Министр торговли ЕЭК ВЕРОНИКА НИКИШИНА рассказала в интервью “Ъ” о том, как упростить согласование торговых позиций стран ЕАЭС, а также о том, с какими странами могут быть созданы новые зоны свободной торговли.
Министр торговли ЕЭК Вероника Никишина
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
— Повлияла ли уже позиция Минска на торговые переговоры, которые ведет ЕЭК, и в частности на ход обсуждения экономического соглашения с Китаем?
— Работа по активной торгово-политической повестке союза продолжает вестись в плановом режиме. Здесь взаимодействие государств—членов союза и комиссии строится на наличии разделяемого всеми странами интереса к содействию экспорта своей продукции, чему как нельзя лучше способствует создание режимов свободной торговли. Работа над соглашением с Китаем также ведется активно на основе утвержденных директив. Общей задачей по-прежнему остается завершение переговоров в возможно короткие сроки.
— Пока у ЕАЭС есть зона свободной торговли лишь с Вьетнамом. Каковы перспективы начала переговоров с другими странами?
— 26 декабря главы четырех государств ЕАЭС (на встрече отсутствовал президент Белоруссии Александр Лукашенко.— “Ъ”) определились с целесообразностью начала переговоров с еще четырьмя странами — Индией, Египтом, Сингапуром и Ираном. Кроме того, сейчас уже идут переговоры по заключению соглашения о свободной торговле с Израилем, а также ведутся консультации по установлению единого на пять стран союза режима свободной торговли с Сербией.
Сейчас экономический рост в странах союза достаточно ограничен, поэтому мы ищем новые драйверы в торговой политике — это дополнительное увеличение экспорта и инвестиций. Первое, что мы сделали,— проанализировали, в каких странах с помощью новых режимов торговли можно обеспечить либо оба этих драйвера, либо хотя бы один из них, и определили, что по этим четырем странам есть выгоды для союза в виде качественно новых экспортных возможностей либо возможностей роста инвестиционной активности.
— А в чем заключатся мотивация заключения соглашения с каждой из этих стран?
— Основная мотивация — это, безусловно, развитие экспорта, улучшение нашей конкурентной позиции с точки зрения доступа на рынок партнера. Каждая из этих стран обладает своими преимуществами. Индия — огромным рынком одной из наиболее динамично развивающихся экономик. Египет — хороший плацдарм для формирования новых цепочек поставок в регионе, связанном сетью соглашений о свободной торговле. Иран — большая экономика с низким уровнем конкуренции на рынке, заходить на который надо оперативно, в период снятия санкций.
Более любопытным вопросом являются переговоры с Сингапуром. Сингапур является общепризнанным мировым финансовым и торговым центром и может быть нам интересен, если соглашение будет носить комплексный характер — создавать новые возможности в торговле услугами и инвестировании. Здесь есть очень серьезный нюанс: торговля услугами и инвестициями не является компетенцией комиссии и союза. Это национальная компетенция, и поэтому мы сейчас вырабатываем такую конструкцию возможного соглашения и возможной организации переговоров, которая бы решила задачу скоординированного ведения переговоров комиссией и национальными правительствами.
— А может страна рассматриваться как хаб для выхода на другие рынки? Или эту возможность ограничивают правила определения страны происхождения товаров?
— Да, безусловно, может. Более того, одна из ключевых задач, которая решается в современных ЗСТ,— это повышение эффективности цепочек создания стоимости, которые растягиваются на несколько связанных между собой преференциальными соглашениями стран. Естественно, прямой реэкспорт товаров невозможен, так как без дополнительной переработки они не получат преференциальных условий импорта в третью страну. То есть, если смотреть в обратном порядке, через Сингапур товары стран АСЕАН, например, как сингапурские заходить не смогут вбелую. Соответствующие обеспокоенности нам высказывают зачастую страны союза. Мы на это отвечаем так: в рамках любого соглашения о свободной торговле речь идет не только про пошлины, но и про правила определения страны происхождения. И понимая все эти риски, мы, конечно, будем всерьез разговаривать про критерии достаточной переработки.
— В остальных случаях нам интересна именно возможность увеличения экспорта?
