Фестиваль «Опера Априори» открылся концертом знаменитого аргентинского контратенора Франко Фаджоли. В рамках турне в поддержку своего нового альбома певец исполнил вместе с оркестром Musica Viva под управлением Максима Емельянычева редкие арии Джоаккино Россини. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Россини — это не только прелестная буффонада. Перу автора «Севильского цирюльника» и «Итальянки в Алжире» принадлежит добрых два десятка серьезных, а иногда и трагических опер — «классических, старинных, отменно длинных, длинных, длинных», как нравоучительный роман из «Графа Нулина». И притом, что ты будешь делать, феерически прекрасных. Ну хотя бы в паре номеров.
Еще лет десять назад ради этого репертуара оставалось только ехать на россиниевский фестиваль в Пезаро. С тех пор в Москве можно было услышать, и в стоящем исполнении, «Семирамиду» и «Деву озера», «Танкреда» и «Гермиону». Но если сам по себе этот раритетный серьезный Россини для нас и не диковина, то фокус, который проделывает с этой музыкой Франко Фаджоли, вроде бы диковина абсолютная, причем как ни посмотри.
В XVIII веке на «серьезной» оперной сцене царили кастраты, в ампирные времена они уже исчезали из всех сфер музыкального мира, кроме хора Сикстинской капеллы. В принципе это занятный сюжет, который выходит за рамки музыкально-медицинской проблематики — примерно в том же ряду, что и пейзажная естественность английского парка, пришедшая на смену беспощадно выстриженным по линеечке французским садам. Но только вот та понятная и привычная нам ситуация, когда оперный герой-любовник — это непременно тенор, появилась с запозданием. И в 1800-е, и в 1810-е, и даже в 1820-е все еще считалось сообразным с нормативными вкусами, что по крайней мере в серьезных операх пылкие полководцы и принцы поют женскими голосами. Надо добавить — голосами главных примадонн своего времени.
Эти оперы и сами эти колоратурные меццо-сопрановые партии долго прозябали в забвении, в последние несколько десятилетий с возобновлением интереса к не самом шлягерному Россини за них брались многие знаменитые певицы: Мэрилин Хорн, Эва Подлещ, Чечилия Бартоли. А потом, уже совсем недавно, с ними стали экспериментировать и контратеноры: сначала Макс Эмануэль Ценчич (еще один участник программ «Опера Априори»), теперь вот и Фаджоли.
Как будто бы неаутентично, как будто бы странно, зато артистических выгод на поверку более чем достаточно. В манере Франко Фаджоли совершенно нет ничего искусственного или деланного: семь своих номеров (сцены и арии из «Деметрия и Полибия», «Танкреда», «Семирамиды», «Девы озера», «Эдуардо и Кристины» плюс последним бисом «Voi che sapete» моцартовского Керубино) он преподнес не как шаткий эксперимент, а как выставку полноправных вокальных достижений.
Его голос, тембровой окраской и регистровыми «склейками» нет-нет да и напоминающий ту же Чечилию Бартоли, в смысле технических возможностей и редкой совсем не только по контратеноровым меркам красоты звука для белькантовых вокальных чудес оказался так же впору, как и для барочных. Однако к абстрактной виртуозности в его исполнении прибавляется располагающее молодцеватое brio, которое этой музыке, оказывается, невероятно к лицу, и которое едва ли по силам примадонне самых экстраординарных способностей.
К тому же на высоте оказался и аккомпанемент. Максим Емельянычев, за считаные несколько сезонов превратившийся в перспективного молодого маэстро с европейским реноме, тоже в силах найти к россиниевской музыке непривычный подход: не теряя в своем фирменном лучезарно-беспечном обаянии, она звучала у Musica Viva содержательно и умно. Вдобавок инструментальные номера эдак ненавязчиво сообщали целую серию наблюдений об особенностях творческого процесса композитора — и прежде всего о его вкусе к «ресайклингу». Увертюру к «Севильскому цирюльнику», прозвучавшую во втором отделении, Россини дважды использовал в самых что ни на есть серьезных операх («Аврелиан в Пальмире» и «Елизавета, королева Английская»). В «Интродукции, теме и вариациях» для кларнета с оркестром, где класс виртуозности показывал солировавший Валентин Урюпин, пресловутая тема перекликалась с только что прозвучавшей кабалеттой из «Девы озера», а ария из «Эдуардо и Кристины» напоминала о теноровом шлягере из «Гермионы» («Ah come nascondere»). В общем, ждали бенефиса заезжей звезды, а получили в придачу интересное кураторское высказывание о Россини. С которым фестиваль «Опера Априори» попал в неожиданный тренд: в конце января россиниевское «Путешествие в Реймс» представлял Большой театр, буквально завтра арии того же «лебедя из Пезаро» будет петь в Филармонии Мари-Николь Лемье.