Глава третья. Первая коммунистическая киноячейка
"Враг общества" (Уильям Уэллман, 1931)
История "Охоты на ведьм" в 20 главах и 20 фильмах
Фото: DIOMEDIA / Granger
Фото: DIOMEDIA / Photos 12 Cinema
Фото: DIOMEDIA / Photos 12 Cinema
Фото: National Archive/Getty Images
содержание предыдущей главы: весна 1933 года, Голливуд чудом избегает банкротства, всеобщее смятение; 10 энтузиастов во главе с Джоном Говардом Лоусоном создают Гильдию сценаристов; победу в великой войне с продюсерами "творцы" одерживают в 1941-м; продюсеры мечтают о реванше
Продюсеры не сомневались, что профсоюзы — плод коммунистического заговора. Будущее вроде бы подтвердило их подозрения: двое из "отцов" гильдии — Лоусон и Коул — сели по делу "голливудской десятки". Но в 1933-м они о коммунизме еще и не помышляли.
Магнаты исходили из той же логики, что и один персонаж Стейнбека: "Красный — это сукин сын, который хочет тридцать центов, когда мы платим ему двадцать пять". Да, 1930-е назовут "красным десятилетием": казалось, только марксизм может рационально объяснить катастрофу кризиса. Силу партии составляли "попутчики": Драйзер и Дос Пассос агитировали за кандидата в президенты от компартии, Фицджеральд штудировал резолюции Коминтерна. Но сама партия, как говорил впоследствии режиссер Жюль Дассен, "с точки зрения силы и численности была почти что шуткой". В 1931 году в ней состояли 9219 человек. Четверо из них — в Голливуде, и только один из них стоял у истоков гильдии — Джон Брайт.
Ему едва исполнилось 23 года, когда снятый по его сценарию "Враг общества" (Уильям Уэллман, 1931) совершил жанровую революцию. Это был, по сути, первый образцовый гангстерский фильм. Бандитов в цилиндрах и смокингах из кино 1920-х сменили парни из ирландского гетто. История Мэтта и Тома отзовется эхом в "Однажды в Америке" Серджо Леоне. Многие эпизоды "Врага" войдут во все хрестоматии: Том, без видимых причин давящий грейпфрут о лицо любовницы; мертвый Том, подброшенный убийцами в родительский дом.
В Голливуд из Чикаго, где Брайт работал в газете, он не приехал, а сбежал, спасаясь от гнева коррумпированного мэра, чью подноготную юный репортер обнародовал. С собой он прихватил рукопись "Пиво и кровь", по которой снят "Враг".
В 1934 году Уорнеры выставили его со студии, но не за политику. Дэррила Занука разгневал Брайт, интриговавший, чтобы заменить в своем новом фильме пассию Занука на другую актрису. Слово за слово. Брайт врезал магнату и едва не выкинул в окно. Это не было чем-то из ряда вон выходящим: нравы в Голливуде недалеко ушли от времен Дикого Запада. Тогда же Брайт создал первую коммунистическую киноячейку, в которую вошли еще трое.
44-летний Сэмюэль Орниц — впоследствии еще один из "десятки" — годился единомышленникам в отцы. Сын бруклинского коммерсанта отдал 12 лет социальной работе с заключенными и детьми — жертвами жестокого обращения. Врачуя язвы общества, склонился к коммунизму. Прославился детскими книжками и романами о еврейском Нью-Йорке ("Господина Пузана" издали в СССР), а в Голливуде работал с 1929 года. В его доме — "Салоне мистера де Сталь" — собиралась немногочисленная "левая" интеллигенция Голливуда.
Антипод солидного, рассудительного Орница — 30-летний Роберт Таскер. Сын банкира, он порвал с семьей после самоубийства матери. Работал где придется, а в 1924-м получил "от 5 до 25 лет" за налет в День святого Валентина на ночной клуб. Взойдя на сцену — в смокинге и с незаряженным револьвером,— он предложил клиентам сложить ценности в узел из скатерти, который вручил негритянскому джаз-банду: "Цветных обижают все, кому не лень". Полицию он поджидал, безмятежно покуривая на ступенях. Возможно, ему просто требовалось свободное время для творчества. Из тюрьмы Сан-Квентин, которой он посвятит свой самый известный сценарий, Таскер отправил рассказы великому издателю Генри Менкену, тот пришел в восторг.
