Выставка графика
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
В Михайловском (Инженерном) замке, филиале Государственного Русского музея, открылась выставка произведений младомирискусника и советского академика Георгия Семеновича Верейского. Солидная по размеру (около 150 работ), неожиданная по содержанию (кроме ожидаемых у Верейского рисунков, офортов и литографий в экспозицию вошли и редко выставлявшиеся живописные полотна) выставка оказалась историей отраженного искусства Серебряного века. Рассказывает Кира Долинина.
Георгий Верейский (1886-1962) — имя из довольно подробного учебника по истории советского искусства. Не первого ряда, не на слуху, но академик, человек почтенный, заведовал отделением гравюр в Эрмитаже, художественным происхождением из "Мира искусства", был вхож в поздний круг Бенуа, Сталинскую премию имел, но ни в чем особенно мерзком вроде не замечен, а это по его-то времени дорогого стоит. Он родился на Украине, впервые еще как любитель показал свои работы в 1904-м на выставке кружка харьковских художников, учась на юриста в Харькове, часто бывал в Москве и Санкт-Петербурге, в 1906-1907 годах жил в Европе, выбрав не приманивавший все живое с Востока и Запада Париж, а более маргинальные, но его сдержанному дарованию явно необходимые Италию, Мюнхен и Вену.
В 1911-м Верейский переезжает в столицу и с того момента становится чисто петербургским художником. Более того, его с легкостью можно записать в разряд нормативных петербургских художников, по которым эта самая петербургскость сверяется. Он успел поучиться у тех, кто такое искусство заложил,— у Добужинского, Лансере и Остроумовой-Лебедевой. Среди преподавателей Новой художественной мастерской значился еще Борис Кустодиев, но попытки овладеть буйным цветолюбием учителя успешными не были, что, собственно, живопись на выставке доказывает изобильно и печально. С 1915-го Верейский выставляется с "Миром искусства", и так будет вплоть до исчезновения объединения в 1924-м. Сразу после революции он начинает преподавать и до 1930-го работает в Эрмитаже, в какой-то мере получив его, как и мирискусничество, от Бенуа.
Искусствоведом как таковым он не стал (хотя о Рембрандте и Мане написать успел), но специалистом по истории и техникам гравюры был блистательным. Верейский-гравер — это и есть Верейский-художник. Все его подходы к живописи кажутся любительскими, притом что карандаш, резец или литографский камень для него поле абсолютной свободы. Вот только техническая свобода не равна свободе художественной. Его выставка сегодня представляется разговором об "искусстве в футляре", искусстве без воздуха, без динамики, без движения вообще. Удивительным образом оказалось, что среди 150 работ движение поймано только раз: мощный печатник раскатывает валик по литографскому камню. Но все машины у Верейского не едут, а плывут или стоят, птицы зависли в небытии, люди — статисты, а герои его портретов либо застыли в потоке уходящего времени, либо просто спят. Это искусство — все родом из Серебряного века,— как потрескавшееся зеркало, с некоторым искажением отражает то, что было некогда живым и острым, а стало лишь воспоминанием о навеки ушедшей эпохе.
То, что было весело у Лансере или жестко у Остроумовой-Лебедевой, стало печально-трафаретным у Верейского. Тот тип карандашного портрета (тщательно прорисованное с сангиной лицо при контурном абрисе тела), который у Сомова и Бакста был показательно виртуозным, у Верейского профессионально вторичен. И даже портреты деятелей советской культуры, за которые Верейский получил свою Сталинскую премию в 1946 году, стоически вялые — другой советский академик удали-то прибавил бы. А как ведь ремесло свое любил, перед убившей его операцией писал Дмитрию Митрохину: "Я набираюсь сил для второй операции, которая предстоит в скором времени. Необходимым средством для укрепления организма считаю рисование, чем много занимаюсь..."
Трагическая выставка получилась. Талант был. Образование — блистательное. Профессионализм — отменный. А воздуха нет, как выкачали. Время ли тому виной или характер у этого подчеркнуто скромного, тихого, стесняющегося своих выставок и громких слов о себе человека так отразился в искусстве, не суть важно. На наших глазах сверкающий Серебряный век перенесся в серые и мрачные 1930-е. Получился Верейский.