— Давайте посмотрим на Египет повнимательнее в этом смысле. Египет является не менее интересным экспортным рынком. У каждой из пяти стран есть свои товары экспортного интереса. Также мы учитываем такие моменты, как, например, договоренности российского Минпромторга о создании российской промышленной зоны в рамках особой экономической зоны Суэцкого канала. Предприятия всех стран союза приглашены к размещению в рамках этой зоны. Мы на территории Египта строим своеобразный региональный хаб по производству продукции, которая будет иметь египетское происхождение, но изготавливаться во многом с использованием наших комплектующих и в силу большого количества соглашений Египта о свободной торговле со странами Северной Африки сможет уже реализоваться не только на одном рынке. Создание таких региональных хабов — одна из тенденций современных соглашений о свободной торговле, мы ее уже опробовали на Вьетнаме и сейчас будем расширять на примере Египта.
У Ирана есть своя специфика: он не является членом ВТО, поэтому нам в рамках соглашения необходимо зафиксировать правила торговли, которые существуют среди членов ВТО. И вторая важная деталь: нам очень важно, чтобы Иран был готов разговаривать не только про снижение таможенных пошлин, но и про снижение нетарифных барьеров, которые являются существенным препятствием и могут оказывать большее влияние на экспорт.
Индия тоже для нас серьезный партнер. Это очень емкий рынок, потенциально выгоды от либерализации будут высокими. Но эта потенциальная возможность может быть реализована только в случае, если Индия также продемонстрирует готовность к снижению нетарифных барьеров, которыми этот рынок сейчас достаточно эффективно регулируется.
— Вы начинали консультации с Южной Кореей, но пока не планируете проводить переговоры?
— По Корее не завершена работа по согласованию, скажем так, рамочных условий начала переговоров. Пока мы провели совместное исследование, и выяснилось, что увеличение экспорта ЕАЭС прогнозируемо, но, скорее всего, будет в два раза меньше, чем у Кореи, от открытия доступа на наш рынок. И для того чтобы сбалансировать эти выгоды, наши столицы, которые видят в Корее серьезного инвестиционного и технологического партнера, хотят, чтобы Корея продемонстрировала готовность как минимум сохранить свою инвестиционную деятельность в отраслях, где она уже присутствует, и ее расширять,— у нас есть определенные запросы на корейские инвестиции. Такая постановка вопроса, на наш взгляд, достаточно справедлива: выгоды должны быть сбалансированы. Поэтому стороны пока не согласовали нам документы для того, чтобы докладывать о них президентам в декабре. Предложили еще несколько месяцев поработать с корейцами по этой второй составляющей и доложить на следующем заседании президентов.
— В российском правительстве теперь не исключают возможности создания ЗСТ с Китаем, хотя и в отдаленной перспективе. А как другие страны союза оценивают такую возможность?
— Я здесь буду аккуратна в оценках: мы ведем переговоры на основе того мандата, который у нас есть, а сейчас этот мандат не предполагает никаких элементов свободной торговли. Более того, мы договорились с китайцами — это было четко зафиксировано, когда мы получали мандат от столиц,— что возможные переговоры о свободной торговле начнутся только после того, как мы заключим базовое соглашение. Мы не хотим забегать вперед и видим большую добавленную стоимость и в непреференциальном соглашении, потому что оно касается большого количества элементов нетарифного регулирования, которыми ограничивается доступ на китайский рынок.
— А есть прогресс по отдельным трекам с Китаем?
— 9 декабря прошлого года мы передали китайской стороне консолидированный проект соглашения, который позволил нам в середине января провести второй раунд комплексного обсуждения с китайской стороной уже непосредственно текста. Это была очень кропотливая работа по выработке текста со сторонами, по согласованию формулировок, но мы соблюли все сроки, о которых договаривались с китайской стороной. 12 января мы провели второй раунд переговоров. Сейчас, на стадии содержательного обсуждения текста соглашения, более четко обозначилась китайская позиция по ряду вопросов. Соглашение будет базовым и сфокусировано в первую очередь на создании инфраструктуры официального взаимодействия, содействии отраслевому, кооперационному сотрудничеству, повышению прозрачности и предсказуемости условий торговли. Третий раунд планируется провести в апреле на территории союза.
— Это согласованная позиция пяти стран?
— Да, это наша позиция, которую мы предлагаем китайской стороне для обсуждения.
— С Израилем у вас должен был состояться первый раунд переговоров…
— Да, у нас в ноябре состоялись первые формальные контакты с Израилем. Они были посвящены структуре, модальности соглашения. Мы получили от израильской стороны запрос на то, чтобы это соглашение касалось не только торговли товарами, но и услуг с инвестициями. Мы передали этот запрос в столицы, исходим из того, что это не наша компетенция, и ждем ответов. Как только мы позицию согласуем и передадим израильской стороне, сможем приступить уже к конкретным формулировкам.
— Планируется ли включить какие-то новые элементы в соглашения, как в случае ТТП — арбитраж для компаний, или пока страны не готовы к таким предложениям?
