Премьера кино
Самое страшное в "Мумии" — финальные титры: из них явствует, что над сценарием трудились шесть человек, включая асов фантастического жанра Дэвида Кеппа, Кристиана Маккуорри и самого Куртцмана. Возникает ужасный когнитивный диссонанс: ведь зритель в процессе просмотра как-то свыкается с мыслью, что смотрит нечто снятое вообще без сценария. Что ж, приходится отвергнуть эту гипотезу и предположить, что сценаристы работали в строгой изоляции друг от друга. При этом одному из них продюсер заказал ужаснейший ужас, другому — пародию, третьему — политический памфлет. Затем перетасовал фрагменты, наугад выдернутые из разных версий сценария. А что, интересный эксперимент: зритель в растерянности, жанровые стереотипы отключены, решительно непонятно, какой фортель фильм выкинет через секунду.
Только-только покроется потусторонней экземой древнеегипетская принцесса Ахманет (София Бутелла), заключившая союз с Тьмой, только-только высунет раздвоенный язык и соберется вырвать сердце капралу Нику (Том Круз), пробудившему ее от вечного сна, как в кадр вломится сине-зеленый покойник, подозрительно напоминающий выходца из фильма "Зомби по имени Шон". Вломится и начнет канючить, дескать, зачем же ты, Ник, трижды выстрелил мне в сердце, я же был твоим лучшим другом. Все бы ничего, но выясняют-то они отношения в туалете, причем женском.
Только-только опустится на Лондон ночь ужаса, взмахнет Ахманет мистическим кинжалом, обратится во прах Сити, как выскочит на сцену вертлявый умник-шизофреник (Расселл Кроу) с исполинским шприцом в руке: разрешите представиться, я доктор Джекилл, для друзей — просто Генри.
Альтернативные версии — сценаристы или просто валяли дурака, или нагло халтурили — не работают. Дурачатся жанровые асы куда азартнее, а у всякой халтуры есть свои пределы, в том числе финансовые. Не остается ничего иного, кроме как впасть в грех конспирологии и предположить, что экранная невнятица скрывает некое послание, безусловно судьбоносное для человечества.
Экранный миф о мумии для этого подходит идеально. В созданной студией "Юниверсал" в начале 1930-х галерее культовых монстров, с тех пор клонируемых каждым новым поколением режиссеров, мумия всегда была приживалкой. Смысл киномифов о Франкенштейне, Дракуле или докторе Джекилле очевиден, то есть ограничен: тварь, у которой никто не поинтересовался, хочет ли она существовать, бунтует против творца, кровь рифмуется с любовью, а человек по своей природе наполовину святой, наполовину исчадие ада и сейчас как укусит. Но из блужданий потревоженной белыми людьми принцессы никакого философского или морального смысла не извлечь. Возможно, поэтому именно мумию оживляют на экране чаще, чем любого вервольфа.
Конечно, язык не повернется сказать, что премьера "Мумии" — фильма, в котором то ли зомби, то ли рептилии, взявшиеся невесть откуда, набрасываются на лондонцев,— приурочена к очередным убийствам на Темзе, или эти убийства приурочены к премьере. Просто таких убийств все больше, и чем их больше, тем иррациональнее они кажутся. Сетевое подполье, спящие ячейки террористической структуры, камикадзе под видом беженцев: все эти объяснения, верны они или нет, уже не работают. У любого вменяемого человека не может не зародиться ощущение, что всех вот этих, с топорами и ножами, никто в Европу не внедрял. Что это были совершенно нормальные, милые люди, а потом их облучили или укусили, и началось.
"Мумия" это ощущение подхватывает и геополитически обосновывает. Начался-то экранный лондонский апокалипсис с того, что в Ираке натовская авиация, вызванная на подмогу мародерами, так удачно шандарахнула по душманам, что, грубо говоря, отверзла врата ада. При желании можно увидеть в этом антиглобалистскую метафору, а можно — инструкцию силам коалиции, переданную открытым текстом, потому что на шифровку-дешифровку времени уже нет: разберитесь скорее, куда вы там крылатой ракетой попали, и заделайте наконец метафизическую дырку.
Но только об одном, пожалуйста, не спрашивайте — каким образом египетская гробница оказалась в иракской пустыне: ответа не знают даже шесть сценаристов.