В тюрьме он издавал газету и затеял литературный конкурс. Вскоре 400 его товарищей по несчастью возомнили себя писателями, а начальник тюрьмы запретил переписку с издательствами: "Мы вам не литературные агенты".
В 1929-м Таскера (помог Менкен) освободили под честное слово. Самая знаменитая сценаристка, бывший фронтовой корреспондент Фрэнсис Мэрион взяла его в любовники, ученики и литературные "негры", получив "Оскар" за их совместный труд "Казенный дом" (1930). Вскоре Таскер стал нарасхват, работая в соавторстве с Орницем и Брайтом, с которым делил страсть к игре и мексиканкам и "левые" взгляды: уважением к "политическим" Таскер проникся в тюрьме.
О них ходит уйма легенд. Как-то продюсер Бен Шульберг поручил им восславить ненавистного им (как коммунистам и уголовникам) Пинкертона, создателя частной машины террора на службе фабрикантов. Отказаться было невозможно, но тут Шульбергу написала некая женщина: Пинкертон убил ее мужа, чья кровь падет на голову продюсера. Богобоязненный Бен аннулировал проект. Письмо сочинили, естественно, Брайт и Таскер.
В 1941-м Шульберг выгнал обоих за сценарий о старческой страсти, повторявший перипетии романа самого Шульберга и актрисы Сильвии Сидни. Таскер перебрался в Мексику, произнеся пророческие слова: "Я должен был покончить с собой в Сан-Квентине". Там он сполна оправдал репутацию "шейха в представлении девушек из высшего общества и стенографисток". Вскоре он уже жил в особняке с внучкой президента Коста-Рики. Когда Таскер узнал, что жена изменяет ему с сыном шефа полиции, взыграла паранойя старого зэка, помноженная на воображение. Он решил, что любовники строят заговор, чтобы сгноить его в тюрьме, и предпочел опередить их, запив текилой смертельную дозу секонала.
Четвертой в "красном" квартете была, по словам Брайта, "писательница, жена известного оператора, которая не попала в черные списки только потому, что не работала в кино".
На эту роль подходит Санора Бабб, невезучая соперница Стейнбека. В конце 1930-х, работая в Федеральном агентстве помощи фермерам, она объезжала штаты, в которых экономическую катастрофу усугубила экологическая — пыльные бури, известные как "пыльный котел". На основе отчетов о командировках она написала книгу "Чьи имена неизвестны", от которой издатели отказались: ее опередили "Гроздья гнева". Бабб тщетно утверждала, что живой классик безбожно использовал ее тексты. Убедиться в этом удалось только в 2004-ом, за год до смерти 98-летней Бабб, когда ее книга увидела свет.
В Лос-Анджелесе Бабб жила с 1929-го. Работала в Los Angeles Times, но из-за кризиса оказалась буквально на улице: ночевала на скамейках, пока не устроилась секретаршей на Warner. А там как раз работали Брайт, Таскер и Орниц. Мужем ее был великим новатор операторского искусства Джеймс Вонг Хоу, изобретатель, мастер игры теней, пионер глубокофокусной съемки. Вонг был в Голливуде нарасхват, но его происхождение тяготело над ним. Межрасовый брак с Бабб, заключенный в Париже, в США был вне закона, они даже не имели права жить под одной крышей.
В мемуарах (1961) Брайт не рискнул назвать ее по имени. Хотя черные списки уже отступали в прошлое, битые "красные" берегли тех, кто избежал репрессий. Даже в 1980-х старики наотрез отказывались назвать историкам однопартийцев, сделавших карьеру.
Сценарист Пол Джеррико объяснял: "Я свободно говорю о себе как о коммунисте и о Лоусоне, чья принадлежность к компартии вряд ли является секретом, но я не готов говорить о других людях, независимо от того, были они коммунистами или нет".
Его коллега Морис Рапф упорствовал: "Я никогда никого не называл, и никогда не назову — за исключением тех, кто назвал себя сам. Я могу говорить о доносчиках, потому что они сами назвали себя. Мертвые не возражали бы — это точно. Но я не хочу говорить о них как о коммунистах. Я знал уйму людей, которые были коммунистами — вы бы изумились, узнав имена некоторых из них".
За них это делали другие — наугад или со злым умыслом. В годы "охоты на ведьм" кому только — от Риты Хейворт до Фрэнка Синатры — не припишут членство в партии под "оперативными псевдонимами". И, скорее всего, никто никогда не узнает правды.