— Мы вместе со сторонами внимательно анализируем все тенденции в режимах торговли, которые возникают. Для нас это не самоцель — скопировать ТТП или какое-то другое соглашение. Поэтому, конечно же, мы и в соглашении с Китаем, и в соглашениях с другими странами отдельные элементы таких современных соглашений используем. Это и процедура разрешения споров, и создание различных институтов взаимодействия — совместных комитетов, которые будут следить за исполнением соглашения, за удовлетворенностью бизнеса, за соблюдением регуляторики. Это позволит создать различные досудебные способы урегулирования, этим достаточно успешно занимаются межправкомиссии в национальных частях. То есть речь идет не о простой линейной зоне свободной торговли, где только пошлины являются предметом соглашения, а о большом наборе нетарифных элементов.
— А если одна из стран не готова подписать соглашение, но другие страны очень в этом заинтересованы, как будут вестись переговоры?
— У нас именно для того и существуют совместные исследовательские группы, чтобы анализировать выгоды и риски для каждой из стран. Если риски какие-то возникают, то это уже во многом является негативным сигналом. Поэтому все предложения, которые мы делаем, не содержат серьезных рисков для стран. Тем не менее, конечно же, у каждой столицы остается право принимать собственные решения о целесообразности и достаточности выгод. И если хотя бы один из лидеров не сочтет интересным для своего государства участие в переговорах, решение подписано не будет и переговоры начаты не будут.
— В октябре был утвержден механизм упрощения согласования торговых позиций в рамках ЕАЭС, о чем идет речь?
— Когда идет речь про соглашения о свободной торговле, мы должны себе отдавать отчет в том, что кроме желания снизить пошлины на рынке страны-партнера мы тоже должны за это заплатить снижением пошлин на свои товары. И у нас в принятии решения на каждом рынке участвуют три ведомства: это Министерство экономики или МИД в зависимости от страны и два отраслевых министерства — промышленности и сельского хозяйства. Но зачастую эксперты отраслевых ведомств при согласовании директив на переговоры начинают делать очень серьезный крен в сторону протекционизма, забывая, что целью соглашения является открытие рынка, хотя бы потому, что пошлины у страны-партнера выше, чем наши.
Поэтому мы договорились о переводе наших переговорных треков на проектный метод управления, где в упрощенном виде решаются две задачи: во-первых, создается переговорная команда высокого уровня, где за результат отвечает не только ЕЭК, но и персонально три заместителя министра от каждой стороны — замминистра экономики или МИДа, сельского хозяйства и промышленности. Второй принцип — это планирование и фиксирование даже промежуточных итогов, чтобы каждый раунд переговоров проходил максимально результативно. Это позволит, не меняя регламентные процедуры, двигаться быстрее, потому что повышается вовлеченность и личная ответственность ведомств, которые участвуют в этом процессе.
— Сказалась ли девальвация рубля и других валют на защите от товаров из стран ЕАЭС на внешних рынках?
— Пока мы не почувствовали серьезного роста протекционизма, но, может быть, недостаточно времени прошло. Что касается наших мер, то мы, во-первых, всегда готовы их применять, если есть необходимость, а во-вторых, мы в рамках соглашений о ЗСТ, как в случае с Вьетнамом, создаем дополнительные инструменты ускоренной защиты от негативных последствий либерализации режима. Это триггерные механизмы и двусторонние защитные меры, которые позволяют в случае превышения определенных пороговых объемов восстанавливать пошлину до прежнего уровня. У нас уже наработана определенная практика применения антидемпинговых мер и выявлено недостаточное совершенство законодательства. Поэтому мы сейчас активно обсуждаем с бизнесом и со сторонами оптимизацию тех разделов договора, которые касаются применения антидемпинговых специальных защитных и компенсационных мер. Это позволит сделать их более четкими, простыми, неполитизированными и решающими именно те экономические проблемы, которые могут возникать в силу недобросовестной конкуренции.
— То есть станет проще вводить такие меры?
— Станет менее затянутой процедура их применения, если для этого есть все необходимые основания, и минимизируется политизированность — такие меры, мы всегда говорим, не должны иметь никакого отношения к политике.
— У России, Казахстана, Армении и Киргизии согласованы разные обязательства перед ВТО, как идет процесс их гармонизации?
