концерт классика
В Бетховенском зале Большого театра завершился новый сезонный цикл "Камерные вечера: пароль Фиделио" — программу песен Франца Шуберта, Иоганнеса Брамса и Габриэля Форе спел известнейший британский баритон Саймон Кинлисайд (партия фортепиано Кэролайн Даудл, Caroline Dowdl). На концерте присутствовала ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ.В цикле Большого театра молодой топ-баритон Саймон Кинлисайд (Simon Keenlyside) был под вопросом. Мало кто верил, что Москву навестит постоянный участник австрийских шубертиад, любимец Зальцбургского фестиваля, герой постановок Баварской оперы, Met и Covent Garden, будущий гость венской Staatsoper, очередного Зальцбурга, а также нью-йоркского Lincoln Center (декабрь 2002-го) и Opera de Paris (2003-2004).
Как и прочие выступавшие на "Камерных вечерах", в России Кинлисайд дебютировал. Так и держался: смешливо и скромно, больше похожий на туриста, чем на знающего себе цену оперного сердцееда. Родился в Лондоне. Учился на зоологическом факультете Кембриджа. Обнаружил голос и запел, конвертировав наблюдательность несостоявшегося зоолога в обаятельнейшее и неповторимое качество оперного и камерного певца.
По понятным причинам программа Саймона Кинлисайда была далека от его блондинистых Дон Жуана с Альмавивой, пылких Фигаро с Гульермо и бархатноголосых героев Перселла. Шуберт в первом отделении, а после антракта Брамс и Форе подобрались навроде трех песенных куплетов. Начало каждого макрокуплета обтекали полупризрачные туманы Шубертова "Просветления", Брамсова "На кладбище" и "Мандолины" Форе. А в конце припевами звучали серенады.
"Песнь моя летит с мольбою тихо в край ночной",— завершая единственным шлягером шубертовскую часть, Кинлисайд, казалось, еще дышал опасностями романтического водоворота образов — "Добровольного погружения", "Смерти и девушки", "Группы из Тартара", "Небесных искр". Поразила не отглянцованность каждой песни, а уникальное врастание одной в другую.
В камерном формате голос Кинлисайда — дайджест Кинлисайда оперного. Маскулинно твердый, но как бы задрапированный бархатом, в песнях его баритон прост, совсем не праздничен, нередко — почти фальцет. Огромный диапазон при абсолютной точности крайних нот. Легко управляемое дыхание. При этом Кинлисайд не спешит нравиться публике и запомниться ей музейным копированием флагмана баритонов знаменитого Дитриха Фишера-Дискау (Dietrich Fischer-Dieskau).
Голос Кинлисайда, словно фантом, завораживает нескончаемостью превращений речитатива в мелодию, солидной вокальной массы в шепот, бросков из басовой тесситуры в почти теноровую. Редко-редко вдруг слышишь витринной красы тембр — и влюбляешься в него. Такое чудо вокальной подвижности наделило 11 песен Шуберта неправдоподобным эффектом игрового кино, Брамса (особенно "Перед окном" и "Майскую ночь") — суховатостью научной документалки, а миниатюры Форе — сходством с монтажной склейкой люмьеровских кадров-раритетов.
Вот шелестит "Зелень" Форе. Вот утро встречает прохладой грезящую влюбленную из романса "Секрет". Вальсируют "Бабочка и цветок". Дрожит мускулами "Тосканская серенада". И все так, словно перед нами не надежда мировой оперной сцены, а умница Паганель — исследователь трогательных, не поддающихся взгляду и слуху деталей, вплоть до сигаретной затяжки из бисового, в полдыхания романса Форе "Отель".