«Культура выше политики»

Михаил Швыдкой — в интервью «Ъ FM»

Слушать:

Фото: Сергей Бобылев, Коммерсантъ  /  купить фото

— Давайте обсудим с вами круг вопросов, связанный с перекрестными годами культурного сотрудничества между Россией и иными странами. Как влияет политическая ситуация в мире на проведение этих мероприятий? Насколько я помню, несколько лет назад были некоторые изменения в программе перекрестного года Великобритания-Россия, польский год, по-моему, вообще был отменен. Что сейчас с этим происходит?

— Позиция, которую занимает российская сторона, — это позиция и высшего руководства страны, и руководства Министерства иностранных дел, — очень проста: культура выше политики. Культура, культурное сотрудничество, сотрудничество в области образования, науки, молодежных обменов должно происходить вне зависимости от политической конъюнктуры. Хотя, как известно, все-таки какие-то исключения из этого были. В частности, когда возникли сложности политического характера с Турцией, скажем. Но, как правило, несмотря на очень непростые часто обстоятельства, культурное сотрудничество продолжается.

Вот вы вспомнили год Великобритании — он прошел очень успешно, так же, как завершившийся год английской литературы и языка, так же, как и начинающийся сейчас год науки и образования между Великобританией и Россией. Он стартовал в Москве большой пресс-конференцией, а в Лондоне он начнется 15 марта, когда мы будем отмечать открытие выставки, посвященной Валентине Владимировне Терешковой, это будет выставка в честь ее 80-летия.

Скажем сразу, такого рода события при сложной политической конъюнктуре действительно дорогого стоят, что называется. Вообще одна из проблем колоссальных этих перекрестных годов — представление современной России. Сейчас стартовал еще один проект, который называется «Русские сезоны», его представлял недавно Владимир Мединский и коллеги мои. Министр и другие участники пресс-конференции, которая была недавно, сравнивали его с дягилевскими проектами. Но надо понять одну очень важную вещь: Дягилев представил Европе новейшее русское искусство, Россия представляла новейшее искусство. Если мы не поймем, что мы должны показывать новую Россию, это очень трудно. В мире знают русский авангард, русскую иконопись. Я помню, как мы с колоссальным трудом в конце 90-х годов начали продвигать то, что называется русским реализмом, то, что на Западе называют натурализмом, я имею в виду, скажем, работы Репина. Поэтому когда мы делаем перекрестные годы, я считаю, что они могут быть и тематическими. Вот сейчас, например, с Германией проходит год молодежных обменов, он очень важен для нас. А следующий год будет годом регионального сотрудничества с немцами, непростая тоже проблематика, надо сказать, но реальная. Я занимаюсь не только культурой, на самом деле, но и ЖКХ, потому что в региональном сотрудничестве много таких чисто муниципальных, коммунальных проблем, если угодно.

Знаете, некоторые говорят: сейчас начнется экспорт культуры, мы сейчас занимаемся экспортом культуры, «мягкая сила»… Это все происходит очень давно, и советская власть знала, что лучше послать художественный театр за границу. Его посылали, начиная с 1922 года, чтобы доказать, что советская власть имеет гуманное лицо, нежели заниматься такой голой пропагандой. Сегодня очень плохой фон информационный мировой по отношению к России, несправедливо плохой, с моей точки зрения.

И когда я встречаюсь с коллегами разными, то я всегда говорю: «Вы должны понять, что вообще-то Россия — страна многоцветная». Вот это многоцветье и надо представлять. И, с другой стороны, надо понимать, что западная публика ждет не всегда того, чего мы считаем правильным ей показывать. Поэтому моя позиция всегда состоит в следующем: пускай коллеги-партнеры выберут то, что им интересно, то, что, может быть, вызовет интерес у их публики, и этому надо отдать предпочтение. Хотя, знаете, это все же очень просто: если ты хочешь добиться мгновенного успеха, надо послать Большой театр, балет Большого театра с пятью спектаклями в Лондон, и будет блестящая пресса. Вот это я гарантирую. Я помню в 2010 году, когда мы делали перекрестный год с Францией, одна французская правозащитница сказала: «Не посещайте эти все представления. Потому что когда вы смотрите на то, как танцуют русские, как они исполняют разные классические произведения, вы начинаете забывать о том, что там нарушаются права человека».

Знаете, сегодня много говорят о том, что через искусство, через кино, через что-то еще разрушаются национальные традиции, готовятся какие-то революционные потрясения. Мне кажется, это такое наивное очень представление.

Я в таких случаях всегда вспоминаю старый советский анекдот: человек идет по улице Горького и жужжит — я хочу напомнить, что передачи разных вражеских радиостанций в советское время заглушались разного рода жужжалками, пищалками и верещалками — и этого человека спрашивают: «Слушай, что ты делаешь?» Он говорит: «Я глушу в себе «Голос Америки».

— Если подытожить разговор о перекрестных годах, давайте обозначим, что сейчас проходит.

— Сейчас проходит, я повторю, довольно успешно, год перекрестный науки и образования с Великобританией; год культурного туризма с Францией будет идти до 2018 года; год перекрестный молодежных обменов с ФРГ. И готовится сейчас перекрестный год с Японией — это будет 2018 год. Запущен новый проект, который называется «Русские сезоны» — это такая концентрация русского искусства в одной из стран. В нынешнем году это Япония, в следующем году это будет Италия, в 2019 году, скорее всего, Соединенные Штаты Америки, а в 2020 — Германия.

