гастроли балет
Мариинский театр привез в Москву хрестоматийные балеты Ролана Пети — "Кармен" и "Юношу и Смерть" с прослойкой в виде десятиминутного шлягера Алексея Ратманского "Средний дуэт". ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ гарнир понравился больше основного блюда.
С выбором гастрольного репертуара Мариинский театр что-то намудрил. Москва, приученная к тому, что на весенних взаимных гастролях театры показывают новинки последнего сезона, номинированные на "Золотую маску", с нетерпением ждала "Золушку" Алексея Ратманского и "Блудного сына" Баланчина. Но по неведомым "техническим" причинам петербуржцы привезли уже виденные в Москве "Кармен" и "Юношу и Смерть".
Мотивы театра — загадка. Еще в 1998 году, после петербургской премьеры этих спектаклей, обозреватель Ъ обстоятельно прописал, почему в Мариинке не получается Ролан Пети: много пафоса и мало эротики. Трудно представить себе что-либо более чуждое эстетике академической Мариинки, чем легкомысленная фривольность и сентиментальная патетика, в равной мере свойственные французу. Не доверяя ни иронии хореографа, ни его программным прозаизмам, петербуржцы укрупнили, разъяснили и вообще "улучшили" его спектакли. В результате поэтика театра Пети оказалась заменена поэтикой советского драмбалета — и вся соль хореографии выветрилась вместе с "ненужными" деталями. Проделанной работой остались недовольны и Мариинка, и хореограф. Театр намекал, что Пети — скучный и устаревший автор с раздутой репутацией, балетмейстер отказывался считать петербургские балеты своими. Кто прав, может судить любой неленивый зритель, посмотревший на видео те же спектакли в адекватном исполнении французов. Они отличаются так же, как шутовское "l`amour", которым кордебалет Пети должен сопровождать "Хабанеру", от того кошачье-нижегородского "ля-а-мур", что удавленно неслось со сцены Большого, вызывая дружный хохот зала.
Хорошо хоть на первом представлении театр сменил привычные составы: вместо демонического Фаруха Рузиматова Хозе станцевал многообещающий Андрей Меркурьев, а Юношу — очаровательный Андриан Фадеев. Сути дела это не изменило, однако наблюдать за ними было занимательно. Аккуратный Хозе, например, явно боялся вольностей по отношению к приме Диане Вишневой: приложит голову к ее груди и высчитывает, сколько еще тактов осталось так держать. Да и качество танца заботило его куда больше, чем страсти роковые. Так, драка перед убийством отличалась стерильностью почти операционной: preparation, plie по второй позиции, кувырок, "березка", особо точный preparation (чтоб нож не помешал) перед тем, как госпоже Вишневой бежать на финальную поддержку. Кармен, впрочем, тоже не старалась соблазнить благонравного юношу, приберегая свои чары для публики. А поскольку от объекта обольщения ее отделяла оркестровая яма, Диана Вишнева предусмотрительно укрупнила завлекательные жесты: если уж вихляла бедрами, то от талии до колен, если передергивала плечами, то от уха до уха. И так — до самой смерти.
В "Юноше и Смерти" белокурый милейший Андриан Фадеев сразу взял столь высокую ноту мальчукового отчаяния, что удержать ее до конца спектакля не смог бы и более опытный артист. В особенности с такой волевой партнершей, как Ирма Ниорадзе. Тут дело не в разнице в возрасте: влюбленность подростков в матерых проституток — дело обыкновенное. Но девушка в ее исполнении оказалась уж больно агрессивной. Как пошла швыряться стульями, бить ладонями по столу да ломать мальчику шею (своеобразно реализуя метафору "вскружить голову"), так неудивительно, что он то и дело испуганно прятался под столом и в конце концов повесился.
Самым увлекательным в этой программе оказался "Средний дуэт" в исполнении Светланы Захаровой и Андрея Меркурьева. Хорошо все-таки, когда артисты понимают, про что они танцуют: про любовь и непонимание, про одиночество вдвоем в сумерках большого города. Хореограф Алексей Ратманский обладает уникальной способностью адаптировать европейских классиков (в данном случае Уильяма Форсайта) для русского употребления, наращивая сентиментальную плоть на скелете хореографической структуры. Роскошные ноги Светланы Захаровой перестали быть просто орудием балеринского труда — подламывались, стенали и всхлипывали, как живой голос. Отменно обученный Андрей Меркурьев не задумывался о правильности позиций — и стал восхитительно свободен и своеволен. Десятиминутная миниатюра, отделенная от балетов Пети антрактами, стала самым живым фрагментом вечера.
Возможно, привозя на гастроли своего Пети, запрограммированного на неуспех, петербуржцы в очередной раз хотели доказать, что пригретый в Москве хореограф никуда не годится. Но навредили только себе: неискушенная публика, ожидавшая от Мариинки парадного блеска, была разочарована. Искушенная — укрепилась в убеждении, что танцевать Пети петербуржцам не стоит. Благо, и контракт с ним кончается.