировал, похоже, приз он действительно заслужил.
Конфуз случился и с хореографом Руди ван Данцигом (Rudi van Dantzig), получившим статуэтку "За жизнь в искусстве". Вручал приз сам Юрий Григорович, рассказавший, что лауреат "замечательный, прелестный человек, но не за то мы даем ему премию". "Прелестного человека" вывезла в колеснице белая лошадь (пригодился реквизит балета "Дочь фараона"), и он вдруг принялся некстати рассказывать, как, будучи членом жюри балетного конкурса, до трех часов ночи мешал Юрию Григоровичу отдать первую премию тому, кому надо. Председателю рассказ не понравился, он поплелся было за кулисы, но потом все-таки вернулся и статуэтку вручил.
Во втором отделении награждали балерин. Все шесть номинанток сумели показать свое искусство. Анастасия Волочкова, выдвинутая Юрием Григоровичем за роль Одетты-Одиллии в его "Лебедином озере", выступила в номере Эдвальда Смирнова "Гибель богов. Виллиса". Номер по-своему замечательный, в сущности — высокохудожественный стриптиз: у балерины сначала отрывается кусок "шопеновской" юбки, потом — клок волос (не надо беспокоиться — это шиньон), затем юбка падает целиком, а богиня страдает и умирает. Анастасия Волочкова выглядела отменно: великолепный кварцевый загар, мощные плечи, заметно пополневшая грудь идеальной формы. Стало очевидно, что сравнения балерины с Анной Курниковой неправомочны: теннисистка под слоганом "Подпрыгивать должны только мячи" использует бюстгальтеры фирмы "Берлей", а госпожа Волочкова обходится вовсе без оных. При этом на сцене ничего не прыгает — ни грудь, ни балерина. Однако публика к экстерьеру номинантки осталась равнодушной. Зато буйной овации удостоилась Светлана Захарова (Мариинский театр), в паре с Андреем Меркурьевым изумительно станцевавшая "Средний дуэт" — лучшую композицию Алексея Ратманского.
Награждать балерин выпустили самого отвязного члена жюри — албанца Анжелена Прельжокажа (Angelin Preljocaj). Хореограф-авангардист вышел на сцену в раздолбанных кроссовках и побитых джинсах, вскрыл конверт и, ухмыльнувшись, прочитал: "Анастасия Волочкова". На имя балерины публика отреагировала не менее активно, чем на мастурбацию Яна Фабра. Топот, свист, улюлюканье, демонстративные уходы из зала, вопли "Позор!", "Не все продается!" и даже (о, боже!) "Корова!". Возмутительница спокойствия, стоя на сцене среди пяти конкуренток, сохраняла присутствие духа без видимых усилий. Зато звезда Парижской оперы Орели Дюпон (Aurelie Dupont), которую объявили второй лауреаткой (такое решение нельзя не признать стратегически верным, ведь Юрия Григоровича позвали в Париж возобновлять балет "Иван Грозный" — см. Ъ от 27 апреля), едва сдерживала слезы.
Заключительные рутинные па-де-де в исполнении премьеров Большого театра были призваны создать иллюзию неизменности балетной жизни. Однако все в этой доморощенной церемонии — и морщинистый, как в сельском кинотеатре, сценический задник; и госпожа Андреева, упорно произносившая "Баланчин" с ударением на второй слог, а "Форсайт" — на первый; и тени рабочих сцены, регулярно возникавшие за задником во время номеров; и полупустой зал; и нелепые колокола в финале — все свидетельствовало о том, что времена имперского балета кончились. Председатель Юрий Григорович, обнадеженный заверением министра культуры, что следующий Benois de la Danse тоже пройдет в Большом, подытожил под колокола: "Рабалатория и музей — вот что такое театр". С "музеем" все давно понятно. Осталось задействовать "рабалаторию".