— Давайте поговорим о судьбе так называемого «крымского золота», которое уезжало с Украины в ФРГ и Нидерланды, затем Крым перешел к России, и в результате Нидерланды решили передать его все-таки Украине.

— Надо тут точно понимать, что это не межгосударственный, а судебный спор. И в этом смысле суд первой инстанции, опираясь на ряд международных конвенций и конвенций ЮНЕСКО, признал это золото собственностью Украины. Очень сложный вопрос, очень сложная тема, на самом деле. Она связана с местом музея в государстве.

Почему решение амстердамского суда так болезненно было воспринято, скажем, в России? Был сделан ряд достаточно резких заявлений, в том числе и российским Министерством культуры, что оно разочаровано решением нидерландского суда, что оно считает это политическим решением, что ставится под сомнение сохранность любых культурных ценностей, которые будут находиться в Нидерландах. Я понимаю коллег, которые так резко отреагировали, но надо понимать, что случай неординарный, случай эксклюзивный. В принципе, Нидерланды — одна из тех стран, где российские культурные ценности защищены законодательно очень хорошо. Для этого существует целый корпус законов. Потому что для нас очень важно, например, чтобы российские культурные ценности были защищены от претензий третьих лиц. Я имею в виду в данном случае не только «дело ЮКОСа», потому что, как вы знаете, многие российские коллекции сложились после национализации 1918-1922 годов XX века, поэтому претензии третьих лиц, например, наследников Щукина или Морозова, могут возникать, безусловно. Но, повторю, в Нидерландах существует законодательство, как и во Франции и в Великобритании, достаточно жесткое по отношению к такого рода претензиям третьих лиц, это мы всегда прописываем во всех наших договорах между музеями.

Случай с «крымским золотом», повторю, неординарный. И, конечно же, по договорам, где было прописано черным по белому, что музеи нидерландские — в данном случае музей Алларда Пирсона — должны вернуть те объекты, которые находились у них на выставках, в те музеи, из которых они были выданы, и они существуют в Министерстве культуры Украины. Но и тут тоже важно понимать, что вообще музеи и руководство музеев — это приказчики, а не собственники. Мы создали закон о музейном фонде Российской Федерации, а потом украинцы, во многом этот закон изучив, создавали свое законодательство. Так вот, по закону о музейном фонде Российской Федерации, все, что находится в музеях, является собственностью Российской Федерации. И это серьезная вещь. Сам переход Крыма под юрисдикцию Российской Федерации, который не признан, скажем, в Нидерландах, не позволял нам выступать от лица Российской Федерации, потому что если бы мы выступили от лица Российской Федерации, то мы бы проиграли сразу, то вообще этого длинного разбирательства бы не было. Поэтому все разбирательство было межмузейное. Вы получили вещи из музея — вы должны в этот музей их вернуть. И вот на этом, собственно, договоре и строилась система нашей защиты. Я с коллегами из Нидерландов разговаривал, у меня будет встреча скоро с новым их представителем, послом, который занимается международным культурным сотрудничеством, мы будем говорить и на эту тему, потому что сейчас мы подали апелляцию. Естественно, я коллегам нидерландским сказал: поймите, мы не можем вмешиваться в судебные решения, суд принял такое решение, какое он принял, но надо понимать, что это психологически очень отражается на межмузейных отношениях России и Нидерландов.

При том, что, как вы понимаете, не только голландцы заинтересованы в отношениях с нами, но и мы заинтересованы в отношениях с голландскими музеями — это богатейшие коллекции, которые нас, безусловно, тоже интересуют. К тому же, у нас с Нидерландами — это один из уникальных случаев вообще в истории сегодняшней — есть совместное музейно-выставочное предприятие — Эрмитаж на Амстеле.

Но у нас с голландцами сложные политические сейчас отношения, по многим вопросам весьма и весьма непростые. Тем не менее, несмотря на такой действительно острый конфликтный случай, нам все равно нужно сохранять межмузейные отношения с голландцами и вообще культурные связи с голландцами, потому что Нидерланды — страна культурообразующая, очень важная для Европы, с одной стороны, в традиционном искусстве, в классическом, и, с другой стороны, в современном.

Тем не менее, повторю, процесс будет идти, а мы должны как-то, заявив о своей позиции и не стесняясь ее, тем не менее, не прерывать отношения культурные с Нидерландами.

— Если вернуться непосредственно к действиям, которые Россия сейчас предпринимает — как я понимаю, все равно мы пытаемся вернуть вещи обратно в Крымский музей…

— Естественно, было бы странно, если было бы иначе.

— Понятно, что это наша позиция. Мы сейчас подаем апелляцию, какие перспективы, что дальше?

— Я не берусь быть в данном случае Кассандрой, я не знаю, чем закончится этот процесс. Суд всегда принимает решение, далекое от обыденного здравого смысла, скажем так. Поэтому часто судебные решения нам кажутся очень непонятными, странными. Естественно, мы будем продолжать борьбу. Но я еще раз хочу сказать, даже если это закончится, так сказать, неуспехом для нас, это не должно быть поводом для разрыва с нидерландским культурным сообществом. Я думаю, что наши нидерландские коллеги, я знаю это, руководители музеев очень обеспокоены и огорчены тем, что это может отразиться на отношениях с Нидерландами, тем более, что у нас очень тесные межмузейные связи. Я думаю, что здесь надо занять очень взвешенную трезвую позицию, отстаивая интересы нашей страны, тем не менее, понимать, что в интересах же нашей страны не прерывать отношения в сфере культуры с Нидерландами.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...