— Первый пласт имплементации в ЕТТ обязательств у нас уже состоялся: за несколько лет членства России в ВТО практически все обязательства РФ, за исключением небольшого количества, уже имплементированы, что определенным образом, конечно, сказалось на размере единого таможенного тарифа. Что касается Казахстана, то 30 ноября завершился первый год членства Казахстана в ВТО и состоялся первый этап имплементации новых казахстанских обязательств. Мы подготовили соответствующие изменения в изъятия из единого таможенного тарифа, график имплементации казахстанских обязательств в ВТО соблюдается. Что касается изъятий, то на момент присоединения к ВТО Казахстана было 1347 товаров в изъятиях, теперь, через год, они насчитывают 1914 позиций.
— А почему их число увеличилось? Казахстан за год дополнительно снизил пошлины?
— Да, это договоренности на каждый год, поэтому договоренности следующего года членства Казахстана в ВТО предусматривают наличие у Казахстана 1914 позиций.
Что касается Армении и Киргизии, здесь другая ситуация. Они присоединились к ВТО до момента вступления в союз и имели уже свои обязательства, поэтому к моменту присоединения к договору мы с Арменией договорились о наличии изъятий из ЕТТ в отношении 775 позиций и для Киргизии в отношении 169 позиций. При этом и Армения, и Киргизия, несмотря на свои обязательства в ВТО, применяют в основном ставки единого таможенного тарифа. В соответствии с обязательствами в ВТО они приступили к переговорам по корректировке своих обязательств. В конце ноября были утверждены директивы для Армении для начала таких переговоров с ВТО, а на следующем совете готовимся сделать аналогичный мандат для киргизской делегации, комиссия также участвует в этих переговорах.
— С 12 августа стала обязательной маркировка меховых изделий, каковы перспективы распространения этой практики?
— Целью маркировки является выравнивание условий для добросовестного и недобросовестного бизнеса, и мы действительно считаем маркировку одним из самых ярких, успешных интеграционных проектов. Она уже сейчас, несмотря на то что не во всех пяти странах введена, демонстрирует очень обнадеживающие тенденции. Например, данные ФНС России о количестве промаркированных меховых изделий, которые зарегистрированы в информационной системе, показывают, что количество этих меховых изделий в 8,5 раза больше, чем данные Росстата за прошлый год (совокупно о производстве и импорте). Вы можете себе представить, сколько у нас было в тени того, что сейчас промаркировано. Меховые ассоциации имели некие собственные оценки рынка, так вот данные по промаркированным по факту изделиям в два раза превышают даже собственные оценки мехового рынка. Поэтому проект, несмотря на определенные издержки, является очень успешным, и мы предлагаем расширить маркировку на другие товары.
Не хотим никого пугать, а, наоборот, обсудить с бизнесом, на какие товары маркировка может быть расширена, какие существуют технологии для маркировки, потому что мы прекрасно понимаем, что RFID-метка хороша для шуб, но она не всегда применима для тех же самых лекарств. Мы анализируем негативные элементы введения маркировки на шубах, но в целом видим, что добросовестный бизнес в ней заинтересован. Единственный запрос от бизнеса — это чтобы алгоритмы, регуляторика, которые будут применяться к продукции, были максимально с ними обсуждены, а их пожелания — учтены.
— Все страны поддерживают такое расширение маркировки?
— Мы пока со странами не обсуждали это в формальном ключе, мы, к сожалению, видим пока, что три страны не присоединились даже к маркировке шуб. Но мы не должны забывать, что задача создания системы прослеживаемости перемещения товаров уже данность. Это касается и подконтрольных ветеринарам грузов, и санкционных товаров, товаров-изъятий. Сейчас создание этой системы довольно активно обсуждается, но нужно понимать, что прослеживаемость невозможна без идентификации товара, а маркировка как раз является таким инструментом.
— Говорят, что Казахстан пока не спешит активно участвовать в этом процессе, в частности в маркировке шуб. Правда ли, что есть такая проблема? И если да, то какие могут быть механизмы для ее решения?
— Мы с Казахстаном имеем договоренность по проведению тестирования их сегмента информационной системы, который позволит передавать информацию о марках. Казахстан говорит о своей высокой степени готовности к началу маркировки, на январском заседании совета комиссии мы провели презентацию результатов «пилота» на российском и белорусском рынках и заодно услышали стороны, в том числе и казахстанскую, об их планах внедрить маркировку у себя. Что касается ответственности, в каждой из пяти стран существует национальное законодательство, которое предусматривает наказание за обращение немаркированной продукции. В Армении и России это и административная, и уголовная ответственность, в Белоруссии и в Казахстане — только административная, а киргизская сторона завершает сейчас формирование пакета нормативной базы, и там будет предусмотрена и административная, и уголовная ответственность.