Премьера театр
Фото: Екатерина Цветкова
МХТ имени Чехова показал премьеру нового спектакля Константина Богомолова, поставленного по мотивам великой пьесы Евгения Шварца "Дракон". За метаморфозами стиля и непростыми коллизиями добра и зла на важнейшей драматической сцене страны напряженно следил РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Название пьесы Шварца громадным титром появляется не в начале, а в конце спектакля — да еще на фоне гигантских языков пламени, бущующего на экране. Словно кто-то, обладающий высшей силой и посмотревший на мир, который представлен в спектакле, дал команду: все сжечь! Впрочем, может быть, это и не жестокий вывод и не последнее предупреждение нам, а просто эффектный прием, приготовленный на финал. Потому что смотреть новый спектакль Богомолова как броский театральный коллаж и как визуальное приключение можно с теми же основаниями, с которыми смотришь "Дракона" как сложное, концептуальное высказывание о смене не только исторических вех в стране, но и неразрывно связанных с вехами эстетических стилей.
Зрительские ассоциации должны срабатывать на уровне рефлексов — вот появляется титр "вечер первый", и как не вспомнить сразу про фильм "Пять вечеров", тем более что и сценическая картинка отсылает к нему: "Дракон" начинается в интерьере стандартно-убогой советской квартиры, где о властях осмеливаются говорить разве что беззвучно шевеля губами, а любая приносимая системе жертва воспринимается покорно и бесстрастно. Рыцарь Ланцелот является тоже как плоть от плоти того жизненного уклада — музыкантом-неформалом, не иначе как диссидентом. Тихоголосый шварцевский Дракон здесь похож на партийного функционера. Его кустистые брови на лишенном мимики, похожем на посмертную маску лице сразу напоминают о добродушном, сентиментальном маразматике, стоявшем у руля большой страны в те годы, когда зрители плакали над героями "Пяти вечеров".
Впрочем, и вечеров в спектакле оказывается семь, и вообще все идет не так, как казалось тогда, потому что мир вывернут наизнанку. Одна из блестящих идей Константина Богомолова — сделать трехглавого Дракона семьей из трех человек, вместе с чудовищем приходят его насупленная, молчаливая жена и малыш сын. Так что когда всем троим, поставленным на колени, перерезают, точно жертвам сегодняшних религиозных фанатиков, горло, начинается совсем другая история — о тотальном релятивизме, столь же опасном, сколь и неизбежном: борьба добра со злом приводит к тому, что они меняются местами и в конце концов становятся неотличимы.
Дракон гибнет под кадры из другого знакового советского фильма — "Летят журавли". Тема войны только на первый взгляд может показаться произволом режиссера, не упускающего случая подразнить ханжей. Ведь пьеса Шварца была написана во время войны, в 1944 году, и советская цензура с легкостью пропустила ее в качестве сатирической сказки, иносказательно бичующей германский фашизм. Так что Ланцелот (Кирилл Власов) в шинели воина-освободителя смотрится вполне в духе желаемых подтекстов того времени. А вот когда он же, появившись на экране в терновом венце Христа, читает стихотворение Константина Симонова "Жди меня, и я вернусь...", получается, что стихи эти написаны не о возвращении с войны, а о втором пришествии. Впрочем, верующим не стоит фиксировать обиду и бежать куда следует: сегодняшней беспощадной иронии в разработке этой темы у Богомолова, кажется, все же напополам с надеждой на Спасителя. Когда на экране возникает картина Ганса Гольбейна Младшего "Мертвый Христос в гробу", камера вдруг замечает и укрупняет отсутствующего на оригинале комара, впившегося в тело,— а ведь кровососущие питаются только теплой кровью живых.
И все же главная тема в "Драконе" иная — не ностальгическая и не богоборческая (а хоть бы и богоискательская). Собственно говоря, и Шварца больше занимало не то, как убить дракона, а то, что случается с людьми после того, как дракон убит. "Выцветший красный цвет становится розовым" — такова остроумная формула, которой Богомолов описывает случившееся со страной: вместо насыщенного идеологией, густого цвета пришла веселенькая расцветка телевизионной пошлости и тотальной попсы. И вот художник Лариса Ломакина "достает" из таинственной темноты напоминающий телестудию розовенький павильон. Это в первой части Бургомистр был лишь насмерть испуганным чиновником — героя Олега Табакова вывозили в инвалидном кресле с синей мигалкой, но разбит он был не столько параличом, сколько страхом, приводившим лицевую мускулатуру к бесконечным конвульсиям. А потом он стал королем — не то государства, не то телеэкрана, вальяжным ведущим какого-нибудь "модного приговора", и невесть каким способом возродившийся Дракон (отменная, тонкая и точная работа Игоря Верника) стал его услужливым первым министром.
Впрочем, самая смешная и одновременно самая тоскливая метаморфоза произошла с Ланцелотом и Эльзой (Надежда Калеганова). Храбрый рыцарь-музыкант в новой реинкарнации стал затянутым в блестящий латексный костюм участником песенного конкурса, а спасенная им девушка — дурой, нараспев произносящей какие-то глупости. "Дорогие юрмальчане",— ласково приветствуют со сцены зрителей, и финальная обличительная речь Дракона не должна никого обмануть: в этой телестудии он обосновался всерьез и надолго. Здесь уже некому и некого спасать. Как же тут не воскликнуть: Господь, жги!